За последней чертой

– Так точно, товарищ полковник.

Александр вышел из кабинета и направился по коридору, где в конце его находился его кабинет. Его не отпускали слова Маркова, которые по-прежнему звучали в его голове: – Мне нужно, чтобы все эти обиды на власть открыто прозвучали в суде, а не в камере.

«Вот она жизнь больших людей, сначала ты фаворит, а затем узник. Прав ты или нет, уже никого не волнует. Ты сакральная жертва, а жертве мыслить и говорить что-то другое не положено».

– Мохов! Зайди ко мне! – произнес Костин, набрав номер телефона.

– Что у нас с женой Гордова? – спросил Александр, вошедшего лейтенанта.

Тот замялся, не зная, что доложить своему начальнику. Татьяна Владимировна продолжала отрицать причастность мужа к заговору.

– Плохо, Мохов, работаешь! Расколоть женщину не можешь!

Лейтенант молчал. Костин и без его доклада знал, что арестованная женщина продолжает молчать.

– Вот что, Мохов, в введите в оперативную разработку «Чайку». У нее достаточно опыта, чтобы склонить ее к явке.

– Есть, товарищ подполковник.

– Идите, работайте.

Офицер развернулся и вышел из кабинета.

***

Подполковник Костин тщательно приготовился к встрече с бывшим маршалом Советского Союза Куликом. Ему хотелось расположить Григория Ивановича к себе, чтобы все эти встречи-допросы происходили, как встречи старых и хороших друзей. Дверь кабинета открылась, и конвоир завел в помещение мужчину. Костин не сразу признал в нем, известного по фотографиям военачальника.

«Да тюрьма не красит», – подумал Александр, вспомнив, как выглядел Кулик во время ареста.

– Садитесь, Григорий Иванович, – предложил ему Костин. – Давайте познакомимся. Моя фамилия Костин. Зовут меня Александр Павлович. Руководство МГБ поручило мне вести ваше дело.

– Я вас помню. Это вы производили мой арест.

– Да. Это был я. Я офицер и выполнял приказ своего непосредственного начальника. Надеюсь, вы меня поняли правильно.

Кулик промолчал, ему было совершенно безразлично, как зовут этого офицера, который сидел перед ним. Он устал от постоянных допросов, от одних и тех же вопросов. Бывший маршал присел на стул и посмотрел на Костина. Перед ним сидел сравнительно молодой человек. Его светлые и густые волосы был аккуратно зачесаны назад. У него были серо-зеленые глаза, но особо подкупала его белоснежная улыбка.

– Курите? – спросил его офицер и протянул арестованному пачку с папиросами.

«Неплохое начало, – подумал Кулик. – Один жесткий, другой мягкий. Старая схема, меня на это не купишь».

– Не хочу привыкать, – ответил Кулик. – Я здесь несколько месяцев и уже забыл, что такое табак.

Костин не был удивлен отказом Кулика от папирос, он просто усмехнулся и положил пачку на стол.

«Обижен или делает вид, что обижен, – подумал Александр. – Впрочем, дело его».

– Ну что, приступим, Григорий Иванович, – как-то буднично произнес Костин. – Вы знаете, я не буду вас спрашивать о создании организации, так как я в это мало верю. Я хочу с вами пройти всю вашу жизнь. Мы меня, конечно, можете спросить, для чего мне все это нужно? Просто хочу понять, мог ли бывший маршал Советского Союза, Герой Советского Союза стать врагом власти, которая подняла его из простого человека до столь высоких военных постов.

Кулик впервые за все время своего заключения поднял глаза и посмотрел с интересом на следователя. В глазах Григория Ивановича блеснули огоньки интереса.

