Сказки Белой Горы. Часть II

Называться он будет «Утопление Бегемота», оскары соберёт.

– Не нравится мне такое название.

– Хорошо, тогда примем рабочее название: «Покушение на Бегемота», а можно «Затонувший Бегемот».

Продолжение диалога мне услышать не довелось. Пришёл несколько возбужденный Аркадий, предложив посмотреть новости по «России-24». Там проскользнули любопытные данные: за сентябрь 2020 года в стране умерло на 32 тысячи человек больше, чем за аналогичный период прошлого года. Ну допустим пять тысяч можно списать на коронавирус, но остальные-то откуда?

Когда человек не умеет работать руками, его называют в народе – рукожоп. Какие же головожопы в управленческих структурах, если они со страстью уничтожали больницы в глубинке, а сейчас победно рапортуют об их восстановлении. Отчёты – это хорошо, а результат?

Глядя на деяния наших высших государственных чиновников, приходят на память два исторических случая. Один – экономического порядка, второй – политического. В Месопотамии, в обширной долине между Тигром и Евфратом росли субтропические леса от верхнего течения знаменитых рек Шумера, Аккада и Вавилона до их слияния и, даже ниже. Правители древнейших городов-государств Шумера подвигали и стимулировали жителей на уничтожение «зелёного моря» – требовались новые земли под пастбища и земледелие. И, когда цель оказалась достигнутой, случился потоп, тот самый, названный в Ветхом завете всемирным. А всего-то, не стало лесов, задерживающих влагу. Месопотамия превратилась в пустыню.

Другой исторический казус – правление Аурангзеба. Казалось, империя Великих Моголов процветала, но захвативший власть недостойный сын Шах-Джахана, стал гнуть свою линию с упорством осла. В итоге догнул до того, что империя «загнулась». В конце правления, будучи глубоким стариком, он признал с горечью свои ошибки, однако произошло это слишком поздно.

Если вожди Шумеров не учитывали природные факторы, а Аурангзеб – социальные, то наша «элита», в погоне за мифическими целями упрямо ломится вперёд (а может назад, или вбок), не учитывая ничего вообще, кроме сиюминутного сохранения власти.

Ежемесячно случаются скандальные перебои с лекарствами, причём только с жизненно необходимыми. Давно можно было бы понять, исправить, да куда там – у властей в головах интересы почище, чем забота о стране и людях.

В коридоре, близ туалета повесили исторический стенд (места что ли не нашли другого?) Около туалета всегда очередь. Близ стенда обычно отираются двое-трое и, поневоле читают. Я тоже полюбопытствовал. Об истории возникновения лагеря, лукаво написано: возник после 1917 года. Точной даты нет, вот и гадай теперь. До войны лагерь просуществовал, а с её началом его превратили в лагерь для штрафников. С середины войны до 1953 года в нём содержались пленные немцы, они-то и построили кирпичные бараки. С третьего января 1964 года запустили вентиляторный завод для химической промышленности (как его разорили и уничтожили – это отдельная тема).

Согласно указанию начальника ГУЛАГа от 15 июля 1949 года, лимит наполнения не должен превышать 500 человек. Сейчас – 1200 с лишним. Выходит, сталинские времена более осмысленные?

В дверном проёме (а дверь на лестницу у нас всегда открыта, за исключением сильных морозов) образовалась фигура Сергея – единственного в зоне телегероя. Он радостно стал тянуть руку в мою сторону, спеша поздороваться:

– Наконец то я застал тебя не спящим. Здорово. Дело серьёзное, надо поговорить. Пойдём ко мне, попьём чайку, я тебе суть вопроса растолкую.

Серьёзные болезни сердечно-сосудистой системы не позволяют мне вести слишком активный образ жизни. Обычно, в десятом часу утра заваливаюсь спать до обеда, случается, даже после обеда (ночью дрыхну само собой) и чувствую себя совсем недурно.

На бурную деятельность я отвожу 4-5 часов до отбоя (бывает и меньше).

Пришлось несколько остудить пыл бывшего ташкентца:

– Извини Серёга, сейчас не могу – спать укладываюсь.

– Эх, так я на тебя рассчитывал, у меня и стол накрыт.

