Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию

Мандатная комиссия доложила, что среди делегатов нет привлечённых к уголовной ответственности за взяточничество или за что-либо ещё. Зал радостно зааплодировал. Потребовали Коротича на трибуну – пусть, мол, объяснится.

Тот вышел и доложил, что следствием неопровержимо доказаны факты взяточничества четырёх делегатов, но привлечь их к уголовной ответственности не позволяет существующее правило, по которому с ними, как с номенклатурными единицами, сначала должны разобраться в ЦК, а в ЦК это дело затягивают, и передал папку с соответствующими бумагами Горбачёву. Фамилии же назвать нельзя – по принципу презумпции невиновности. Зал смущённо притих, а Коротич с достоинством вернулся на своё место.

Фёдоров – офтальмолог-предприниматель – хорошо Бондарева лягнул. Тот сказал, что мы взлетели высоко и не знаем, где сесть. А Фёдоров ему возразил, что это он – писатель не знает, а мы знаем, мол, прекрасно.

Мельников из Коми АССР призвал гнать виновников застоя. Горбачёв попросил назвать – кого, например? Тот смело назвал Соломенцева, Громыко (сидевших в Президиуме), Афанасьева, Арбатова…

Призывы воздать по заслугам «застойщикам» звучали ещё у кое-кого (кажется, у Постникова из Ставрополья и Стародубцева из Тульской области (Подольское агрообъединение)), на что Горбачёв разъяснял, что не хочет кулаком стучать и сверху перестройку проводить, так, мол, бюрократов всех не переделаешь, их 18 миллионов. Надо систему менять, чтобы их народ обуздал. Разъяснял своё предложение (рекомендовать секретарей в председатели Советов): – мы же, мол, правящая партия, и должны править.

И последний день – 1 июля.

Мужественный Бакланов ратовал за гласность и единственный осудил Афганистан: – Решение вывести войска – это мудрое и мужественное решение, а вот на то, чтобы ввести туда войска – ни ума, ни мужества не потребовалось.

Ему устроили обструкцию, шумели, не давали говорить. Горбачёву пришлось публику утихомиривать: – Дайте высказаться писателю, участнику войны…

Настрой большинства депутатов (или, во всяком случае большой их части), по-моему чётче всего отразился в гневной реакции на выступление Бакланова.

На закуску дали слово Ельцину. Тот просил о «прижизненной реабилитации» (по поводу его выступления на Пленуме перед 70-летием Октября в прошлом году). Оправдывался за интервью БиБиСи, в котором он признал, что без Лигачёва перестройка пошла бы быстрее, сетовал, что у нас даже «Огоньку» не удалось опубликовать интервью с ним (и ещё кому-то, «Московским новостям», кажется).

Говорили, что его выступление на конференции по существу повторило то, что он говорил и на Пленуме. Никакой крамолы, разумеется, сказано не было, беспокоится просто человек, что медленно перестройка идёт – только и делов.

А уж Лигачёв-то его топтал!

– Ты, Борис, такой-сякой! Я вот в Томске хорошо работал, а ты Свердловск на карточки посадил! Если бы не я, ещё неизвестно, кто бы у нас генсеком был! И т.д., и т. п.

Какой-то свердловчанин слегка за Ельцина заступился, но свердловская делегация тут же от этого заступника отмежевалась.

Горбачёв в мягкой форме, но твёрдо осудил Ельцина за недооценку достигнутых результатов. Для него, похоже, было важно «гласно» закрыть «дело Ельцина».

Шумели по Ельцину долго и заседали чуть ли не до полуночи – принимали резолюции. Их почему-то не сразу опубликовали. А ничего выдающегося в них не оказалось – всё те же общие фразы.

467. Июль 1988 г. Нагорный Карабах. Уступишь одним – эдак и все захотят!

2 июля Сашуля с Митей уехали во Владимир, я остался дома один: Ирина с Мишей перебрались к Ужгиным на Зарайскую сразу, как приехал Дима. Он сдал-таки сессию и более того – справился даже с делами, которые на него Ирина повесила, уехав домой (она, мол, устала): оформление обходного (какую-то методичку потеряла) и получение направления на практику.

На лето я первоначально планировал съездить обязательно в Севастополь, как обычно, недельки на три, позагорать, покупаться и, может, даже попечатать там «мемуары», для чего взять с собой машинку. Но ведь надо тащить и бумагу, и рукописный текст… Машинку, правда, можно взять и напрокат.

