Сказки Белой Горы. Часть II

– Какая хорошая у тебя память – восхитился толстоватый тугомысленный Бегемот, спроста решивший, что Кучак реально помнит далёкое событие, коему был свидетелем.

Изнуряющая собеседников глупость увальня, вошла в барачную поговорку, а полубольной Макс уверенно заявил в конце прошлого лета, что на Клязьминских берегах ещё не такие гиппопотамы обитают.

Кучак не ограничился обнародованием мелкого исторического факта, а пересказал вчерашние вечерние новости. Оказывается, премьер-министр Михаил Мишустин объявил о небывалом подъёме станкостроительной отрасли, которая прибавила за год 50 процентов. В ближайшее время ожидается ежегодная прибавка в шесть процентов. Легковерная публика пропустила сногсшибательную информацию мимо ушей, а то и хуже – возрадовалась новости. Ларчик открывается просто, нет, даже не так – примитивно. Наше убитое станкостроение (согласно статистике) обеспечивает (скорее удовлетворяет) потребности страны на 2 процента, а после небывалого пятидесятипроцентного подъёма, или роста на целых три.

Любой средний школьник подсчитает, сколько десятилетий понадобится для покрытия нужд промышленности, даже при теперешнем скромном уровне, без учёта роста…

Страна и мир живут довольно своеобразной и странной жизнью, Власти, провластные и привластные элиты выдвигают третьестепенные задачи, целеустремлённо пытаются их решать, напрочь отвергая насущные, первостепенные проблемы. Похоже на театр абсурда.

Наконец-то сдох Девид Рокфеллер (с седьмым пересаженным сердцем) на втором веку жизни, один из главных дебилизаторов населения. Он выделялся мудрым лицом доброго человека-ненавистника и много помутил воды в двадцатом и двадцать первом веке. Теперь очередь за Соросом, следующим мерзавцем-перестарком, поминаемым в множестве стран уж очень недобрыми словами. А вокруг обычная реальная жизнь: кто-то безымянный выращивает продукты и кормит население, кто-то бьётся над созданием лекарств и вакцин, а другие бороздят моря и океаны, строят жильё и плавят металл, создают новые компьютеры и ракеты. Так называемый цивилизованный мир стареет на глазах, и его популяция с фатальной неуклонностью сокращается…

Вчера в ларьке отоварился шестой отряд, а сегодня очередь наша. Магазинные вести вполне позитивны – цены снижены от 10 до 25 процентов. Справедливости ради следует признать, что где-то в недрах ФСИНа завелись порядочные люди (до этого цены на продукты были выше, чем в обычных магазинах раза в полтора).

Хитрый Тюбетейкин, как обычно задурил простодушному Кучаку голову и написал длинный список покупок, который вручил ему, льстиво заглядывая в глаза (сам, подлец, в очереди стоять не желает, а нас двоих пропускают, как стариков, беспрепятственно).

С давних времён, среди определённой части людей процветает хитрость. Хитрость – слово женского рода и изначально присуща женскому полу, но иные, беспомощные в суровой жизни мужчины, нередко прибегают к ней, облегчая собственное существование.

Минут за семь совершив покупки, я не отправился в отряд, а решил дождаться приятеля. Склеротический мозг Кучака не позволяет ему запомнить длинный перечень товара, аж на трёх листах (один из них Тюбетейкина) и он, пришептывая губами, долго вглядывается в безграмотный список андижанского полуафериста. Ларёк слегка напоминает зверинец. Так в хороших зоопарках содержат хищников – внутри помещение, снаружи – клетка, площадью двенадцать квадратных метров. Клетку открывают каждые полчаса, запуская и выпуская очередную партию покупателей, а вокруг рыщут заинтересованные зрители. Интерес у них разный: иные попросту любопытствуют, но большинство алчет поживиться за счёт простодушных лопушков. Мурад, он же Тюбетейкин, прилип к прутьям решетки, устремя ненасытный, хитровато-глуповатый, отчасти безумный взгляд в утробу помещения. Кучак, скрытый множеством тел, ему почти не виден. Тюбетейкин список совершенно не совпадает с наличием товара.

Порывистый ветер гонит и комкает облака. У редких открытых окон бдительно стоят расходчики. Щекинский контролёр уверенно и невозмутимо сморкнулся на бывшую клумбу. От окошка выдачи товара раздаётся вопль:

– Мурад, кто такой Паращук?

По ту сторону окошка, смешливая толстушка Лида с наигранной строгостью вопросила:

– Молодой человек, брать-то будем, или как?

– Сейчас, сейчас. Мурад! Тебя спрашивают, не молчи.

Андижанец в ступоре прижался к железной клетке, не понимая вопроса. Кучак, наливаясь злостью и психуя прорычал:

–Паращук, твою мать!

