Изгнание Александроса

– Ну… Нам с самого раннего детства говорят, что мы особенные, и отличаемся от вас! – с набитым ртом ответил Чука.

– Ну а в чем вы отличаетесь?

– Ну как не понять, мы разные! Мы одни, а вы-другие!

– Ну так в чем разные?

– Ну, мы не работаем!

– Не только вы не работаете. И почему вы не хотите жить где-то постоянно?

– Нам с детства говорили, что мы- Свободные, и поэтому мы отличаемся от других, не работаем и живём там, где нам нравится!

– Так в чем-же отличие, из-за которого вы не работаете? И почему переходите с места на место?

– Ну что ты, пристал, – чуть насупился Чука, – разговоры мешают хорошему пищеварению! Можно еще нектара, пожалуйста!

Пятьдесят Второй, высокий Кулинар с аккуратно подстриженной бородкой и усиками с улыбкой наполнил бокал Чуки терпкой гранатовой прохладой. Его дочь и жена с чересчур правильными чертами лица, в широких одеждах, играли нам на термовоксах. Их длинные пальцы медленно плавали по воздуху, рождая негромкие умиротворяющие звуки.

– А может, вам попробовать, просто попробовать поработать? -спросил я.

– Александрос, – Чука разорвал зубами лепешку, – я же сказал, что мы Свободные люди, мы не работаем, так как отличаемся от вас!

– Так в чем отличие? -едва не прокричал я.

– Знаете, Александрос, – в наш разговор робко вступила Фла, – я как-то у матери своей спросила, в чем мы от вас отличаемся. И знаете, что мне сказала мать?

– Что?

– Что, возможно, это и есть цель жизни каждого Свободного человека, понять, чем он отличается от других. Найти и понять своё отличие.

– А я думаю, цель жизни, заключается в том, чтобы не искать смысла жизни, а наслаждаться самой жизнью. А маме твоей не надо думать, она в других делах мастерица, хо-ха.

Щеки Фла и Флу зарумянились, и девушки, одновременно закрыв лица ладошками, смущенно засмеялись.

– Я с вами абсолютно согласен! – радостно и несколько певуче произнёс Пятьдесят Второй, до этого почти всё время молчавший. – Это была работа допотопного общества-искать цель в жизни, а не нашего, которое эту цель уже обрело.

– Вы много знаете о допотопном обществе? -спросил я.

В наше время знание истории, как я заметил по Гостям и не только, начинается у подавляющего большинства людей примерно со второго-третьего века послепотопной эры, с внедрение роботизации, освобождения человека от тяжелой, совсем не нужной и отвлекающей его работы и начала глубокого освоения Космоса.

– О, это было ужасное время, – Пятьдесят Второй опустил голову и немного сжался, будто сам жил в допотопье и вспоминал его.– На улицах лежали люди, которым негде было жить. И никто не строил им дома, и не давал им пищу. И эти люди, которые не любили друг друга, искали смысл жизни…

– Но в то же время были люди самых высоких мыслей и идей, гуманистов, призывающих к любви! – вступился я.

– Так почему эти люди не накормили других голодных, и не построили им хорошие тёплые дома? – медленно спросил Пятьдесят Второй после паузы.

Я не знал, что ему ответить.

– Дорогой человек! -вступил Чука.– Хвала Природе и Разуму, что ты нам повстречался!

– Хвала Природе и Разуму, которые послали нам замечательных людей, захотевших попробовать творения трудов наших! – улыбнулся Пятьдесят Второй.

– Скажи нам, дорогой человек, а в чем заключается смыл нашей жизни, который, как вы считаете, наше общество обрело?

Значит, Чука и Свободных тоже считает частью общества, получается.

– С осознанием и потребностью любви к ближнему своему, – Пятьдесят Второй провелся рукой по бородке, – мы все пришли к простому выводу-в жизни надо стараться становиться лучше, и лучше мы становимся, только любя других людей, и работая для них!

– Бери пример, Чука, – сказал я, и добавил, – а раньше еще говорили о любви к Богу!

Тогда я еще разделял Того, про которого мне говорил Элияги, и у которого я просил про Юзи, и Бога, про которого читал по истории.

Пятьдесят Второй совсем не удивился моему вопросу.

– Наша великая заповедь «Возлюби ближнего самого как самого себя» отнюдь не исключает из себя эту древнее высказывание «Возлюби Бога своего всем существом». Эта заповедь отлетела сама собой как лишняя. Под Богом подразумевалось всё самое прекрасное и самое высокое, что есть в мире, и Хвала Разуму, наконец-то поняли, что это все есть в человеке.

Я изумился ответу Пятьдесят Второго. Я еще не совсем понимал Того, у которого просил. Я всё еще считал, что тот Бог, про которого я читал, это Бог, выдуманный человеком. Зевс, Аполлон, Амон, Асирисс или Сэт. Бог интересный, забавный, иногда с головами птиц и зверей, как говорили-сказочный. Волшебный. Я никогда не думал, что под Богом подразумевалось что-то величественное и прекрасное, и, более того, что это божественное существует и в человеке.

– Вы очень прекрасный и умный человек! -воскликнул Чука.– Если я когда-нибудь и решусь поработать хорошенько, то, наверное, только исключительно из-за вас!

