What were the tribes negotiations,
The fruits of learning, truth and lie?
The superstitions centuries old,
The coffin mysteries dead cold,
The fate and life were analyzed,
Severely judged and criticized.
The poet in a flame of judgment
Read in oblivion time to time
The extracts from a northern rhyme,
Onegin, patient and indulgent,
Though could not catch it in detail,
Still listened to him fairly well.
XVII
Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.
Ушед от их мятежной власти,
Онегин говорил об них
С невольным вздохом сожаленья.
Блажен, кто ведал их волненья
И наконец от них отстал;
Блаженней тот, кто их не знал,
Кто охлаждал любовь – разлукой,
Вражду – злословием; порой
Зевал с друзьями и с женой,
Ревнивой не тревожась мукой,
И дедов верный капитал
Коварной двойке не вверял.
XVIII
Когда прибегнем мы под знамя
Благоразумной тишины,
Когда страстей угаснет пламя
И нам становятся смешны
Их своевольство иль порывы
И запоздалые отзывы, –
Смиренные не без труда,
Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный,
И нам он сердце шевелит.
Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
XVII
More often, minds of my hermits
Were by the passions entertained;
Having escaped from stormy torments
Onegin usually conveyed
These talks with sighs of consolation.
Blessed is who witted exaltation,
But then resigned with no regret,