Да тут ещё Митя расхотел в Севастополь ехать, надоело, мол, чего там делать, только купаться неинтересно. Сашуля тоже не собиралась ехать нынче в Крым, надо маму навестить, как она там после операции? Ехать одному? Может, и есть смысл – отдохнуть ото всех, так вроде это можно и дома проделать, раз Митя с Сашулей во Владимир собрались (Митя, главным образом, из-за Москвы, в расчёте раздобыть там химреактивов себе для опытов – химией вдруг увлёкся).

И в самом деле – ничего никуда тащить не надо, деньги опять же на дорогу тратить не нужно. Посижу, попечатаю, надоест – на рыбалку или на море смотаюсь.

Так и сделал. И остался вполне доволен.

Сидел, печатал, изредка выбирался из дому, не считая, разумеется, ежедневных утренних зарядок во дворе 25-й школы и пробежек вокруг Нижнего озера, на что уходило примерно минут пятьдесят времени после подъёма. После завтрака садился за машинку и не вставал часа три, а потом уже по ситуации – если погода плохая была (что редко случалось этим летом), до и до вечера печатал. Чаще же переключался на что-нибудь: иногда на хозяйственные дела, иногда на море, ездил в Зеленоградск (6-го, 11, 12, 14-го июля), часа три там попасусь с газетой в облюбованном месте у свай и обратно – к позднему обеду.

Температура воздуха была в эти дни 22—25 градусов, а воды около 18, бодрящая такая водичка.

8-го целый день балкон чистил, двухгодичную грязь выгребал из шкафа.

Один раз на футбол сходил (15-го): «Балтика» – «Химик» (Гродно) 2:3 – хреново «Балтика» играет в этом сезоне, даже дома проигрывает, хотя на выезде умудрилась несколько матчей выиграть.

И на рыбалку только раз выбрался, позорник. На следующий день после того, как Сашуля с Митей уехали, 3-го июля, опробовал, наконец, свою резиновую лодку. Рыбачил в Калининградском заливе между Прибрежным и Ушаково, напротив сосновой рощицы, куда народ загорать-купаться ездит.

Лодкой остался доволен тем более, что погода была отличная, тихо. Ставил балберы километрах в полутора от берега, на глубине метра в полтора, часа на два вечером и поймал одного окуня, почти крупного. На зорьке самой пробовал в камышах ловить удочкой – ерши замучили, одну плотвичку только поймал, да пару окуней. Якорь потерял – отвязался, но нашёл – топтался, пока не наступил, благо не на глубине. В общем рыбачил несерьёзно – загорал да на лодке катался.

Вечерами включал телевизор. В эти дни (начало июля) в Нагорном Карабахе и по всей Армении продолжались забастовки, митинговали, похоже, всем населением, толпа в Степанакерте скандировала: «Ленин, партия, Гор-ба-чёв!», «Пе-ре-строй-ка!», дабы никто не сомневался в её общегосударственной лояльности.

Тем не менее, когда забастовщики блокировали Ереванский аэропорт, власти для их разгона прибегли к помощи войск, что, конечно, подлило масла в огонь. По телевизору показывали побитых солдатиков – как бы невинных жертв безумной толпы, но, думаю, и толпе досталось…

А в телепредаче «Давайте обсудим», которую следовало бы назвать «Давайте осудим», московский корреспондент ЦТ в Степанакерте приставал к забастовщикам с недоуменным вопросом: «Разве можно бастовать, да так долго тем более? Ведь такие убытки – 20 миллионов!» Так и подмывало задать ему встречный вопрос: «А во сколько Вы оцениваете чувство нашего национального достоинства, если 20 миллионов – по-Вашему, много?»

И остальные приглашённые московские участники телепередачи (госаппаратчики и идеологи) так ничего и не смогли путного сказать, только горевали об этих миллионах и возмущались армянами – нельзя же, мол, так. Сумгаит, конечно, тоже нехорошо, но забастовки явно возмущали их больше. А ведь интервьюированные в Степанакерте интеллигенты вразумительно же говорили:

«Мы понимаем, что создалась ситуация конституционного тупика, и в рамках нашей Конституции её разрешить невозможно: обе конфликтующие стороны, Армения и Азербайджан, правомерно ссылаются на разные пункты Конституции, которые в данном случае вошли в противоречие друг с другом. Но мы и не требуем немедленного окончательного решения проблемы Нагорного Карабаха. Объявите только, что проблема не закрыта, что она есть, и народ завтра же выйдет на работу».

