Молодость

– Почему?

– Да мы встречаемся-то вторую неделю…

– Понятно. Детей, как я понимаю, тоже нет?

Чиро помотал головой. Бородач допил единым глотком вино из своего бокала и начал выкладывать карты на стол:

– В общем и целом, ты мне нравишься, Чиро. Поэтому теперь я изложу тебе суть своего предложения, а ты сам решишь, хочешь ты в этом участвовать или нет.

Я действительно долго отсутствовал в Италии, а вернувшись, застал Партию в глубоком упадке. Это недопустимо в данный момент, когда фашисты снова поднимают голову. Я не могу изменить Партию в одиночку, но и смириться с таким положением вещей я не могу.

Живет в Риме один адвокат. Обычный пожилой синьор, который зарабатывает на жизнь тем, что помогает богатым уйти от правосудия. Двадцать лет назад он носил черную рубашку и пытал Комиссара. Потом он приказал расстрелять Комиссара и еще десяток человек. Ансельмо выжил лишь благодаря удаче, все остальные погибли. Теперь этот человек, как ни в чем не бывало, ходит по улицам города, который так тебе понравился. Это недопустимо. Еще более недопустимо то, что сейчас он работает на Социальное движение и борется за то, чтобы фашисты снова встали у власти. Республика не хочет или не способна осудить его, но народ может. Наказанием за военное преступление должна быть смерть. Вот, что за работу я предлагаю, Чиро…

В полутемной комнате повисла тишина. Бертини думал. Думал о Движении, о том, что это шанс сделать что-то стоящее, о том, что с фашистами действительно нужно биться. Еще он почему-то подумал о Сальваторе Кастеллаци и мирно смотрящих кальчо Джорджио Альмиранте и Энрико Берлингуэре. Но больше всего он думал о вчерашнем вечере: они с Сандрой попали под дождь неподалеку от Моста Сикста. У Сандры не было с собой зонта, а легкий пиджак Чиро, который он набросил ей на плечи, мгновенно промок. Они укрылись под сводами колоннады расположенного рядом с мостом здания, и Бертини обнял девушку в тщетном стремлении немного согреть. Он и сам вымок насквозь, изрядно устал и не отказался бы от чего-нибудь согревающего, но все это было совершенно не важно – Чиро был счастлив. Он очень отчетливо это понял в тот момент. Он был беден, не имел особенных перспектив, но не согласился бы поменяться местами даже с самым богатым римским повесой.

Небесная вода взбивала речную воду, разгоняя вечную тибрскую муть. Бертини обвел взглядом пейзаж – старинные дома будто бы сбрасывали с себя пару сотен лет под осенним дождем.

Он заглянул в лицо Сандры. Мокрые пряди налипли ей на лоб и на виски, нос и щеки слегка покраснели, а глаза были живыми и будто бы прозрачными, несмотря на темный цвет. Бертини мгновенно забыл о дожде, Тибре и о самом Риме. Остались только глаза Сандры, ну, и еще губы, которые он незамедлительно поцеловал…

– Так что, ты поможешь нам восстановить справедливость, Чиро?

Молодой человек вновь сидел на старом табурете в квартирке Комиссара, но все еще чувствовал на губах влажный вкус поцелуя Сандры. Чиро посмотрел в глаза Бородача, окончательно принимая решение, и ответил:

– Простите, я не могу вам помочь.

Глава 12

Любовь небесная и Любовь земная

Еще после встречи с Лукрецией Пациенцой Сальваторе прошерстил свои старые записные книжки в поисках тех, кто мог помочь ему отыскать Катерину. Для Кастеллаци это обернулось тяжелым испытанием. Он то и дело натыкался на полузабытых призраков из прошлого, иные из которых не оставили в его жизни ни малейшего следа, а прочие были его друзьями, коллегами и возлюбленными. Подавляющее большинство и тех, и других ныне было унесено беспощадным течением Леты. Сальваторе казалось, что он бродит по кладбищу и читает имена на ледяных могильных плитах.

