…В состоянии мига… (сборник)

– Люблю глаза! – медленно сказал он и пристально взглянул на меня.

Я усмехнулся и ответил:

– Вкусы сарацинской палицы совпадают с твоими, добрый человек!

Он посмотрел на мою пустую глазницу и расхохотался.

– Ты мне нравишься, рыцарь! – произнес он. – Не желаешь ли отведать нашей индейки? Клянусь, даже папе римскому не подавали более нежного мяса!

– Благодарю за гостеприимство, – ответил я. – Но на дворе пост, и правоверный католик не ест мясо.

Король подсел ко мне поближе, и в бликах костра я увидел его мощные клыки.

– Даю слово, – заметил он, облизываясь, – ты так смел оттого, что за кустами сидят десять твоих оруженосцев! Ставлю золотой, что сидят!

Я протянул руку.

– Давай золотой! – ухмыльнулся я. – Ты проспорил!

Король приблизился ко мне вплотную, и я почувствовал его зловонное дыхание. Мощной рукой он взял меня за плечо и сдавил стальной наплечник так, что помял его.

– Сумасшедший ты или Всевышний? – взволнованно спросил он. – Больше никто не может быть так смел со мной!

Я добился своего, сбив его с толку вызывающим поведением.

– Прикажи людям обыскать кусты и отдай мне мой золотой! – сказал я ему.

И людоеды разбрелись по его приказу.

– Никого нет! – закричали они вскоре с разных концов лужайки.

Король довольно засмеялся.

– Ты озяб, рыцарь! – сказал он мне. – У костра тепло, но в костре еще теплее!

С этими словами он с неимоверной силой толкнул меня в огонь. Он не знал, что я расстегнул наплечные ремни, и наплечник, который он держал, попросту соскользнул в костер. Не удержав равновесия, король людоедов рухнул вслед за ним и вскочил уже объятый пламенем. Я же рассек пополам слугу, оставшегося рядом с ним, и скрылся в темноте. Людоеды, прибежавшие на крик короля, бессмысленно сновали по поляне. Кое-как они затушили своего обожженного хозяина, но вместе с тем затушили в панике и костер. Тогда же луна закатилась за тучи, наступила тишина и спустился мрак. Я знал, что я один, и потому бил секирой каждого, приближавшегося ко мне. Но людоедов-то было много, и в каждом своем собрате они видели меня. Беспроглядная ночь и густая тень от замка делали глаза их совершенно бессильными. Я поджидал их и рубил без промаха, а их предсмертные стоны увеличивали страх оставшихся. Когда я истребил большую часть врагов, то решил развести огонь: пять-шесть оставшихся разбойников не были мне страшны. Я стукнул огнивом о кремень и подпалил сухой хворост.

– Ага, вот он! – завопили людоеды и бросились на меня, перепрыгивая через трупы своих товарищей…

Видит Господь, не стал бы я их догонять, если бы они побежали в другую сторону! Но коль они не оценили доброты моей, то очень скоро тела их, будто разрубленные свиные туши, лежали у моих ног. Последнего, слабого и тщедушного, я поднял за ворот.

– Пощадите, господин рыцарь! – завизжал он. – Мы не вампиры, мы бедные хлебопашцы! Замок, проклятый замок насылает на округу мор и собирает гвардию мертвецов. Мы хотели разрушить замок сатаны!

Что мне было делать? Я отпустил его и дал, как полагается, монету на бедность. Бедолага убежал, я же увидел противника куда более опасного: тяжело, скрипя зубами от боли, поднялся с земли король людоедов. Сжимая меч в опаленной руке, он двинулся на меня. Кроме того, безжизненный замок ожил. В одном из узких стрельчатых окон-бойниц полыхнул огонь свечи. Я заметил, что оттуда высунулся арбалет, и поторопился отскочить к стене. Но стрелок целил не в меня: свистнула тетива, и король людоедов рухнул поверженным. Арбалетчик высунулся из окна и позвал меня, недоуменно оглядываясь по сторонам:

– Господин рыцарь!

Я достал кинжал и подкинул его вверх, выбив арбалет из рук звавшего. Когда оружие это упало к моим ногам, я вышел из тени и поклонился.

– Кто вы? – дрожащим голосом спросил стрелок.

