Петербургская литература. Альманах 2022

Да, горевала Скуматова, соседка. Муж её, Сергей,  работал  на железной дороге, но ещё до войны помер. Сын Вася тоже в обходчики подался.  Две взрослые дочери. Младшая Мария – Севостьяновым кума: Галинку крестила в лобковской церкви. Старшая Анна замужем, отделилась давно. «С кем беда?», – Наталья влетела в соседский двор, распахнула дверь.

– Сыно-о-оче-е-ек! Васе-е-енька-а-а! – Андреевна ползала по полу, не в силах подняться.

Маша, простоволосая, бледная,  в отчаянии опустив руки, стояла рядом на коленях, замученно повторяя:

– Мама, не рви сердце, себя побереги, нас пожалей, как мы без тебя? – Подняла на Наталью заплаканные глаза: – Пришли ночью, забрали Васечку…

Андреевна взвыла, заскребла пальцами по полу, так что из-под ногтей показалась кровь, но этой боли она не чувствовала:

– Убили! Убили моего мальчика-а-а!

– Слышала, партизаны мосты на бычихинской дороге взорвали? Эшелон под откос? Вот и озверели. У нас похватали железнодорожников. Расстреляли сразу, на рассвете, – глухо объясняла  Мария, не в силах больше плакать, окаменела.

Выстрелы на Сенной не смолкали долго. Машинами привозили на казнь крестьян из окрестных деревень: Пруд, Ярыгино, Ключ… Запылали хаты, фермы, клубы – горели сёла в Холомерской стороне: Гумничино, Антоненки, Подранда, Козлы, Яново, Устье, Горки, Моисеево, Софиевка*…

Холодным пасмурным утром в хату постучали Трофимовы племянники: двенадцатилетняя Нина Сепачёва и десятилетний Вова. Дети частенько наведывались в гости то с передачками для девочек, то по поручению Прасковьи Макаровны – в огороде Наталье помочь, то просто от нечего делать. Угостит тётка жидкой похлёбкой, лепёшкой или бульбиной – так в гостях всегда вкуснее, чем дома.

– Мамка послала сказать, – затараторил Вова, от волнения вытаращив глаза.

– Я объясню! – перебила Нина по праву старшинства. – К нам отцовы знакомые вчера наведались, из Козлов. Деревню-то –  страх какой! – немцы пожгли. А люди, кто живые остались, в лес, в болота…

– На холоде! Голодные! – не стерпел Вовка.

Нина недовольно покосилась на брата:

– Потому и пришли, что одежда нужна да поесть. Мамка сказала, вы, тётя Наташа, их тоже ведаете! Может, дадите чего?

– Сюда, через всю деревню, они идти побоялись, – снова вставил Вовка.

Наталья задумалась. Когда в сорок первом шли бои за Езерище, она с детишками и свекровью пряталась в Козлах, в  хате у знакомых Ефросиньи Фёдоровны, куда та и привела. Народу набилось битком. И хозяева никому не отказали. Приютили. Накормили. Спали на полу, впритирку, как были – в одежде.

– Ай, беда-то какая! – всплеснула руками. – Как же без хаты, без без крыши?

– Землянки роют, – деловито пояснил племянник.

Собрав в хатуль вещи: из своей и Трофимовой одежды – кофты, старый пиджак, латаное одеяльце,  –  отсыпала соли, немного зерна, положила немецкого хлеба, лепёшек. Хотела передать детям, но раздумала:

– С вами пойду!

– Куды зноy? – проснувшись, заворчала свекровь. – Што табе, як iголак наторкалi?

– Я быстро! Провожу ваших внуков: одни ребятки – как бы чего… А вы, мама, за малышнёй приглядите. – И подтолкнула племянников к Ефросинье Фёдоровне: –  А ну, бабушку обнять да поцеловать!

Наталье нестерпимо захотелось увидеть старика Степанова, когда-то приютившего их в трудный час. Ей казалось, что он чем-то неуловимо похож на деда Гришу, словно тот возвратился из небытия, и теперь можно уткнуться в его пушистую бороду, а он будет гладить по голове большой шершавой ладонью, напевая густым басом: «Золотко ты наше, внучечка Натальюшка, да сохранит тебя Господь и помилует, да защитит Пресвятая Богородица!».

