Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию

В Сестрорецке у Бургвицев за обедом распили Любкину маленькую. Иринку, разумеется, оставили в покое, отвечали тёте Тамаре на её расспросы, сами расспрашивали про их жизнь, про дяди Вовино здоровье – слава Богу, неплохо сейчас, тьфу-тьфу!

На обратном пути в электричке опять наставляли Ирину, нам почти не возражавшую и не оправдывавшуюся. Люба вышла на Ланской, мы с Ириной простились в метро у Финляндского.

464. Мы не пашем, не сеем, не строим

Закончив с Б.Е. читку корректуры, я позвонил в редакцию и узнал, что реклама будет готова только 2 июня. В Москву, следовательно, ехать сейчас отсюда, из Ленинграда, как я планировал, не было теперь смысла. Я поехал в железнодорожные кассы предварительной продажи на канале Грибоедова и, к своему удивлению, взял билет до Калининграда на следующий день, то есть на 26 мая.

Приезжаю домой, открываю дверь в квартиру и вижу такую картину: рыдающая старушка со 2-го этажа из нашего подъезда, взъерошенный Митя и Сашуля о чём-то дебатируют. Выясняется: Митя оттолкнул старушку, вырываясь от неё, и она лицом ударилась о перила. А схватила она его за то, по её словам, что он нарочно в квартиру ей позвонил (или хотел позвонить) и бросился бежать.

Такие шутки – любимое развлечение Вовы Прокопьева, а, поскольку он к Мите ходит, и Мите за него доставалось. Митя же объяснял ситуацию так: он спускался по лестнице и был как раз около квартиры старушки, когда сверху его позвала мама. Он бросился обратно наверх, а в это время старушка выглянула из двери своей квартиры. Когда же он снова спустился вниз, старушка караулила его на площадке, схватила его за руку, Митя вырвался, а старушка ударилась о перила.

Как ни оправдывался Митя, как ни уверяла Сашуля, что шуток со звонками он никогда не устраивает, старушка стояла на своём и была безутешна. Похоже, что и звонка-то никакого не было, просто увидев убегающего от её дверей Митю, она уверилась, что застала его на месте готовившегося преступления.

– А ты что вырываться-то стал? – строго спросил я Митю. – Так ведь и покалечить человека можно!

– Ты же знаешь, я не люблю, когда меня хватают!

– А если бы покалечил?

– Я не подумал об этом, как-то само собой получилось.

– Не подумал! Надо думать.

У старушки никаких следов ушиба видно не было, но причитала она очень горько, грозилась вызвать скорую, чтобы видели, что с ней наш сын сделал. Я не выдержал и высказал ей своё замечание:

– А Вы не хватайте хулиганов за руки, видите, как это опасно!

Сашуля посоветовала мне помолчать лучше и повела старушку домой, обещая сделать ей компресс и наказать хулигана.

Ох, дети, дети! То одна, то другой сюрпризы преподносят.

На следующий день, 28 мая, была суббота. Митя сдал последний экзамен за седьмой класс, я прошёл техосмотр, и после обеда мы с ним ездили на мотоцикле под Головкино, ловили на канале с шести до девяти вечера. Поймали одну плотву, одну густеру, одного окуня и десятка два ершей.

За год Митя вышел в отличники, но в последней четверти ему угрожала четвёрка… по географии! Причём в году уже была одна четвёрка по географии за четверть. По географии!!

– Митя! Позорник! Как ты умудрился? С шести лет по картам целыми днями ползал, всех взрослых за пояс затыкал в географические игры, и вдруг – на тебе!

– Да у меня две четвёрки за контурные карты – за грязь и одна пятёрка. А вызывать – не вызывают.

– Ты, наверное, выпендриваешься перед учительницей, вот она и ставит тебе четвёрки, чтобы не задавался.

– Ничего я не выпендриваюсь.

Мы не стали выяснять Митины отношения с учительницей, тем более что и за последнюю четверть, и за год ему поставили пятёрки.

С 29 мая по 2 июня – Рейган в Москве. Очень любезен, всё ему нравится. Наша гласность, конечно, ещё не доросла до того, чтобы передать по ТВ его встречи с диссидентами и студентами МГУ, но хоть сами эти встречи были – и то достижение.

Резко контрастировали пресс-конференции Рейгана и Горбачёва после окончания встречи. Первый управился за полчаса, говорил чётко, коротко и по существу. Второй два часа разливался соловьём, варьируя на разные лады банальности из арсенала «нового мышления».

Его спросили про интервью Ельцина какому-то из западных информагенств, в котором он якобы обвинил Лигачёва в консерватизме, в том, что тот тормозит перестройку. Горбачёв сознался, что, будучи очень занят визитом Рейгана, он про это интервью ничего не знает, но Ельцину, как члену ЦК, зададут по первое число за такие интервью, а Егора Кузьмича он в обиду не даст.

Чтобы продемонстрировать прочность положения Лигачёва, наверное, ЦТ передало в программе «Время» репортаж о его выступлении в Тольятти, в котором Егор Кузьмич кричал:

«Нам подбрасывают идейки об оппозиции, но этот номер не пройдёт! Мы гордимся своими достижениями, и эта гордость есть наша движущая преобразующая сила!»

И это, когда по экранам страны прошла рязановская «Забытая мелодия для флейты», в которой герои-бюрократы пели:

Мы не пашем, не сеем, не строим,

Мы гордимся общественным строем…

Чтобы было ещё больше чем гордиться, в конце той же программы «Время» сообщили об очередном «достижении» железнодорожников – взрыве в Арзамасе трёх вагонов со 120 тоннами взрывчатки. Яма глубиной 27 метров, 68 погибших – не окончательная цифра, окончательных я не знаю, сообщали ли?

Отец мой, кстати, ещё недавно защищавший Сталина и считавший дураками Хрущёва и особенно Брежнева, под влиянием гласности эволюционировал в своих возрениях до вполне логичных выводов: во всём виноваты Ленин и революция. Разве расстреливать без суда при Сталине начали? Разве церкви при Ленине не сносили?

А теперь – вот, действительно, достижение – к 1000-летию крещения Руси, ныне широко празднуемому, новую церковь в Москве заложили.

У нас в Калининграде православная церковь начала действовать, с настоятелем её – отцом Аркадием (выпускником Ленинградской духовной семинарии, кстати) интервью в «Калининградской правде» опубликовано – тоже достижение.

465. Июнь 1988 г. Корректура и реклама «Физики ионосферы»

Ещё в Ленинграде, сидя рядом с Б.Е. за чтением корректуры, я обратил внимание на то, что Б.Е. в своей части книги находит гораздо меньше опечаток, чем я в своей. Я сказал ему об этом. Б.Е. ответил, что дело в том, что у него текст проще. Тогда я прочёл одну первую попавшуюся страницу, уже проверенную Б.Е., и с ходу обнаружил три незамеченные им ошибки. Б.Е. расстроился. Я утешил его тем, что время у нас ещё есть, и дома я пробегу его часть всю от начала до конца.

Этим я и занимался в Калининграде. Оказалось, что около трети ошибок было не замечено Б.Е., даже таких, например, как дважды подряд напечатанное «конференция электронов» (вместо концентрация электронов). Закончить до очередного отъезда в Москву я всё не успел, занимался этим даже в поезде, и в гостинице ИЗМИРАН.

В Москве был с 6 по 10 июня. Работал в очень плотном режиме. С Павловым и Соболевой закончили, наконец, программные дела и распределение пригласительных билетов. Соболева всё норовила пристроить в программу семинара «блатных» – опоздавших вовремя представить тезисы (вроде Гивишвили или Минуллина) или отвергнутых программным комитетом (вроде Иванова-Холодного с Непомнящей), чем возбуждала нервного Толю Павлова, который жаловался мне, а я проявлял твёрдость и убеждал Соболеву, что мы не вправе что-либо менять после того, как программный комитет уже отзаседал и принял решение.

В «Науке» с Людмилой Евгеньевной мы закончили просмотр корректуры, она нашла несколько ошибок сверх того, что обнаружили мы с Б. Е. Но более всего сил я потратил на рекламу, на розыски тиража, на извлечение нескольких сот (около 600) экземпляров со склада Академкниги и на их рассылку.

Рекламка была сделана красиво, на хорошей бумаге, только вот в аннотации вместо Калининградский университет (где читался курс лекций по физике ионосферы) было напечатано Калининский, и я на всех рассылаемых экземплярах вручную исправлял Калининский на Калининградский, раскладывал по конвертам, надписывал их и рассылал по всем известным и малоизвестным геофизическим конторам и персонам.

На этом, кажется, эпопея с книгой закончилась: мы с Б.Е. сделали всё от нас зависевшее и теперь уже были не в состоянии повлиять ни на полезность, ни на популярность нашего сочинения…

12 июня – 24-я годовщина нашей с Сашулей свадьбы. Год осталось дотянуть до серебряной. Дотянем?

День солнечный, но холодный, с прозрачным – осенним воздухом, ощутимый северный ветер, температура воздуха плюс 12—15 градусов. Тем не менее мы с Сашулей, Митей и Мишей поехали в Зеленоградск загорать. У моря свежесть особенно ощущалась. На основном пляже было почти пусто, народ весь забился в «сковородки» – защищённые от ветра песчаные углубления среди низких дюн, поросших мелким сосняком.

Нашли и мы себе ямку на стыке пляжа и сковородок, где ляжешь – ветра нет, солнышко печёт, загорать чудесно, а сядешь – ветерок освежает вместо купания. Никто и не купался. Мы тоже, разумеется.

Вечером явился единственный гость (никого не приглашали) – Серёжа. Один. Они теперь с Людой порознь к нам приходят. Люда чаще. Серёжа совсем редко. Он теперь больше в Ленинграде пропадает, в командировках как бы. Люда говорила, что его подруга уже сюда приезжала, Серёжа ей Калиниград показывал, чуть ли не на кафедру водил, с Кшевецким знакомил, вроде бы и к нам с ней собирался… Но не рискнул.

Если Люда всем, касающимся её беды, делится с Сашулей, то Серёжа мне – ни слова о своём новом счастьи, и я ему вопросов на эту тему не задаю. Нет желания.

15 июня приехала Ирина – сдала сессию досрочно, одна четвёрка – по политэкономии, остальные пятёрки. Тётя Тамара рассказывала, что, по словам Иринки, на экзамене политэкономша её спросила:

– Вам Ужгин кто приходится?

– Муж.