За последней чертой

– Вот и хорошо. Скажите, вы видели напавших на вас людей?

– Нет, – ответил Александр. – Откуда они взялись, я не знаю. Площадка была пустой, там людей не было.

Сотрудник уголовного розыска стал медленно записывать его показания. Он шевелил губами, неоднократно повторяя каждое слово, произнесенное им. Это было так забавно, что Костин невольно улыбнулся.

– Выходит, вы никого не видели? – переспросил его сотрудник милиции.

– Нет.

– У вас есть какие-либо предположения о том, кто мог это сделать и за что?

– Нет, – снова ответил Александр. – Я недавно в Москве и у меня здесь нет ни врагов, ни друзей.

– Кем приходится вам Зинаида Яковлева?

– Знакомой детства. Она здесь не причем. Не трогайте ее….

– Это нам решать. Соседи во время опроса утверждают, что часто видели вас в этом доме. Что к Яковлевой заходили и другие мужчины. Не исключено, что основанием к нападению на вас послужила ревность…. Возможно ли это?

Гримаса боли исказила лицо Костина, и было совсем непонятно, чем она была вызвана, то ли сообщением о мужчинах посещавших квартиру, то ли приступ ревности. Сотрудник уголовного розыска испугано отшатнулся от него.

– Простите за мой вопрос, просто я вынужден его задать.

Он снова что-то старательно записал.

– Скажите, может это связано с вашей работой? Вы работаете в СМЕРШ, а там все возможно, – словно подводя черту, произнес сотрудник милиции. – Вы знаете, товарищ подполковник, на месте преступления нами был обнаружен патрон, предположительно от пистолета «ТТ».

Костина словно прострелила мысль. Он вдруг вспомнил, что падая на пол, он схватил одного из мужчин за руку, в которой находился пистолет….

– У меня не было с собой оружия. Я не знаю, каким образом патрон мог оказаться там.

Он внимательно посмотрел на Александра, словно оценивая его искренность.

– Пишите, пишите. Поймите, мне скрывать нечего. Я еще раз говорю вам, что я не знаю людей, напавших на меня, а так же не знаю причин нападения. Больше мне нечего добавить.

– Дело ваше, товарищ подполковник. Я знаю лишь одно, что дыма без огня не бывает. Тогда я пойду, вот здесь распишитесь и все.

Костин взял в руки карандаш и поставил свою роспись в конце протокола. Сотрудник положил протокол допроса в папку и, улыбнувшись ему, вышел из кабинета.

– Люба! – подозвал он медсестру, которая все это время стояла в дверях палаты. – Люба, посмотри в окно с кем приходил ко мне этот сотрудник милиции.

Девушка подошла к окну.

– Вы правы, Александр Павлович. Их двое, тот, кто с вами беседовал и еще один чернявый то ли кавказец, то ли с юга.

– Спасибо, – поблагодарил Костин медсестру.

«Наверное, второй, это Руставели. Хотели проверить, что я помню…. Страхуются. Боится меня Руставели, – подумал Александр, – ведь я один знаю о его «черном пятне» …».

– Люба! Как долго мне еще здесь находиться?

– Со слов доктора – минимум неделю, если все будет хорошо.

Девушка вышла из палаты, оставив его один на один со своими мыслями и переживаниями.

***

Прошло три недели вынужденного безделья. Костин снова вошел в знакомый ему следственный кабинет. Он снял фуражку и положил ее на край стола. Раскрыв папку и, достав из нее чистые бланки допроса, он аккуратно положил их на стол. За дверью послышались сначала тяжелые шаги, а затем раздался стук.

– Войдите! – громко выкрикнул Костин.

Дверь открылась, и конвойный завел в кабинет арестованного. Александр взглянул и не сразу признал в этом человеке Григория Ивановича Кулика. Он сильно похудел. Рубашка на его груди была порвана и висела, словно на вешалке. Особо поразило лицо его бывшего маршала, оно было разноцветным. Свежие гематомы с ярко-фиолетовым оттенком сочетались со старыми, гематомами, пожелтевшими от времени.

«Да, жернова власти безжалостны», – подумал Александр.

Кулик, не замечая жеста Костина, продолжал стоять у двери, низко опустив свою нечесаную голову. Седые свалявшиеся волосы, были похожи на театральный парик, надетый на разноцветный череп.

– Присаживайтесь, Григорий Иванович, – предложил ему Костин. – Давно мы с вами не виделись.

Кулик как-то отрешенно посмотрел на него, словно не понимая, кто перед ним сидит за столом. Он осторожно присел на край табурета и словно затравленный зверь, посмотрел на Александра.

– Чай будете? – спросил его Костин и нажал на кнопку звонка. – Я тоже с вами попью, если не возражаете.

– Шутите? – усмехнулся арестованный. – Я рад, что у вас так хорошо с юмором.

Дверь кабинета открылась и в дверях выросла фигура конвойного.

– Сделай нам два чая и покрепче, – приказал ему Александр. – Сахара не жалей….

Конвоир козырнул и скрылся за дверью. Костин, молча, протянул Кулику пачку папирос. Григорий Иванович трясущими пальцами взял папиросу и сунул себе в рот. Александр зажег спичку и протянул ее арестованному. Бывший маршал затянулся дымом и закашлялся.

– Извините, гражданин следователь, давно не курил.

– Ничего, не торопитесь. У нас времени много….

– У вас, наверное, много. А у меня его осталось не так много, гражданин следователь. Можно спросить вас? Почему у вас перебинтована голова? Война закончилась или по-прежнему продолжается, но уже в ваших кабинетах?

– Я что-то вас не понимаю, Григорий Иванович? О какой войне вы говорите?

– Вы все отлично понимаете, гражданин подполковник. Это самая страшная война без выстрелов, но самая бескомпромиссная, при которой человека не спасают, ни должности, ни звания.

Костин хотел что-то ответить Кулику, но в этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел конвоир с двумя кружками крепкого и ароматного чая.

– Вот чай, товарищ подполковник. Если что, прикажите, чая у меня много….

Он тихо вышел из кабинета, оставив арестованного и следователя один на один. Чай действительно был очень вкусным и Александр сделал маленький глоток, боясь обжечься.

– Григорий Иванович, вы не против того, чтобы вернуться к нашему последнему разговору?