Экий прыткий господин. Некий червячок сомнения стал закрадываться в мой мозг. «накрыть поляну» в зоне – признак уважения, а за решеткой не часто балуют вкусностями. В «буридановом» состоянии я пробыл недолго – возрастная инертность является сильной помехой смене ритма устоявшейся жизни:

– Знаешь, давай перенесём на шесть вечера.

– А сейчас никак нельзя?

Я проявил твёрдость, скорее, чтобы набить цену (в ларёк ходил один Кучак, а он исчез в реанимационных дебрях и мне приходится куковать вторую неделю на скудноватом продуктовом положении):

– Не хочешь же ты повторение подвига Кучака. Буду я скитаться тогда по больницам и ничем тебе не помогу. Тебе это надо?

– Нет-нет, всё нормально, спи.

– Дело-то хоть какое?

– Письмо хочу написать, покаянное, но не получается. Начинаю вроде правильно, а потом машинально срываюсь на матюги.

Я его успокоил и обнадёжил:

– Стандартный случай, не переживай, вечером решим, только расскажешь вкратце…

Советские офицеры многократно меняли место службы, не по своей воле, конечно. Военнослужащих тасовали, как карты в колоде. Три-четыре года в Поволжье, затем в Среднюю Азию. С западной границы перебрасывали в Закавказье, Забайкалье и дальний восток, а, потом обратно. Заведено это было на заре советской власти. В те давние времена переброски производились ещё чаще.

Сергей Рязанцев, сын офицера, с пелёнок познал полукочевую жизнь. Первые детские воспоминания связаны с Ташкентом, городом совмещавшем две главные функции – столицы Узбекистана и центра Туркестанского военного округа. В трёхлетнем возрасте довелось ему пережить известное землетрясение 1966 года. Значительные разрушения, причиненные городу, почти не затронули район, прилегающий к железнодорожному вокзалу. В какой-то степени повезло, семья осталась жива, но впечатления от руин намертво засели в детской памяти. Город довольно быстро отстроили – помогал весь Советский Союз, и он стал на вид почти европейским, но со среднеазиатским налётом.

Для тех. Кто никогда не бывал в Ташкенте, стоит хотя бы кратко описать его особенности.

Расположен он на 41 градусе северной широты, так же как Нью-Йорк и чуть южнее Рима, Тбилиси, Батуми, но немного севернее Пекина (по-китайски – Бейцзина). До границы с Казахстаном от города менее 15 километров. Характерно, что жители Сары-Агача, райцентра Чимкентской области Казахстана, на вопрос: «откуда вы родом?» всегда отвечали: «из Ташкента». Но то было при Советском Союзе, сейчас они гордятся казахским гражданством. От узбекской столицы до Желтодеревенска (так переводится Сары-Агач на русский язык), такое же расстояние как от Электрозаводской до Выхино.

Клима т засушливый Четыре месяца жары и относительно мягкая зима без снега. Снегоуборочной техники нет вообще, так, что, когда изредка снег выпадает (не каждый год) убирать его нечем. В декабре облетают листья, в марте вырастают.

Ташкент славится базарами: Алайским, Фархадским, Госпитальным… Ещё Солженицын писал, что на ташкентских базарах можно купить всё. Утверждение недалеко от истины.

После землетрясения воздвигли отличные микрорайоны: Чиланзар, Юнус-Абад, Сабир Рахимов. Здание правительства, построенное по проекту самого Никитина (автора сталинских высоток, Останкинской башни и др.).

… Попутешествовав по гарнизонам в подростковом возрасте, он вновь оказывается в Ташкенте. На сей раз квартиру предоставили в Чиланзаре. Когда прозвенел последний школьный звонок, закончились экзамены и отшумел выпускной бал, Сергей отправился поступать в институт связи в Ленинграде. Почему не в Москве? Ответ прост: В бывшем Царском Селе (ныне город Пушкин) семья с незапамятных лет имела квартиру.

После окончания института, Сергея Рязанцева, теперь специалиста АТС, вновь направляют в Ташкент. В СССР действовало жесткое правило: специалист с высшим образованием обязан отработать определённое количество лет по так называемому направлению (власти давали разнарядку, куда и кому ехать).