– Вы знаете, гражданин Кулик я изучил ваш послужной список. Могу сказать одно – я был восхищен им. В 1937 году началась тотальная чистка Красной Армии. Шли аресты среди командного состава армии. Были арестованы: Блюхер, Тухачевский, Якир, Уборевич и многие другие, которых вы хорошо знали. Скажите мне, почему не арестовали вас, ведь судя по имеющимся в деле материалам, вы были на крючке у Ежова?

Впервые за все дни заключения, Кулик улыбнулся. Действительно следователь был прав. То, что он находился в оперативной разработке у сотрудников НКВД, Григорий Иванович, заметил не сразу. За ним вот уже который день двигался молодой человек в серой кепке. Он иногда, забыв об осторожности, приближался на недопустимое расстояние, а затем, испугавшись этого, быстро скрывался за спинами прохожих.

«Неужели это за мной, – рассуждал он, двигаясь по улице в сторону дома. – Если за мной, значит мой арест дело нескольких дней».

Как-то вечером ему позвонил его бывший приятель. Григорий снял трубку.

– Григорий Иванович! Сегодня утром чекисты арестовали Тухачевского.

– И что? Что ты предлагаешь?

– Как что? Это же беспредел! Ты же хорошо знаешь этого человека, какой он враг Советской власти? Он же армию поднял…

– Что ты хочешь от меня? Говори конкретно.

– Поговори с Ворошиловым, объясни ему, что Тухачевский не враг!

– Что? С Ворошиловым?

Григорий, молча, положил трубку и, отодвинув в сторону занавеску, выглянул на улицу. Напротив его дома стояла черная «Эмка». Около машины, прохаживаясь взад и вперед, ходил все тот же паренек в серой кепке.

– Кира, подойди ко мне, – позвал он супругу. – Посмотри, пожалуйста, в окно. Видишь этого паренька в серой кепке? Ну, тот, что стоит около машины?

– Вижу, – коротко ответила Кира. – В чем дело Григорий? Что случилось?

– Ты знаешь, этот парень, уже который день ходит за мной. Думаю, что не к добру все это. Сейчас мне звонил Николай, говорит Тухачевского взяли. Предлагает мне, чтобы я обратился к Ворошилову и попросил его повлиять на этот арест.

Он замолчал и снова взглянул в окно.

– И что ты решил?

– Пока ничего. Зачем звонить за кого-то. Кто мне такой Тухачевский – ни друг, ни брат. Сейчас жизнь такая – каждый за себя.

– Я тоже так думаю, – ответила она и задернула штору.

***

Сегодня выходной, так решил про себя Кулик. Прошло полдня и его так и не вызвали на допрос. Он сидел на бетонном полу и смотрел на небольшое окно, которое было опутано стальной сеткой, и старался представить какой сегодня день: солнечный или пасмурный. Солнце не заглядывало к нему в окно, и поэтому трудно было отгадать, какой сегодня день. Выбрав удобную позу, Григорий Иванович погрузился в воспоминания:

Шел 1937 год. В стране шли аресты. В ту ночь Кулик не спал. Он несколько раз вставал и подходил к окну. Легковая машина черного цвета по-прежнему стояла на месте, напротив его дома.

«Неужели арестуют? – думал он. – Но я, же ничего противозаконного не сделал. Постой, но Тухачевский тоже, наверняка, ничего такого не делал, а его взяли и спеленали. А вдруг он назвал и мою фамилию?»

От этой мысли ему стало как-то не по себе. Он моментально представил себя в камере, злые лица конвоиров и следователей. Он снова посмотрел в окно. «Эмка» по-прежнему стояла напротив его дома.

«Что может о нем рассказать Тухачевский? – подумал он. – Ну, встречался я с ним, ну, выпивали, и что? Кто с ним не встречался? Но, Ежову, абсолютно без разницы, что они делали: пили водку или обсуждали планы свержения Ворошилова и Сталина. Главное для него, сама встреча, а не содержание разговоров. Боже, мой, откуда я тогда мог знать, что все так обернется, что Тухачевский, Гомарник, Якир окажутся врагами народа».