Настоящее чудо

В тот вечер, Жонглер, я впервые подумал, что дорогая подруга, когда заключала со мной сделку, не поставила меня в известность о том, что тоже будет лезть в его жизнь. Конечно, ты можешь заметить, что ее вмешательство впоследствии значительно помогло, и это действительно так, но согласись, в этом также есть и значительная доля неравенства, впервые проявившаяся в такой мелочи, и дальше, как мы помним, оно будет только расти.

– Этого не может быть, – пробормотал он, чувствуя, что теперь требуется выпить гораздо больше ежедневной дозы. Проверить, может быть это, или не может, труда не составляло: внизу, под фотографией, располагался номер телефона и адрес электронной почты. Незнакомый номер и незнакомый адрес, но пожалуйста, звони и спрашивай:

– Неужели ты со мной развелась только для того, чтобы стать проституткой?

Но он не стал этого делать. В тот вечер он вообще не стал никого вызывать, а просто закрыл крышку ноутбука и отправился на кухню за алкоголем.

Унижение – вот что он чувствовал.

Неужели я был настолько плох в постели, – думал, – что меня предпочли многим мужчинам сразу? Или это жажда какой-то извращенной славы? Или…

Много о чем он передумал в тот вечер. А я думал о дорогой подруге и досадовал, хотя и признавал, что у нее вышло довольно изящно выстроить Узор ради этого момента, и раньше она на подобное была неспособна.

Это потом, завтра, он, перерыв множество литературы в интернете, прочитает про психологический аспект людей, которые добровольно продают свое тело за деньги и чуть успокоится, а пока испытывал желание срочно сменить место обстановки и, подчиняясь ему, вышел из квартиры и уже было направился куда глаза глядят, но… люди, живущие по заранее придуманным правилам, не склонны к безрассудству и потому то, что он называл красивым словом «практичность», остановило его уже возле лифта, в двух дверях от квартиры, несколько подняв мне настроение своим быстро угасшим энтузиазмом. Но так как и возвращаться назад уже было глупо даже перед собой, без свидетелей, на остатках возникшего возмущения и обиды он, потоптавшись немного на площадке, пошел на общий балкон, доставая из кармана пачку сигарет.

Я хорошо помню тебя в тот момент: Неприятный городской ветерок трепал твои волосы, будто гладил по голове, а в руках были мячики для жонглирования, которые ты тут же, едва он вышел на эту общественную, но, в то же время, за обыкновенным нежеланием кого бы то ни было еще здесь находиться, твою территорию, принялась распихивать по карманам.

Он тоже, смутившись, кивнул тебе и, проследив за взглядом, обнаружил, что до сих пор держит в руке стакан с коньяком.

– Здравствуйте, – сказала ты.

– Добрый вечер, – поверь, в тот момент он чувствовал себя куда более неловко и сказал первое, что пришло в голову, – у меня сегодня день рождения. Вот и отмечаю.

Ты, поджав губы, задумчиво и одновременно понимающе, покивала головой.

– С днем рождения. Не упадите вниз, – открыла дверь на лестницу и шагнула в темноту.

– Постараюсь, – отозвался он твоей спине.

7

В детстве, примерно лет с восьми, посмотрев какой-то фантастический фильм, он захотел стать конструктором космических кораблей, думая, что жить не сможет без космоса и до шестнадцати лет пестовал мысль о том, как будет заниматься ракетостроением или астрофизикой, сажать марсоходы на пустынную поверхность Красной планеты или специальные зонды на Титан, которые непременно обнаружат подо льдами жизнь; будет отправлять научные станции к Плутону и, возможно даже, станет одним из первых людей, кто создаст настоящий пилотируемый космический корабль, способный к межзвездным перелетам. Все шансы на то были – в его городе, при политехническом университете, имелся аэрокосмический факультет, но все испортила та самая практичность: мама, восемь лет умилявшаяся стремлению сына покорить космос, к окончанию школы неожиданно вспомнила и об иной стороне вопроса:

– На ракетостроении не заработаешь, – сказала она, – а строительство всегда пригодится.

Сама мама работала в музее экскурсоводом и была гуманитарием до мозга костей, но желала сыну хороших перспектив, и пусть не особо разбираясь ни в строительстве, ни в ракетостроении, видела его достойным и сытым членом общества. А любая статистика была на ее стороне и говорила о том, что девяносто процентов строителей живут более достойно, чем девяносто процентов ракетчиков, не в последнюю очередь потому, что первые нужны в каждом городе, а вторые – далеко не в каждом конструкторском бюро или космодроме.

