Грешник

– Герр Кауфман – камердинер и мажордом семейства Фон Штейнброк. Он воспитывал юную Бабетту до того, как она отбыла в Хоггсмид, – представил незнакомца фон Штольц.

– Успокойтесь, любезнейший, – миролюбиво произнёс Охотник. – Успокойтесь и расскажите всё, что знаете, с самого начала. Все детали имеют значение.

– Что вам рассказать, господин? – тихо промолвил старик, глядя на Маркуса.

– Какой была ваша воспитанница? – спросил Маркус, и, в ответ на негодующий взгляд коменданта, пояснил. – Обращение сопровождается сильными эмоциями: гневом, болью или страхом. Я хочу понять, что вызвало процесс. Значение имеет любая деталь.

– Бетта… – старик закашлялся. – Бетта была очень добрым ребёнком. Любила играть в куклы, придумывать для них целые сюжеты и сценки из жизни. Она очень много читала. Родители Бетты погибли, когда той не исполнилось и пяти лет. Воспитанием малышки занимался старый герр Ульбрехт. Он души не чаял в своей внучке, а та очень любила деда.

– И какое это имеет отношение к делу? – недовольно спросил Фон Штольц.

– А это мы сейчас узнаем, – спокойно парировал Маркус. – Продолжайте, господин Кауфман.

– Бетта с детства решила стать волшебницей, как её дедушка, и доказать ему, что она талантливая, чтобы он ей гордился. Прославить честь семьи фон Штейнброк и возглавить Коллегию. Бетта была очень честолюбивой.

– Тщеславие, опрёделенно, один из самых моих любимых грехов, – шёпотом процитировал Маркус. – Как по мне – достаточная мотивация для того, чтобы получить Сосуд и им воспользоваться.

– Все началось, когда Бетта вернулась из Хоггсмида на Новогодье, чтобы навестить деда. Мне показалось странным, что Бетта была какая-то замкнутая. Часто уединялась, могла запросто не выйти к ужину, хотя очень любила стряпню моей бедной Ханны и, как правило, никогда не отказывалась от лишнего имбирного пряника и стакана какао.

– А внешне госпожа Бабетта поменялась? Ну, когда вернулась погостить? – спросил Маркус.

– Полно вам. Такая же яркая и цветущая. Красивая, как тюльпан. Ровно ещё ярче стала. Ну, оно и понятно. Восемнадцатый год ей шёл – девица на выданье.

– Странно… – задумчиво произнёс Охотник. – Обычно обращение сопровождается внешними изменениями: худобой, бледностью, нездоровым блеском глаз. Внешне первая стадия похожа на болезнь вроде лихорадки. Но ведь этого всего не было, правда, господин Кауфман?

– Истинно, правда, ваше благородие. Всё было очень хорошо ровно до прошлой недели. Всё началось после того, как Бабетта повздорила со старым господином. Она ему рассказывала что-то про дневники какого-то Реддла или Редли.

– Райли, – догадался Маркус.

Фон Штольц смерил Охотника и Кауфмана тяжёлым взглядом, из которого Маркус заключил, что для старика сегодняшний разговор может закончиться крайне неприятно. Дневники Томаса Райли были одной из тех постыдных тайн, которые осложняли отношения Ордена и Коллегии уже несколько десятков лет. По счастью, старый Кауфман ничего не заметил.

– Старый господин кипятился, кричал, что всё это – ересь и дилетантство, коему не место в благородном мире магии. Бабетта всё напирала, твердила про дерево какое-то. О том, что человек – не есть конечное творение Бога и нам предстоит узреть свет. Ульбрехт совсем взбеленился, прогнал Бабетту в свою комнату, а мне наказал забыть всё, что я в тот услышал, и упаси Спаситель, никому сие не сказывать, коль мне жизнь и рассудок дороги.

– Не бойтесь, уважаемый, вы говорите всё, как на духу. Никто вас в обиду не даст, – сказал Маркус, а сам очень выразительно посмотрел на фон Штольца.

Тот нехотя кивнул. Спорить с Охотником, да ещё и Грешником, командор Ордена не решался.

– А что говорить-то? Всё случилось той же ночью. Я проснулся от громкого крика. Бабетта кричала. Бледная вся, как полотно была, а глаза… Дай мне Бог их когда-нибудь забыть. Чёрные, как самая глубокая ночь, взгляд – холоднее могилы. «Рудольф», – говорит. – «Беги отсюда дальше, чем сможешь. Всё сейчас кончится. А коль увидишь кого из Коллегии, либо Ордена Святого, так им и передай, что Райли ошибся». Ну, я и побежал, аж пятки сверкали. А потом меня герр Штольц нашёл. Хватило у меня ума вопросов не задавать.

– Все ясно, – произнёс Маркус. – Завтра вы покажете мне особняк Штейнброков. Я пойду один. Если в течение суток не вернусь – действуйте по протоколу «Экстерминатус». Надеюсь, ресурсов у вас для этого хватит.

Иоахим фон Штольц молча кивнул. Маркус поднялся с дивана и направился к выходу.

– Спасите Бетту, герр Ягер, – произнёс ему вслед герр Кауфман.

Маркус ничего не ответил.

***

Особняк фон Штейнброков представлял собой протяжённое трёхэтажное здание в предместье города. Массивное строение из серого камня было окружено аккуратным парком с заботливо проложенными дорожками, усеянным маленькими, как будто игрушечными, ёлочками и карликовыми пихтами. Тяжёлые грубые формы особняка очень контрастировали с легкомысленным изяществом парка.

Маркус подошёл к главным воротам. Там его уже ждали двое братьев Ордена в мундирах с сержантскими нашивками. Остальная команда в составе десяти человек была рассредоточена по всему периметру ограды. Каждый боевой брат стоял в подобии транса, воздев к небу посох. Очертания особняка дрожали, как будто в мареве, в воздухе пахло озоном. Братья Ордена держали защитный купол, на большее им не хватало ни смелости, ни инициативы.

– Герр Ягер, – обратился к Охотнику один из сержантов. – Мы готовы открыть проход в куполе и пропустить вас внутрь.

– Брат сержант, вы можете сказать мне, что там, внутри? Видящие смогли провести разведку? – задал вопрос Охотник.

– Никак нет, герр Ягер. Видящие не могут пробиться внутрь. Что-то им мешает. Мы не можем рисковать и посылать в особняк разведчиков.

«Ага», – подумал Охотник. – «Боитесь того, что внутри. Ну, или слишком печётесь о конфиденциальности родни архимага».

Вслух же он спросил:

– Что мешает Видящим? Как это выглядит?

– Чёрная плотная сфера, окружающая особняк целиком. Плотная, не пробиться. Глушит всё – мысли, голос и просто поток Силы, – подал голос второй сержант, судя по всему, Видящий.

– Сфера Безмолвия, – произнёс Маркус. – Кое-кто не зря посещал лекции в Хоггсмиде. Вот только уж слишком она большая. Силы у того, кто там внутри, явно в избытке. Так что, вы правы, что бережёте людей. В подобных случаях целесообразно применять протокол «Экстерминатус».

При упоминании протокола «Экстерминатус» глаза сержанта округлились и он выдохнул:

– Никак нет, герр Ягер! Протокол будет запущен только с санкции коменданта, а он приказаний на это не давал!

– Спокойно, брат сержант. Я войду внутрь и решу вашу проблему. Кое-кто получит от коменданта медаль за успешную операцию, – успокоил Маркус.

«А кое-кто лишится комендантской нашивки за излишнюю щепетильность в вопросах дворянской чести, если я подам рапорт Гроссмейстеру Ордена», – подумал Охотник про себя.

– Открывайте ворота. Я вхожу, – приказал Маркус.

По периметру главных ворот особняка зажглись синие точки, указывающие проход в куполе. Маркус взялся за холодную решетчатую створку и потянул на себя. Петли слегка скрипнули, створка ворот отошла. Охотник вошёл внутрь и уверенной походкой направился к входу в особняк. Какое бы зло ни находилось на территории поместья, сосредоточено оно было исключительно в особняке.

Охотник шёл спокойно, не таясь и не оглядываясь. Он чувствовал, что ведьма внутри знает о его присутствии, поэтому ненужная скрытность была ни к чему.

Подойдя к главному входу в особняк, Маркус активировал Печать Воина. В глазах вспыхнуло жёлтое пламя. Тело наполнилось привычной лёгкостью. Тренированные рефлексы обострились до предела. Повинуясь минутному желанию, Охотник взял в руку тяжёлое дверное кольцо и трижды постучал.

Удивительно, но дверь отворилась спустя минуту. Лакей в белой ливрее с галунами одним грациозным жестом отворил дверь и сделал приглашающее движение. Одного взгляда на лицо лакея хватило, чтобы понять, насколько была сильна скверна, пропитавшая особняк. Сморщенное лицо пожилого человека было изборождено мелкими чёрными отверстиями, в которых копошились черви. В пустых глазницах шевелилось что-то белое и склизкое. Рот старика отворился в беззвучном приветствии и из него на пол выпал огромный чёрный жук. Выпал и пополз куда-то вглубь зала.

Маркус отступил назад и в движении выхватил револьвер.

– Спасибо, плащ и перчатки я повешу сам! – произнёс он и выстрелил в голову лакея.

Голова лопнула как перезрелый плод, забрызгав Охотника дурно пахнущей жижей. Охотник стряхнул попавших на него личинок и вошёл в особняк.

Бордовая ковровая дорожка вела вглубь здания, туда, где по всем понятиям должен был находиться гардероб. Свечи на стенах горели ярко, освещая роскошное убранство коридора – драпированные стены с дубовыми панелями, картины в тяжёлых рамах, зеркала. Слева и справа от ковровой дорожки выстроились четыре горничных. По две с каждой стороны. При виде Охотника они одновременно сделали книксен. Жест получился неестественно механистичным, лишённым малейшего намёка на жизнь.

«Бетта любила играть в куклы…» – отстранённо подумал Охотник. – «Теперь у неё полный дом игрушек». Медленным и неторопливым движением он достал из ножен меч. Четырьмя быстрыми и точными движениями он разрубил тела горничных пополам. Те даже и не пытались сопротивляться, тупо тараща на него пустые глазницы с копошащимися в них жирными личинками.

Охотник прислушался. Однако, вместо ожидаемого шороха, стука костей и скрежета, он уловил нечто совершенно неожиданное. В доме играла музыка, если точнее – вальс. Музыка доносилась из дальнего конца коридора. Скорее всего, там был бальный зал. Ну, конечно же! Балы и приёмы – любимая тема для игры в куклы, особенно для маленьких богатых девочек. Твёрдой походкой Охотник направился по коридору.