Среди десятков имен ему внезапно повстречалось имя Артемио Фоски. Сальваторе и сам не знал, как этот неприятный человек попал в его записную книжку, однако в поисках Катерины он вполне мог помочь. Фоски был художественным критиком, причем не из приятных. Он обличал банальность и заштампованность, используя в своих статьях сплошные штампы и банальные оценки.

Еще до того, как между Сальваторе и Катериной начался роман, у нее были отношения с Фоски. Насколько помнил Кастеллаци, Катерина ушла от Фоски за некоторое время до того, как они начали встречаться, что, правда, не помешало Артемио решить, что ушла она ради Кастеллаци. И критик начал мстить. Специализируясь до того на живописи и скульптуре, Фоски внезапно решил писать о кино. Он рвал и метал, яростно изобличал безыдейность итальянских кинематографистов, само кино обозначал лишь как придаток к театральному искусству. Но более всего он нападал на «невежественного, склонного к переусложнению, за которым кроется лишь бессодержательность, оскорбляющего сам жанр, не режиссера, а постановщика из кабаре Сальваторе Кастеллаци!» Разумеется, в итоге его вышвырнули из кинопрессы, чему изрядно поспособствовал лично Витторио Муссолини[24 - Витторио Муссолини – Витторио был вторым сыном Бенито Муссолини. Страстный синефил, Витторио в определенный момент стал одним из наиболее влиятельных людей в итальянском кинематографе. Сценарист (под псевдонимом), режиссер, до Войны оказал большую поддержку многим известным в будущем режиссерам, например, Феллини и Антониони. В послевоенной Италии был известным кинокритиком и главным редактором журнала «Кинофильм».], но отношений с ним никаких Сальваторе иметь не желал, а потому вернулся к персоне Фоски лишь после того, как память отказала Бьянке Коскарелли.

Вопреки ожиданиям Кастеллаци, телефонный номер оказался действующим, более того, он по-прежнему принадлежал Артемио Фоски. Но наиболее удивительным было то, что Фоски согласился встретиться без долгих уговоров, даже не спросив о причинах сподвигших Сальваторе искать встречи. Место, назначенное Артемио, тоже было удивительным: Галерея Боргезе, у работы Тициана известной, как «Любовь небесная и Любовь земная».

Теперь Кастеллаци стоял напротив большой (шириной почти три метра) картины. Венецианец был очень хорош здесь. Это не был самый выписанный портрет Тициана. Не был он и наиболее экспрессивной женской обнаженной натурой из написаных Мастером. Зато картина имела целый сюжет, содержавший в себе сразу несколько загадок. Образы одетой и обнаженной женщин были для Кастеллаци достаточно ясны, но вот фон вызывал у него вопросы. Сальваторе приблизился к картине, чтобы как следует рассмотреть замок за спиной Любви земной. Кролики на холме за ее спиной были понятны – образ многодетного материнства, но замок, к которому скачет во весь опор всадник…

– Синьор, пожалуйста, отойдите немного подальше.

Кастеллаци отвлекся от загадки замка и увидел девушку-экскурсовода и группку туристов за ее спиной. Лицу этой девушки вовсе не шли очки и сосредоточенное выражение лица – она была чем-то похожа на Сивиллу с картины Доменикино, которая выставлялась в соседнем зале. Сальваторе отошел чуть назад, пропуская к картине немецких туристов.