Он мог настоять и на своем, но именно тогда и предал себя, после недолгих размышлений ступив на путь практичности и про космос, со временем, как-то само собой забылось.

В день нашего с тобой настоящего знакомства он сходил на совещание, где подробно изложил свое видение техники безопасности на производстве и обосновал необходимость, в связи с этим, использования новой спецодежды – подороже и получше:

– Строительный надзор должен быть виден издалека, это во-первых. Во-вторых, должен олицетворять авторитет нашей компании. А в нынешних синих робах, в каких ходят обычные строители, наши специалисты теряются среди прочих.

И все с ним согласились.

Вернувшись за свой компьютер он увидел, что подруга прислала ему новое сообщение:

«Вспомни нашу юность! Вспомни! Хорошенько вспоминай!»

Вспоминай. Что вспоминать?

Во времена его юности, когда интернет только набирал силу, порно в интернете было больше, чем рекламы, а заказать проституток онлайн пока что было невозможно, хватало домашнего модема, чтобы в глазах окружающих быть гиком, а общаться в каком-нибудь чате автоматически означало считаться прогрессивным человеком крайне широких взглядов.

У него был компьютер и модем, и однажды, решившись приобщиться к межсетевому общению, он заглянул в чат-комнату, где было всего несколько ребят, называющих себя городскими мистиками. По правде говоря, Жонглер, они были такими же мистиками, как он – ракетостроителем до шестнадцати лет, однако эти люди собирали городские легенды и пытались их проверить, а ему это показалось интересным и, что важно, все они были из его города, а значит имели возможность видеться лично. Кроме того, нужно было чем-то заполнить возникшую пустоту после судьбоносного выбора профессии.

Так он нашел свое второе и последнее увлечение в жизни, если не считать жены.

Они могли часами обсуждать в чате возможный вход в катакомбы под зданием старого театра, якобы истинного центра города; рассуждали, что метро не будет построено только потому, что там, под землей, дремлет нечто такое, что будить совершенно не стоит, и власти об этом знают, но скрывают; просматривали карты города, ища в его очертаниях признаки расположения замаскированного завода по производству химического оружия, и тому подобную надуманную чушь из желтой прессы, в которую сегодня поверят только совсем безмозглые дети, если, конечно, оторвут свой взгляд от компьютерных игр, – так он думал сейчас.

Тогда же все это казалось не менее интересным, чем космос, но более достижимым, так как крест, поставленный на ракетостроении, с каждым годом учебы становился все более жирным.

Прямо скажем, все они и тогда предполагали, что их поиски – ерунда, но общаться это не мешало: мистики жарили сосиски на костре в местном парке, пока ждали в нем Жителей Леса; устраивали походы по старым домам, переделанным из бывших конюшен, с деревянными скрипучими полами в широченных коридорах, где вдоль стен стояли сундуки и старая мебель, стараясь встретить привидений и не встретить местных жителей, еще менее безопасных, нежели привидения; лазали в заброшенную детскую психиатрическую клинику и смотрели на оставшиеся там рисунки на отсыревших обоях; или же просто собирались у кого-нибудь дома, пили дешевое пиво, играли на гитарах и рассказывали страшные истории.

Он влился в эту компанию в девятнадцать лет, когда их было всего восемь человек. В двадцать лет познакомился с девушкой, чье имя я использовал. К двадцати двум его годам членов клуба мистиков было больше тридцати, со сложными взаимоотношениями внутри, группами внутри группы и прочими нюансами, свойственными большим компаниям, доказывая, тем самым, что общность – это все-таки не про людей со светом – мою точку зрения. А потом, естественным путем, их компания начала разваливаться: кто-то вышел на работу и с головой ушел в нее; кто-то женился или вышел замуж, и их съели быт и воспитание детей; кто-то сменил сферу интересов; кто-то разругался между собой и просто ушел; кто-то, как его «подруга», уехал жить в другой город и был, впоследствии, им поглощен.

Если в двадцать пять лет он еще переживал по этому поводу и регулярно, на правах одного из старожилов компании, поднимал вопрос о том, как вернуть их сообществу былую популярность, то в двадцать шесть сам стал реже приходить на встречи, а в двадцать семь женился, и на свадьбу, из оставшихся друзей, пришла лишь половина. Тогда и стало окончательно понятно, что юность закончилось и надо жить дальше. Увлечения увлечениями, но когда они начинают мешать карьере и семье, нужно делать выбор, и выбор обычно делается не в пользу увлечений, не правда ли, Жонглер?

