…В состоянии мига… (сборник)

Опять же – рассуждать пишущий тоже может только каждый о своем. К примеру, в региональной прессе ни к чему рассуждения о проблемах страны, человечества – это всё вздор, скажут тебе. Ты обдумай культурный смысл, шествуя в культпоход на пивзавод. Причем местный. А в соседней области – уже неинтересно…

Одним можно фотку свою к материалу поставить. Другим – нечего, баловство! А третьи могут и несколько фоток выложить, в разных ракурсах, мол, вот я там был, мёд-пиво пил…

Я к тому это так долго рассказываю, чтобы вы поняли: и речи быть не могло, чтобы мне на Эльзу какие-то там виды иметь! Эльза – она прилетала с немецкой делегацией, в составе телевизионной группы, чтобы вести телерепортажи про несчастный этот германский деловой клуб для канала GTV. Это такой тамошний их канал, что наши телевизоры его даже ловить бояться…

А то вы ещё подумаете – мол, я журналист, она журналистка… Ничего подобного! Вы просто нашего мира не знаете… Она – тележурналистка, с европейского телевизионного канала, она не просто фото своё к материалу приложить может, она вообще на экране вещает! Её оператор снимает на камеру, а она с микрофоном балабонит всякую ерунду про инвестиции и инновации в Сибири через Саксонию…

То есть Эльза – она элита из элит. А я – «серый гусар», пехтура, тушевое мясо (от слова тушь). И потому я, когда в первый раз её с микрофоном увидел – вполне умно сказал себе: Тоша, держись подальше, чтобы международного скандала не было! Она – из поволжских немок, репатриантка 90-х, по-русски чешет лучше меня – но и немецкий в совершенстве знает… Чего-нибудь не то скажешь на любом языке – и будет афронт…

Но хоть я и сказал себе – держаться от неё подальше, но, вопреки уму, держался всегда поближе. Она такая тонкая, белокурая, зеленоглазая, смотреть приятно, а вблизи мне ещё её веснушки очень нравились… Знаете, почти незаметные, но очень озорные, если присмотреться…

Конечно, разумом я всегда понимал, что она обращается ко мне как к местному, а не как к мужчине. Но иногда играл сам с собой в несознанку, приятно же вообразить, будто мы с тележурналисткой друзья…

Началось всё в тот день, когда ведущий немецкий инвестиционный банкир бойко щебетал про изделия табачной промышленности, которые у нас в пять раз дешевле, чем в Германии, и я грешным делом подумал, уж не собирается ли он контрабанду организовать? Но он к чему-то другому гнул, к чему – уже не помню, потому что мы стояли в журналистском пуле плечом к плечу, она, помню, была в эдакой вычурной шотландской клетчатой накидке… Она поворачивает ко мне своё ангельское личико и на чистейшем русском вдруг спрашивает:

– А ты не помнишь, что такое «аваль»?

– Это такое поручительство по векселю… – пробормотал я, взмокнув. – Ну, или по чеку…

Я ведь не знал, про какой аваль она спрашивает, про вексельный или чековый, испугался, что введу в заблуждение европейскую телезвезду. А она увидела, что я побледнел, и насмешливо так спрашивает:

– Неужели он такой страшный?!

Я не нашел ничего лучше, чем спросить, какой у неё акцент. Она ответила, что поволжский, что вообще-то она из России, но теперь живёт в Германии, что зовут её Эльза и всё прочее. Я – хоть и пустое это, незачем – тем не менее всю свою биографию выдал. Благо, коротенькая у меня биография: родился, учился, работаю, перспектив никаких… Ну, помру, дата смерти добавится, вот и завершенный будет роман-жизнеописание…

И она – с чисто европейской вежливостью – весь этот бред про моё тёмное прошлое выслушала, а потом предложила по кофейку. Я думаю, с чего бы это?! Может, думаю, я красивый? Как у Булгакова – бабушка согрешила с водолазом, или ещё чего?

Ну нет, конечно, это всё вздор. Пришли мы в фуршет-зал, налили себе по чашечке капучино, закусили расстегайчиком презентационным… И всё выяснилось: она, как и всякая красивая женщина, не обязана знать всякий бред, который несут пожилые, артритные, геморройные банкиры. Они в конференц-зале распинались про какую-то «кривую Бевериджа», не знаю ли я, мол, что это такое и с чем едят…

– Кофием запивают… – улыбнулся я. – Это такой график зависимости между безработицей и числом вакансий… Фогелер (банкир, страдающий одышкой) имел в виду, что рабочая сила тут выгоднее, чем в ФРГ, и кривой этой обосновывал…

– А – улыбается она мне холодно – Понятно. Спасибо, Тоша…

Так и возник у нас с Эльзой странный симбиоз. Я стал ей всякий бред инвесторов с экономического на русский переводить, а она уже с русского на немецкий под камеру для репортажей… Ей своего рода техническая поддержка, а мне – рядом с ней побыть, тоже интерес имеется…

– Тоша – говорит, помню – Антикрез, судя по словосочетанию, нищий человек? Я правильно поняла?

Ну, строго говоря, правильно, если бы речь шла о нормальных людях. Крез – это легендарный античный богач, стало быть, «анти-…». Но у экономистов, которые на всю голову отмороженные, антикрез – это такая особая форма залога, когда твоим залогом ростовщик имеет право пользоваться. Ну, типа ты машину в его гараж поставил – а он сел в неё и давай кататься…

Когда я ей это рассказал в холодном фойе, где она зябко поводила плечами – она сделала мне шикарный комплимент:

– Тоша – говорит – у тебя, наверное IQ высшей степени?