Экскурсовод начала рассказывать им о Тициане, Венецианской школе и, даже, немного о картине. Она говорила по-немецки с сильным итальянским акцентом, который звучал настолько мило, что вызвал у Кастеллаци улыбку. Девушка повторяла заученные фразы, не думая, даже не глядя на картину, она обращала внимание гостей на то, на что велено было обращать внимание: на фигуры женщин, на то, что в образе Любви земной узнается муза Тициана Виоланта. Сальваторе очень захотелось узнать, а что сама девушка думает об этой картине, но он не стал мешать ей работать. «Забавная наша черта. Мы окружены таким количеством художественного великолепия оставшегося от иных эпох, что тонем в нем и вовсе перестаем обращать внимание на то, что в иностранцах вызывает трепет чувств и восхищение. Прямо как жители приморских городов, которые совсем не видят красоту соседствующей с ними стихии…»

Группа ушла дальше, а Сальваторе обратил свое внимание на небольшой город за спиной Любви небесной и на борзых, загоняющих зайца.

– Не люблю Тициана!

Грузный лысеющий мужчина подошел незаметно для Кастеллаци и отвлек того своим замечанием. Сальваторе обернулся на мужчину и с большим трудом узнал в нем Фоски. Время, конечно, никого не щадит, но Артемио Фоски ухитрился чем-то его изрядно разозлить.

– Тогда зачем назначил мне встречу здесь, а не у «Больного Вакха», например?

– Потому, что Караваджо мне нравится. А к Тициану я отношусь примерно так же, как к тебе: претенциозный мастеровой, скрывающий за расточительностью деталей простое отсутствие содержания.

Кастеллаци захотелось ударить ублюдка по лицу – назвать Тициана примитивным мог только законченный позер, которым как раз и был Фоски. Однако Сальваторе сдержался, вовремя поняв, что Артемио просто пытается его задеть. Вместо атаки он принял защитное положение – Фоски был ему нужен.

– Ну, тогда возьми жалобную книгу и попроси их убрать Тициана – я уверен, что просьбу уважаемого критика в галерее удовлетворят. Попроси их повесить… ну, не знаю даже… Поллока или Кандинского – там-то нет расточительности деталей.

Фоски улыбнулся одними губами, а потом сказал:

– Проблема в том, что если попрошу я, они действительно уберут Тициана – с директором не спорят. А на Поллока с Кандинским у галереи денег нет. К тому же…

Фоски кивнул в сторону немцев, которые сгрудились вокруг «Мадонны с младенцем» Беллини.

– …идиотам нравится… Зачем ты хотел встретиться?

– Мне нужна твоя помощь.

– Тебе? Моя? До какой же степени отчаяния ты должен был дойти, чтобы искать у меня помощи? И что же тебе нужно, Сальваторе?

Кастеллаци был рад, что Фоски не назвал его «Тото» – так он позволял себя называть только друзьям.

– Это касается Катерины…

Артемио посмотрел на него с нескрываемым презрением:

– И ты всерьез решил, что я буду говорить о ней с тобой?

– Да.

Неожиданно для Сальваторе, Фоски рассмеялся его ответу.

– Ну, хорошо, давай поговорим о Катерине. Только не здесь – вся эта тицианова вымученная женственность угнетает меня. Пошли в мой кабинет.

Артемио Фоски действительно ухитрился стать директором Галереи Боргезе – об этом гласила табличка на двери кабинета, в который он провел Кастеллаци. Кабинет был обставлен настолько по-современному, что Сальваторе сразу стало в нем неуютно. Фоски сел в кресло, которое на вид казалось безумно жестким и узким, и показал, что готов слушать. Кастеллаци не был уверен, что выдержит еще несколько уколов от Фоски, поэтому решил перейти сразу к самому главному:

– Я не испытываю ни малейшего удовольствия от твоей компании, как и ты от моей, поэтому, давай мы не будем растягивать эту взаимную неприятность. Мне нужно от тебя лишь одно. Чтобы ты назвал место, откуда Катерина родом.

Фоски откинулся в кресле и, сведя кончики пальцев, задумчиво посмотрел на Кастеллаци.

– Так ты пытаешься ее найти! Думаешь, что, уйдя от тебя, она отправилась домой?

Фоски злорадствовал – Сальваторе ясно это слышал в его насмешливом тоне.

– Да, я думаю, что она уехала домой… Ты поможешь мне?

– А зачем мне это делать?