В двадцать восемь лет, через пару дней после дня рождения, он вдруг понял, что больше не общается со старыми друзьями, а новыми не обзавелся. Зато взамен была жена, хорошая работа и достаток в доме.

Достойная замена?

8

Я был знаком с ним уже год, а он со мной – восемь месяцев, не зная, правда, о том.

В один из вечеров, когда он занимался своей обычной никчемной деятельностью вне работы – сидел и пялился в окно, сжимая в руке стакан, то увидел, как в соседнем доме, на одном уровне с ним, Марта подошла к окну, распахнула створки и, перегнувшись, посмотрела вниз. Если ты не знала, Жонглер, она была проституткой и, между прочим, одной из тех самых, кого он тогда рассматривал на сайте. В тот вечер на Марте было лишь нижнее белье – черное, кружевное, неудобное, но привлекательное для мужчин-клиентов, а внизу, против всяких правил парковки, была оставлена чья-то машина. Марта думала, что если прыгнет, то ее тело с большой долей вероятности свалится на машину, промнет крышу и кто-то потом будет вынужден обращаться в страховую компанию, если, конечно страховые компании предусматривают такие случаи. Она думала и о том, что если сейчас кто-то находится в машине, то, в момент удара, ему очень не поздоровится.

Это Марту и остановило. Лишать жизни кого бы-то ни было, кроме себя, ей не хотелось.

Когда-то Марта называла меня ангелом, хотя это, ты знаешь, неправдой. Она и в Бога верила до самой своей смерти, хотя эта вера не мешала ей заниматься сексом за деньги или думать о самоубийстве. Не мешала она и принимать наркотики, и в тот вечер Марта была под сильным кайфом. Тем не менее, мысль, что из-за нее может пострадать человек, родилась именно из-за веры. Разложись сам, но не убей – вот как следовало бы переписать ту заповедь, в современном мире такая формулировка была бы гораздо честнее.

Теперь я думаю, что дорогая подруга специально поставила машину внизу, чтобы Марта осталась в квартире.

Марта жила сразу в двух местах. В первом – крошечной квартире, купленной на мамины деньги, она жила официально, и ее мама верила, будто Марта проводит там большую часть свободного времени. Мама верила также и в то, что ее дочь слишком много работает в офисе каким-то там скучным менеджером по персоналу. Другая – та, где мы находились в тот вечер, в действительности являлась постоянным ее обиталищем. Здесь она встречала клиентов, сюда было удобно добираться, а также те, кто снимал жилье вместе с ней в одном доме, подчиняясь общей атмосфере даунтауна, не интересовались жизнью соседей, в отличие от соседей той маленькой квартирки, и это было ей на руку.

В тот вечер он смотрел на Марту и вяло подумал, что она, наверное, кого-то ждет. Но мысли и взгляд скользили от объекта к объекту, и уже через пару минут, Марта смешалась с другими элементами его пейзажа – стеклами окон, освещаемыми изнутри, мигающими огнями на крышах, отблесками от фар на стеклах внизу, а через полчаса и вовсе вылетела из памяти.

Марта же чуть позже взяла зажигалку и шприц и отправилась на кухню, а еще через пять минут выпила полстакана водки. К тому моменту когда он будет спать, сердце Марты остановится, и я никак не смогу на это повлиять.

– Ну хорошо, – примирительно говорил я, стараясь быть максимально убедительным в условиях, когда мне уже не верят, – допустим, ты выбросишься. Скорее всего умрешь еще в полете, но всегда имеется шанс остаться валяться на асфальте с расколотыми костями и многочисленными внутренними кровотечениями. В этом случае тебя, конечно, доставят в отделение реанимации, где ты проведешь несколько дней, полных ужасной боли и лишь после скончаешься. К тому времени, несколько раз успеешь передумать умирать, но будет уже поздно. Зачем тебе это?

Марта повернулась и, усевшись на подоконник, посмотрела туда, где ей хотелось видеть меня. Городские звуки из открытого окна обволакивали ее, словно городского духа, пришедшего сюда пообщаться со мной – коллективного бессознательного, воплощенного в Узоре паразита, квинтэссенцию современного человеческого.

– Что же тогда делать? – спросила она, – Я не понимаю, зачем весь твой свет, если от него одни страдания?

Мысль была не новой, и разговор этот не был первым: Марта и раньше спорила со мной о свете, и мои доводы казались все менее убедительными, разбиваясь о ее жизнь и ощущения от нее.

– Не мой, а твой. Другие и это растеряли, – заметил я.