13 июля Нагорно-Карабахская Автономная Область объявила о самовыходе их Азербайджанской ССР – не вытерпели. Естественно, этот номер не прошёл.

19 (или 18-го?) июля состоялось долгожданное заседание Президиума Верховного Совета СССР по вопросу о Нагорном Карабахе, но о его результатах – какое же принято решение и принято ли оно вообще – в этот день сообщили, а пообещали дать подробный отчёт по ЦТ на следующий день. Говорят, заседание длилось восемь часов, примерно двухчасовой репортаж показали на следующий день по ЦТ.

Бедные армяне взывали к Горбачёву и к остальным членам ПВС с надрывом в голосе и чуть ли не со слезами на глазах. Очень толково выступил Погосян – первый секретарь обкома НКАО, очень страстно, умоляюще – ректор Ереванского университета, но все их мольбы были напрасны. Глухая стена непонимания, нежелания понять непреодолимой преградой стояла перед ними.

Горбачёв вёл себя невежливо, недемократично, раздражённо перебивал выступающих, не будучи, заметим, Председателем Президиума ВС. Ему втемяшилась в голову идея – всё это происки коррумпированной части армянского общества, которая пытается отвлечь внимание народа от собственных безобразий.

С напыщенной торжественностью он провозгласил решение, которое сам же объявил мудрейшим, взвешенным и историческим: оставить всё, как есть, ничего не менять, просто улучшить, – к великой радости азербайджанцев и к столь же великому разочарованию армян.

Проблема осталась нерешённой, как бы ни набивал цену своему «мудрому» решению Горбачёв. Уступишь одним – эдак и все захотят! – рассудил наш мудрец.

468. Выехали с Митей в поездку по Прибалтике

5 июля вечером сидел дома один, пил водку перед телевизором под малосольные огурчики и под выступление поэтессы Ларисы Васильевой, произведшей на меня приятное впечатление. Вдруг появились Ирина с Димой – то ли Польшу пришли посмотреть по телевизору, то ли просто так, не помню уж.

Встреча с Васильевой к этому времени закончилась, я выключил телевизор и предложил Градского послушать «Звезду полей» (на стихи Рубцова). Под Градского мы с Димой выпили по паре рюмок водки с вермутом, а Ирина – вермута с водой. Обменялись впечатлениями, а потом, довольно-таки неожиданно для меня, Дима перевёл разговор на их с Ириной отношения.

– Мы тут с Ириной опять чуть не поругались, во всяком случае, поспорили из-за того, что я считаю Ирину помешанной на комфорте. Комфорт для неё всё! Я ей сказал: или я тебя сломаю, или нам вместе не жить!

– Ну, ты даёшь! Ломать-то зачем? А без ломки никак нельзя? Со сломанной-то как жить?

– Я неудачно выразился, Александр Андреевич. Я просто хотел сказать, что не разделяю её гипертрофированного стремления к комфорту. Ведь это же не главное в жизни!

– Безусловно. Особенно для мужчины. А для женщины стремление к комфорту вполне естественно. Пусть она заботится о комфорте, а ты о высоких материях, но зачем же противопоставлять одно другому, а тем более ломать кого-то? Вы – разные, и оставайтесь разными, и уважайте друг в друге эти своеобразия, а не старайтесь каждый переделать другого на свой манер.

Долго мы рассуждали на эту тему, засиделись глубоко за полночь. Ирина ёрзала – пора домой идти, там беспокоятся на Зарайской, Мишу надо на горшок высаживать, а Дима, напротив, увлёкся беседой и не хотел её прерывать.

Дочерью своей я был недоволен: как жаловаться на мужа в его отсутствие – так всегда пожалуйста, времени не жалко, а тут заторопилась. Ведь о важных же вещах разговор идёт!

Ну, а на Зарайской им всыпали: Миша описался, потом засыпать без родителей не хотел и никому спать не давал.

Из телевизионных впечатлений. 16 июля по телевизору КВН – Новосибирский и Днепропетровский университеты. Смелеют студенты (или телевизионщики) – такие вот сценки стали пропускать: