За последней чертой

На улице снова раздался сильный удар грома, от которого женщина вздрогнула и инстинктивно прижалась к груди Костина.

– Извини, Саша, – произнесла Зоя. – Просто испугалась раската грома.

Дождь начал стихать, а вскоре прекратился и совсем.

– Ты сейчас куда, Зоя? – спросил ее Костин. – Ты не против того, если я тебя провожу?

– Я в магазин за продуктами. Ты мне так и не ответил, где ты работаешь?

– Я служу в СМЕРШ.

– Правда?

– Да. Я заместитель одного из отделов контрразведки.

Зоя с удивлением посмотрела на Костина и засмеялась.

– Ты случайно не генерал?

– Нет, я просто подполковник….

Они вышли из подъезда и неторопливым шагом направились в магазин. Александр оглянулся назад, люди из службы наружного наблюдения двигались вслед за ним.

– Саша, что с тобой? – спросила его Зоя. – Почему ты все время оглядываешься назад?

«Какая наблюдательная, – отметил про себя Александр. – Может, действительно плюнуть на них и не дергаться, а то, как летчик, оглядываюсь через каждые десять секунд».

– Ты не обращай на меня внимания, Зоя, это просто фронтовая привычка. Время идет, а я все отвыкнуть никак не могу.

Она подхватила Костина под руку и они, непринужденно беседуя, подошли к магазину.

***

Впервые за все время, что он находился в Москве, Костин не ночевал в гостинице. Он ничего не планировал, все получилось как-то спонтанно.

– Саша! Может, зайдешь ко мне в гости, чай попьем, поговорим. Я так рада, что встретила тебя.

Костин оглянулся. Эти двое, что «вели» его от самой станции метро по-прежнему маячили у него за спиной.

– Хорошо, – ответил он. – Только ненадолго, тебе, наверное, завтра с утра тоже на работу.

Зоя жила на втором этаже в небольшой, но довольно уютной комнате. Оставив гостя в комнате, хозяйка прошла на кухню. Костин вел на небольшой диван и стал по привычке рассматривать жилище. Стол, комод, кровать, три стула, в углу шифоньер… Он встал с дивана и подошел к комоду, на котором в рамочке стояла фотография. Александр взял ее в руки.

– Это я и мой муж. Он погиб на Курской дуге, – произнесла Зоя. – Мы с ним прожили всего три дня. Ты представляешь, он окончил летное училище и ему дали краткосрочный отпуск….

Она замолчала. Посмотрев на Александра, она тихо продолжила:

– Он приехал в Москву и прямо ко мне в общежитие. В тот же день мы расписались, а через три дня, он уехал на фронт.

Зоя снова замолчала и стала расставлять на столе чайные пары под чай.

– Саша! А чем ты сейчас занимаешься, – спросила она Костина. – Война закончилось, а ты все служишь?

– Врагов много, Зоя. Война, словно горный поток много вынесла разного мусора. Вот я и занимаюсь тем, что чищу эту реку.

– Странно. Что ты имеешь под видом мусора? Людей?

– И их тоже. Ты знаешь, сколько было предателей? Миллионы. Многие маскировались под порядочных людей, надевали маски патриотов….

Костин замолчал и стал наблюдать за руками Зои, которая разливала чай по чашкам. Сейчас в домашних условиях, Яковлева показалась ему совершенной другой женщиной. Ее светлые густые волосы были собраны в какую-то замысловатую прическу, прищур ее зеленых глаз делал ее лицо необычайно привлекательным. У нее были красивые руки, чем-то напоминавшие молодые виноградные лозы, которые заканчивались красивые музыкальными пальцами. От ее волос и тела исходил какой-то непонятный запах, который кружил голову Александра. Он вдыхал этот запах и с каждым вздохом все больше и больше ощущал неудержимое желание остаться рядом с этой женщиной. Он не знал, что случилось с ним, но это было так неожиданно для него, как бывает, наверное, с ростком, пробившимся из земли весной.

– Саша! Что с тобой? – спросила его Яковлева.

Он смущенно улыбнулся, словно его застигли за чем-то не хорошим.