Степанов и впрямь тепло обнял Наталью. Его блёклые глаза – то ли выжжены гарью и дымом деревни, то ли болезненно воспалены холодом и сыростью болот – слезились, руки дрожали. В который раз он делился пережитым:

– Баба мая з агарода yбачыла, як удалечынi паблiскваюць нямецкiя каскi, i да мяне: "Немцы!" Я агрызнуyся: "Адкуль немцы? Супакойся!" А яна крычыць: "Немцы! Заб'юць нас!" З хаты выглянуy: сапраyды, на тым канцы вёскi яны. Мы агародамi да лесу папаyзлi. Я там зямлянку даyно выкапаy, ад бамбёжак хавацца. Спатрэбiлася… Калi загарэлiся першыя хаты, баба загаласiла. А што зробiш? Дымам неба завалакло, страшна глядзець! Потым у балота пайшлi. Карнiкi ж, як ваyкi, – он задумался, потом решительно мотнул головой, глаза блеснули ненавистью.  – Не, якiя ж яны ваyкi? Яны страшней

д'ябла! Звер-то падабрэй будзе…

Возвращаясь домой, Наталья снова и снова взволнованно перебирала каждую минутку встречи со Степановым, не предполагая даже, что видела его в последний раз. Через пять месяцев, четырнадцатого апреля сорок третьего, фашисты вернулись в сожжённые деревни и перебили всех, оставшихся в  живых.

Уже на повороте к хате заметила невысокую, хрупкую  фигурку Маши Скуматовой  с коромыслом и полными вёдрами:

– Как Андреевна?

Кума горестно вздохнула:

– Голосит день и ночь. Боюсь, чтоб умом не тронулась, – и понесла дальше по тропинке свою  ношу, стараясь не расплескать налитую до краёв тёмную, ледяную воду.

Наталья долго смотрела вслед, съёжившись от холода и от горькой соседской туги, что навалилась на её плечи, словно старое Машино коромысло  с тяжёлыми вёдрами.

Глава 9. Беженцы

Сепачёв, простуженно кашляя, ввалился в хату к Севостьяновым и с порога, не отдышавшись, хрипло оповестил:

– Немцы сгоняют людей в эшелоны, отправляют на Городок, оттуда всех – в Германию. Наши-то наступают, уже под Смоленском! Скоро, скоро фрицам – кирдык! Забегали крысы… Напоследок тащат всё, что ещё не разграбили… Уходить надо! В лес! Собирайтесь! Тёплую одежду, продукты, спички…

– С малыми – в лес? – Наталья в отчаянии опустилась на стул.

Василий Семёнович уже помогал Ефросинье Фёдоровне, которая охая, сползала с печи:

– Чаго ты прыдумаy? Куды мяне цягнеш? Я ж на хворых нагах далёка не змагу пайсцi.*

– Телегу достал.  Конь повезёт. Самое важное берите, обязательно тулуп, валенки. Ночи уже холодные, не лето – конец сентября на дворе, – он закашлялся.  – Сколько прятаться по лесам, никто не знает.

Старуха растерянно огляделась в  хате, перекрестилась на красный угол, куда уже давно, несмотря на косые взгляды невестки, прикрепила старенькую иконку Спаса, виновато улыбнулась:

– Мне нiчога не трэба, а смяротны хатулёк – вось ён, гатовы, – достала с полки за печью аккуратно сложенное и завязанное в платочек чистое бельё. – І хустачка ёсць, i свечка з царквы.

– Хатулёк тоже берите! – разрешил Сепачёв и удивлённо уставился на сноху:

– Почему сидим? В неметчину захотела?

Но Наталья не двигалась, будто впала в ступор.

– Наташа! – крикнул почти на ухо.

Вздрогнула, обернулась:

– Василий Семёнович, там, как к озеру идти, бревно. Пока не утащили, взять бы на дрова? Зима долгая, чем топить будем? Я одна не приволоку.

– Какое бревно? – схватил за плечи,  с силой тряхнул.  – Встать! – команда прозвучала жёстко. – Полчаса на сборы!

Обоз из езерищанских беженцев: Овсовы, Кондратенки, Плескуновы,

Севостьяновы, Сепачёвы, – направляясь, якобы,  в Городок, как властями приказано, миновал немецкие посты и свернул в лес, в сторону Давыдёнок. Наталья, приближаясь к родным местам, где каждый бугорок и кустик знакомы, почувствовала спокойную уверенность, на душе посветлело. Лес лесом, но в деревне ещё и родная тётка, мамина сестра Дарья Тихоновна. «Не пропадём!», – тешилась надеждой, укутывая в одеяло Галинку. Лариса прилепилась сбоку и, согретая маминым теплом, задремала. Беженцы переговаривались шёпотом, телега слегка покачивалась, Наталью тоже непреодолимо потянуло в сон…