– Рыцарь воинства Иисусова, – представился я, приложив руку к сердцу. – Я пожелал в честь святой молитвы называться Амэном, но лживые языки моих собратьев нарекли меня Броком, что значит «крушащий, разрушающий»; но это, добрый человек, истинная ложь…

– Господин рыцарь, – перебил меня не особенно учтивый собеседник, – умоляю, не уходите! Я сейчас спущусь!

Я свистнул Бесу и подошел к воротам. Вскоре отворилась дверка, проделанная в них, и показался мой знакомец.

– Я слуга герра Шнайдера, Вайц, – сказал он мне. – Матушка моя называла меня Вайцем-проклятым, и она была права! Я всегда бедствую! Всю жизнь скитался, и вот недавно стал слугой. Герр Шнайдер женился тогда на баронессе Розалин фон Ронбе и на радостях нанял меня. О, если бы я знал тогда, чем это обернётся! Я попал в замок с привидениями, людоеды осаждали нас, а герр Шнайдер, прекрасный прежде человек, превратился в дьявольском замке в трупоеда! О, господин рыцарь, вас послал мне сам Господь, не покидайте меня!

Сказал он это так быстро, а зубы его дрожали так сильно, что я едва его понял.

– Веди меня к своему хозяину! – сказал я в ответ, и он благодарно захныкал.

Заперев за нами дверцу, он отвел Беса в стойло, меня же повел наверх. Мы прошли по настоящему лабиринту с запутанными, узкими, сырыми и темными коридорами. Свеча дрожала в руке Вайца, и неровный свет ее выхватывал из мрака обшарпанные стены и висевших на потолочных банках нетопырей.

– Все слуги покинули бедного герра Шнайдера, – говорил мне Вайц. – Но ко мне он был добр, и я не смог поступить, как другие!

Плутая по запутанным переходам, я ожидал выхода к логовищу дракона, но слуга вывел меня в большой зал с высоким сводом и зажег просмоленные факелы.

– Подождите здесь, – попросил меня Вайц. – Я сообщу, что поганые людоеды разбиты.

Он удалился, я же уселся за дубовый стол и положил перед собой секиру. Говоря по чести, я ожидал подвоха. Мне трудно было представить, что люди, которых осаждали людоеды, могли спать или заниматься какими-то делами. Но вместо какой-либо опасности выскочил Вайц с позолоченным жезлом и, ударив им об пол, провозгласил:

– Герр Альберт фон Шнайдер! – Помолчав мгновение, он добавил: – Супруга его Розалин фон Шнайдер и матушка супруги Грета фон Ронбе, баронесса…

Я невольно усмехнулся неумению Вайца представлять господ, и меня застали с усмешкой на лице. Те, кто видели мою улыбку, поймут, отчего лица вошедших подернулись неприязнью. Я же рассматривал вошедших: Розалин была удивительно грациозна, с прекрасным лицом и густыми волосами. Сказать, что она была прекрасна, – значит ничего не сказать! Творец с такой любовью и тщательностью готовил ее образ, что я, человек бывалый, чуть было не лишился единственного глаза! Оттого-то я и не рассмотрел как следует двух других; Шнайдер был, кажется, ранен – очевидно, людоедами, но вспомнить что-либо большее для меня трудно. Я привстал со стула, дамы присели в реверансе. Я попросил приюта, и мне не отказали в нем…

* * *

– Рад предоставить вам приют, – сказал герр Шнайдер, щедро накормив меня. —

Но захотите ли вы принять его?

– А что такое? – поинтересовался я, обгладывая куриную ножку (как-то вышло, что о посте я уже забыл).

– Среди крестьян ходит о замке дурная слава! – грустно произнес Шнайдер.

Я откровенно рассмеялся.

– Скажите, – спросил я сквозь смех, – о каком замке среди крестьян ходит добрая слава? И какую же нечисть они поселили здесь?

Шнайдер не поддержал моего веселья.

– Самую страшную! – с мертвящей строгостью ответил он. – Человека!

Видя удивление на моем лице, баронесса фон Ронбе разъяснила мне странные слова.

– Говорят, – тихо молвила она, – что в замке Шнайдеров материализуются все черные стороны человека, все каиновы печати, наложенные на него.