– Вспомнил юность, – ответил Костин. – Давно я тебя не видел, Зоя. Вот смотрю, ты стала настоящей женщиной, исчезла все угловатость девочки. Ты словно цветок, расцвела за эти годы, что я тебя не видел. Скажи, у тебя есть мужчина?

Он заметил, как вспыхнуло лицо Зои.

– Прости меня нескромный вопрос, мне просто жалко, что столь прекрасный цветок лишен мужского внимания.

Яковлева засмеялась, прикрыв свой рот салфеткой.

– И где ты только научился так замысловато говорить, Костин. В тебе явно течет кавказская кровь.

Александр сидел за столом, отпивая маленькими глотками ароматный чай, и впервые за долгие годы он хотел, чтобы этот вечер длился как можно дольше. Часы пробили одиннадцать раз. Костин поднялся из-за стола и направился в прихожую. Около двери он остановился и посмотрел на Яковлеву, которая стаяла в проеме двери в зал.

«Если она остановит, то я непременно останусь», – вдруг подумал он.

– Саша! Если хочешь, то оставайся ночевать, – тихо произнесла Зоя.

Он на какую-то секунду замешкался, но почувствовав на плечах руки женщины, он не стал сопротивляться внутреннему желанию. Их губы сплелись в поцелуи. Он поднял ее на руки и понес в спальню.

***

Дзинь, дзинь, звенели подковки на сапогах контролера следственного изолятора. Этот звук радовал Григория Ивановича, когда он удалялся вдаль от двери его камеры и вселял определенную нервозность, когда он стихал за его дверью. Накануне он узнал от следователя, что органами контрразведки арестованы Гордов и Рыбальченко. Он был не глупым человеком и теперь хорошо стал понимать, что ему вменяет следствие.

Кулик прислонился спиной к стене и снова прислушался к шагам за дверью. Глазок камеры снова моргнул человеческим глазом и закрылся. Немного потоптавшись у двери его камеры, надзиратель направился дальше. Дзинь, дзинь, снова зазвенели его подковки по бетонному полу, удаляясь от камеры.

«Какой сегодня день? – подумал Григорий Иванович. – Понедельник или воскресенье? А в прочем какая разница. Если не поведут на допрос, значит воскресенье».

Именно по этим дням, он и научился отсчитывать количество недель своего заточения. Он закрыл глаза, и воспоминания, словно волны накрыли его с головой. В ушах загремела музыка военного марша. Он, Кулик Григорий Иванович, стоит на плацу училища и старый генерал с седой, аккуратно постриженной бородой вручает ему погоны подпрапорщика. Это был 1916 год. По прибытию на фронт, его назначили командиром взвода артиллерийской батареи. Тогда, пропитанной эсеровской идеологией, он вел большую работу среди солдат его батареи. Он умел говорить, убеждать в правоте своих слов и когда начались революционные события, солдаты выбрали его председателем солдатского комитета.

«Как давно это было, – подумал он. – Сколько воды утекло. Все могло быть по-другому, если бы он остался в рядах эсеров. Но интуиция во время подсказала ему новое направление».

В 1917 году после возвращения со съезда делегатов Западного фронта, Григорий полностью отдается революционной агитации. Он мотался из одного полка в другой, выступал перед солдатами. Теперь он пропагандировал уже другие идеи – идеи большевиков. Ближе к осени ему сообщил один знакомый солдат, что офицеры хотят схватить его и расстрелять за призывы к прекращению войны. Он хорошо помнит этого молодого солдата с множеством веснушек на лице. Собрав вокруг себя наиболее верных ему сослуживцев, они ночью покинули воинскую часть. Через месяц Григорий создал свой отряд красного казачества численностью более сотни человек.

С этого момента и понесла судьба красноного командира Кулика по фронтам гражданской войны. Пройдя с боями от его родного города Полтавы, через Киев, Харьков, Луганск он быстро вырос в большого командира – начальника артиллерии 5-й Украинской армии, которой на тот момент командовал Ворошилов. Они вместе громили части Белой армии. Именно тогда, в боях за город Царицын, он и познакомился со Сталиным. Ни тот, ни другой не имели военного образования, и он Григорий Кулик тогда считался одним из самых авторитетных командиров Красной Армии.