– Главное, каждый день становиться чуть лучше, чем был накануне, – Пятьдесят Второй налил Чуке еще нектару, – и стараться приносить радость и любовь другим людям. Однажды нам пришёл заказ на ужин со станции на орбите Нептуна, представляете? Люди не хотели заказывать ближе, а хотели заказывать именно у нас. Во всем пространстве от Нептуна до Земли они предпочли нас. С каким счастьем мы летели к ним накрывать стол! С какой любовью мы их накормили! Надо уметь раствориться в радости, стать неотъемной её частью. В своё время мой не самый далекий предок даже отказался от имён, видя в них что-то эгоистическое, чересчур личное и допотопное. С тех пор все мальчики, рождающиеся в нашей семье, носят имена числительных- Первый, Второй, Третий и так далее. Аналогично- с рождающимися девочками. Как вы понимаете, я являюсь Пятьдесят Второй особью мужского пола, рожденной с тех пор. А дочь моя, соответственно, Сорок Третей девочкой.

Сорок Третья, не прекращая игры на термовоксе, обернула к нам чересчур правильное лицо, судя по всему, сделанное после рождения. И улыбнулась нам обворожительной, и какой-то правильной улыбкой.

Некоторое время мы махали геликоптеру с Кулинарами, пока тот не превратился в точку над водой и не исчез из вида.

Не успело солнце взойти, как мы уже шли на юг. Высоко над нами, чуть в стороне, словно два воздушных шара, серебристый и светло-коричневый, медленно летели наши геликоптеры.

Окончились окрестности Луиса с остатками одинаковых плит с закругленным верхом. Непонятная традиция допотопных предавать умерших земле.

– Это наследие Потопа, хо-ха, когда вода спала, множество трупов лежало на берегах. И множество мусора.

– Чего множества?

– Мусора, хо-ха. Потом расскажу.

Город остался позади, и мы шли возле залива то возле самого берега, то огибая непроходимые заросли кустарника, или большие насыпи, в которых, как сказал Чука, также покоятся жертвы Потопа.

– Ямку-то тяжело копать, земля тяжелая. Вода рядом. Собрали в одну кучу. И землей забросали, хо-ха!

Контрастом с этими захоронениями выглядела узкий, с человеческий рост обелиск с изображением геликоптера, превращающегося в красно-желтую пылающую розу, крестом, и надписью-«В этом месте 24 Берли 356 года п.э. окончили свой жизненный путь семья Кроу. Элизабет, Хорди, Минака, Барки. Прими, Господи, их души в Обитель Свою». Под надписью был пустой овал. Середина четвертого века. Изображение семьи выгорело на солнце, технологии были не те, что сейчас. Не посмотришь на лица погибших. И в аппаратах еще отсутствовали программы, предотвращающие любую аварию или столкновение.

Через полтора часа ходьбы я заметно устал. Надо было слушаться Юзи, и не соглашаться со Свободными «пройтись пару дней своим ходом», как они предложили. Да, я часто гулял, заходил далеко в рощицы, лазил по деревьям, преодолевал небольшие расстояния, но вот так, чтобы идти куда-то по незнакомому месту-такого не было. Причем, мы шли не по гладкой земле, а по камням, кочкам, сучьям, всё время что-то огибая, через что-то пролезая. Несколько раз проходили вброд ручьи, и один раз переплыли небольшую речку, впадающую в пролив. Раньше, в допотопное время, существовали так называемые «дороги». Нет, это не те дороги и пути, которые мы имеем в виду в нынешнее время, не условное расстояние между пунктом А и Б, которое преодолеваем на геликоптере, и не уличную дорогу в городе. И не тропинку, вытоптанную к ручью, или к перелеску. А большие, длинные-длинные дороги, по которым люди ходили и ездили, когда геликоптеров почти не было. Это были широкие ленты более-менее гладкой твёрдой поверхности, соединяющие города и селения. По этим твёрдым лентам ездили неуклюжие громоздкие средства передвижения. Эти дороги были везде. Я видел допотопную карту Греции, эти дороги опутывали мою Родину сплошной паутиной темно-серого застывшего раствора. Кроме этих дорог были и другие, так называемые «железные дороги», опутавшие землю металлической сетью. Пришел Потоп, земля вздохнула, и сорвала с себя все дороги. Как обычные, так и железные. Обычные дороги восстанавливали еще некоторое время, пока геликоптеры не вытеснили наземный транспорт, а машины на рельсах остались навсегда в допотопных веках. В наше время они встречаются в нескольких местах как памятники истории, нелепые, но в чем-то обаятельные обломки допотопья. Одно из таких мест кусок дороги от Калавриты до подводного Диакоптона, по которой дядя с Вини изредка возят Гостей, у которых эта странная громыхающая конструкция вызывает скорее непонимание и отталкивание, чем интерес.

Дороги не обязательно были железные или залитые затвердевшим составом. Это могли быть просто вытоптанные, от частого хождения, куски земли. Грубо говоря, широкие тропы, если вам что-то говорит слово «тропа». Именно по таким ездил на коне тот испанец в железных одеждах и с тазом на голове вместе со своим полноватым другом на ослике. И именно такой дороги мне сейчас очень не хватало.

– Всё! На сегодня довольно! – через несколько часов сказал Чука.-Вижу, не привыкли вы пока к длительным переходам!