И вновь столица Узбекистана, четвёртый город Союза по численности населения. Середина восьмидесятых годов. Только-только пришел к власти прощелыга Горбачев (тогда казалось – солидный и серьёзный деятель). Уже застрелился Шараф Рашидов и посажен за решетку его последователь Усманходжаев. Андроповские гонения на республику постепенно затихали, хотя у всех на слуху были фамилии Гдлян и Иванов.

Сейчас звучит неправдоподобно и смешно, но в те многочитающие времена, хорошая книга являлась на просторах огромной страны невероятным дефицитом и ходовым товаром, за исключением южных окраин СССР, и отчасти Белоруссии, где неплохо наладили выпуск печатной продукции. Дух предпринимательства в Ташкенте никогда не исчезал, как бы не пытались его выжечь партийные власти. Рыночные отношения сохранялись ещё с царских времён и времён НЭПа. В среднеазиатской столице легко можно было приобрести массу популярных книг и с выгодой перепродать в Российской Федерации. На романах Александра Дюма получали навар в 150-200%, а на произведениях Пикуля зарабатывали 300-400%. Ходовым товаром считались: арбузы, дыни, помидоры, виноград, грецкие орехи, курага, изюм, лук и много чего ещё.

В любом закоулке СССР можно было видеть ташкентских предпринимателей, которые назывались в те годы спекулянтами. В конце восьмидесятых стремительно исчезали товары с прилавков магазинов. Махровым цветом расцвели блат, коррупция, черный рынок. Талонная идиотическая эпопея, подкосившая Россию начисто, практически не затронула Узбекистан, как и другие окраинные республики. Плешивый Горбачев накудахтал кооперацию и миллионы предприимчивых (но бессовестных) людей принялись делать деньги. Союз зримо рассыпался, конфликты разгорались тут и там, зато рыночная спекуляция росла как на дрожжах. Существовала даже специализация: корейцы (их очень много было в Средней Азии) занимались луком, славяне и евреи – книгами, наркотиками, оружием, сделками технического плана, узбеки – арбузами, дынями, виноградом, помидорами, рисом и т.д.

Когда посыпались заводы, а они стали разваливаться раньше, чем в России, специалист по автоматизированной телефонии Сергей Рязанцев понял: надо заняться чем-то серьёзным, а не прозябать на мизерном окладе. Он стал продавать огурцы. Кое кто улыбнётся: что можно заработать на подобной ерунде? Не скажите! Итогом первого же сезона, стала купленная «Волга» ГАЗ-24, мечта наиболее зажиточных граждан страны. Менее зажиточные мечтали о «Жигулях», люди ещё скромнее, о «Москвичах» и «Запорожцах», а для кого-то и мотоцикл «Урал» являлся пределом желаний.

Ташкентская школа предприимчивости дала себя знать, и Сергей облюбовал для коммерции Куйбышевскую, ныне Самарскую область, создав штаб-квартиру в Сызрани. Три транзитных поезда – «пятёрка», «восемьдесят пятый» и «девятьсот двадцать первый» связали Ташкент с крупным поволжским городом. Рынок сбыта – почти неограниченный. Рядом Куйбышев, Тольятти, Чапаевск, Новокуйбышевск, Жигулевск. Чтобы не тратиться на логистику, сметливый ташкентец организовал выращивание огурцов на месте. В теплицах и на открытом воздухе, набранные им работяги, в основном женщины, занимались не тяжким, но монотонным трудом, а за рыночными прилавками стояли уже исключительно местные женщины, нанятые за определённую плату.

Мотаясь между Средневолжскими городскими рынками, Сергей встретил землячку, торгующую арбузами.

Сызрань, стихийный привокзальный рынок. Бомжи, беспризорные дети (эти две категории как-то мгновенно объявились в ельцинской России), три вида обирал – рэкетиры, шакалящие милицейские чины, и, невесть откуда взятые «хозяева» грязноватого, неуютного базара, покупатели, воришки и склочные продавщицы…

В арбузном ряду скромно стоит симпатичная кореяночка, невысокая и молодая. Знакомство состоялось после краткого нестандартного диалога. Сергей подошел уверенной походкой без определённых намерений:

– Из Узбекистана?

– Да, а сильно заметно?

– Типа того. Не из Ташкента ли?

– Конечно, в Чиланзаре живу.

– Я тоже. А сейчас где живёте?