– А, понял, – Мурад заметался у решетки – это тазик.

– Какой, к дьяволу тазик?

– Тазик, бельё, баня…

– Тебе стиральный порошок что ли?

– Да, да, паращук.

– Тьфу на тебя, нерусь.

Через минуту выяснилось, что чай «Лисма» кончился, а имеется «Принцесса Нури». Мурад, у которого от перегрева застопорились мозги, беснуясь прокричал:

– Не надо принцесс, чай надо.

Заметя, что Кучак того гляди лопнет от напряжения, я ему дружески предложил:

– Купи Тюбетейкину сто пятьдесят упаковок «Ролтон» и пусть он больше ничего у тебя не просит. Лёгкий смешок окружающих привёл в чувство Александра Васильевича и он, не взирая на беснующееся дитя солнечной ферганской долины, купил ему продукты по своему усмотрению.

Мы понесли в барак сумки и пакеты, а Мурад, понимая, что старики не в духе, услужливо и приторно-притворно помогал. Кучак бубнил:

– Молодой человек! Тоже мне бабуля, в два с лишним раза моложе меня (ворчал на Лиду) …

Холодает. Официально на зимнюю форму одежды ещё не перешли, но куртки уже выдали. Народ подутеплился и лишь один Серёга «Флотский» ходит прогулочным шагом с распахнутой грудью. Ему не привыкать – отсидка не первая, а против первых ходок – почти курорт. Сам он родом – Ивановский, одной из предсеверных русских губерний. Солнце временами выныривает из-за облаков, но почти не греет – высота его подъёма над горизонтом не более 25 градусов. Судя по облачному движению, наверху юго-западный ветер. Внизу, у земли он рывками дергает и выгибает провода, причём налетает с северо-востока, забираясь под куртку знобящим холодом. Провода электролинии, поддаваясь порывам, издают свистоподобный звук, свойственный зиме или поздней осени.

Сергей вышагивает, не поддаваясь холоду. Был у нас в колонии ещё более морозоустойчивый представитель рода человеческого. Тот зимой и летом ходил спокойно и неторопливо, одетый в лёгкую рубашку с коротким рукавом. Жаль не дожил до освобождения считанные дни…

На обед пришли группой. Из нашей кучно стоящей семёрки потенциальных едоков, трое – церковно-приходские деятели: Мишель Познавамус, Женя Качок (обслуживает перекачивающие насосы) и Серёга Письменник (он много пишет м читать ему некогда). Три старика – Кучак, я и одноглазый Юрка представляют атеистическое крыло, а «Флотский» уравновешивает крайности.

Кучак, много поколесивший по стране от Кавказа до Севера высказал уроженцу Иванова мысль:

– В ваших местах много Гавриловых городов – Гаврилов Посад, Гаврилов Ям…

Сергей пожал плечами, а Познавамус пошутил:

– Вероятно край Гаврилами богат…

Очередь ползла вперёд не сокращаясь; к хвосту не переставая примыкали одиночки и целые группы, жаждущие окормления в примитивно-столовском смысле.

– Какие ты знаешь акты? – глубокомысленно спросил Кучак, глядя в морщинистое лицо Юрки, выглядящего из-за жизненных невзгод гораздо старше своих шестидесяти с небольшим лет.

Одноглазый добродушный старичок выдавил из себя с задумчивым видом:

– Акт на списание, актировка.

– У кого что болит… Я в другом смысле. Почему одни акты совершаются, а другие – только подписываются?

– Как это, – Женя Качок оторвался от церковной книги, – не понял?

– Как, как? Просто. Акт о безоговорочной капитуляции, например.

Я не выдержал и влез:

– Любой акт подписывается, кроме полового, а вот террористический – нередко приписывается…

Тихонравный одноглаз утащил поднос в свой ряд, а мы легко уместились за одним столом вшестером (кто откажется от кучаковских приправ и горчицы). «Флотский», азартно намазывая кусок хлеба горькой кремообразной субстанцией желто-коричневого цвета, со смешливой улыбочкой стал рассказывать эпический поедальный случай из прошлой сидельческой жизни:

– В жизни всякое случалось. Пришлось мне (дело давнее) отсиживать в родной ИК-2 Ивановской области, на первом этаже барака, в седьмом отряде. Над нами разместился восьмой отряд.

Завхоз наш – Андрюха «Полосатый» отличался патологической жадностью. Сребролюбами являются все завхозы, без исключения, но тот деньгофил выделялся даже из этой когорты рвачей.

Как-то по утру, он, нагрев предварительно тазик воды, брился перед зеркалом, полоща время от времени бритву. Его разыскал за чисторыльным занятием приятель – завхоз восьмого отряда Васька «Молодой».

– Значит ещё «старый» Васька был? – перебил неугомонный Кучак.