– Нет – говорю (а самому приятно) – к сожалению, мой IQ на уровне идиота…

– Как же так может быть? Тут тебе и аваль, и антикрез…

– Ну – отвечаю – если ты в Поволжье жила, должна помнить! На любом экзамене должно быть для правдоподобия какое-то количество двоек и троек… Если экзаменатор всем пятаки расставит – его же заподозрят… Если у нас есть главный редактор – его IQ должен быть наивысшим, правильно? Иначе почему он нами руководит?! То есть заранее известно, у кого будет высший результат… Замам – по четвёрке, чтобы статус подтвердить, всяким там заслуженным и номинированным – тройбаны… А двоечники тоже быть должны… А кроме таких, как я, быть ими некому… Так что IQ у меня на уровне идиота! Но мне велели в редакции не расстраиваться – даже идиот справится с расшифровкой диктофонных записей… Большего же от меня никто не ждёт…

– Грустная история! – говорит мне Эльза. А я про себя подумал – пусть знает. Незачем нам вместе тереться… Не приведет к добру такое сближение классово-чуждых элементов…

Но она всё равно потом у меня спросил, чем куртаж отличается от куража и фуража и чем вариационная маржа отличается от обычной (про обычную-то она знала, всё же экономическую телепередачу ведёт, а такие тонкости уже от меня получала).

– …И не пишите, что все у нас плохо.– умоляли в это время нас из президиума лопающиеся от паюсной игры чиновники – Вы же отпугиваете инвесторов…

– А мы и не пишем, что у Вас плохо. – сказал я Эльзе на ушко – Мы пишем, что плохо у Нас…

И она поняла, хихикнула в кулачкок: поволжская, наша…

Ну, на этом, собственно, и всё – как я думал. Улетели наши немцы-инвесторы, и Эльза с ними в том же самолёте, в свою Саксонию, навсегда…

Проходит пару месяцев – надо же! Вываливает в нашем аэропорту новая группа инвесторов, и с ними крутится съёмочная группа, а в объектив камеры вещает всё та же Эльза…

Ну и снова мы с ней пару дней в микроавтобусе для прессы катаемся. Он битком набит, а я никого, кроме неё не вижу, ну и ей кое-что узнать у меня требуется…

В этот раз нас гоняли на инвестиционный объект: при трассе члены нашего делового клуба выстроили гостиннично-ресторанный комплекс «Красный протез», и всё это их обочинное великолепие требовалось заснять-описать…

В дороге мы с Эльзой трещали, не умолкая. Я, вообще-то, человек сумрачный, сдержанный, я столько слов, сколько с ней тогда – вообще никогда в жизни не говорил. А тут она меня как-то подначивала, что ли, с особой европейской вежливостью – типа ей зашибись какой интерес насчет моей жизни (пустой) и мнения (никому не нужного). Ну, мне же не жалко! Она спрашивает – я отвечаю… И про «Красный протез», почему такое название странное – там при коммунистах фабрика протезирования стояла… И про городок её, в Германии с позором переименованный, бывший Ленин – пойми, говорю, Эльза, он с 14-го века был Ленин, он к вождю пролов никакого отношения не имел, просто так уж совпало…

– Неужели – хлопает ресницами, всю душу мне взглядом выворачивая – С 14-го века?!

– Ну, говорю тебе, Эльза, лично на средневековых картах видел, Ленин, как есть Ленин… Это какое-то немецкое слово, старое, а по звукам видишь, как совпало… Помнишь, как у Высоцкого: «и кстати, вашего соседа, забирают, негодяя, потому что он на Берию похож…»

Смеётся…

Зубки маленькие, изящные, белые-белые… Перламутром мерцают…

И стал я напряженно думать – какую бы ещё чушь вспомнить, чтобы подольше она на меня смотрела, хоть и зря это, ни к чему…

– …Директор завода мне говорит: у нас на производстве две новости, хорошая и плохая. С какой начнём?

А я ему отвечаю:

– Давайте плохую новость и ни слова о хорошей!

– Почему?! – удивился он. А я говорю:

– Сразу видно, что вы ничего не понимаете в журналистике…

Вроде, банальный случай для репортёра, и ничего смешного, а она опять смеётся…

– … Редактор мне тогда и говорит: Путин же есть, нацлидер, зачем написал «прибыл президент России Медведев»?!

Я удивился, как же, он же, мол, по должности… А редактор на таких вещах собаку съел. Вычеркнул одно слово, и получилась фраза «прибыл президент Медведев»…

…Так и повелось. Деловой клуб собирается – Эльза у нас в городе, и нас водой не разольёшь. И мне весело, нелепое какое-то томление в груди, как будто я не умер давно… Ну, а потом она улетает, надолго, до следующего заседания этих инвестиционных маразматиков, и оставляет меня тут, среди мёрзлых пашен и заштрихованных инеем стёкол… Как щенка хозяева на даче «забывают», когда осень, и в город пора перебираться…

И понял я, что вышла беда. Что не прачку я встретил, и не водительницу троллейбуса, а – на горе себе – европейскую тележурналистку… И ждать её в компании с ведущими саксонскими банкирами – тоска. И не ждать – тоже тоскливо… Конечно, поговорить бы с ней о чём-нибудь кроме экономики, тестов на ум и средневековой истории – но как? И зачем?