Грешник

– Приходи скорей ко мне, потанцуем при луне, – раздался откуда-то справа приятный женский голос.

Охотник бросил взгляд в сторону, откуда доносился голос, и увидел, как в зеркале появилась и тут же пропала женская фигура в бальном платье.

– В танце ты меня кружи, о любви своей скажи, – голос был слышен уже дальше слева.

Дама в зеркале задержалась чуть подольше. Ровно настолько, чтобы игриво поманить пальцем.

– Только ты не обмани, верность в сердце сохрани, – голос казалось, исходил отовсюду, только в этот раз к нему примешались странные каркающие интонации.

С потолка на Охотника спикировало нечто, напоминающее очень худого измождённого ребёнка, но с пепельно-серой кожей и кожистыми крыльями. Существо целило в горло Маркуса когтями. Тренированное тело среагировало автоматически: шаг назад, взмах мечом. Разрубленный пополам монстр рухнул к ногам воина.

– Приходи скорей, герой, скоро свидимся с тобой, – пропел голос.

Зеркальное стекло лопнуло мириадами осколков. Из пустой рамы в сторону Охотника шагнуло существо, напоминающее огромного богомола, но составленного из сухих человеческих костей, перевитых чёрными склизкими жилами. Маркус выругался и сделал навстречу чудовищу длинный текучий шаг, атакуя мечом в движении снизу вверх. «Богомол» попытался отпрыгнуть, выбросив вперёд передние лапы, но лезвие всё равно задело его по касательной. Неестественным образом выкрутив кисть, Маркус успел заблокировать клинком выпад чудовища. Резко присев, Охотник нанёс длинный боковой удар, целя в корпус «богомола». Когти чудовища прошли аккуратно над головой Маркуса. Удар достиг цели, и существо повалилось на пол с перерубленным позвоночником. Пинком отшвырнув тело в сторону, Охотник продолжил путь к бальному залу. Больше ему никто не встретился.

Резко отворив массивные дубовые двери, воин вошёл в ярко освещённый бальный зал. Увиденное зрелище поразило его до глубины души. По начищенному до блеска паркету под звуки невидимого оркестра в танце скользили несколько десятков пар. Кавалеры во фраках и дамы в роскошных воздушных платьях кружились под звуки вальса. Свет люстр, преломляемый хрусталём, сиял сотнями крохотных звёзд на брильянтовых украшениях дам. Шелка платьев плыли над паркетом, подобно облакам.

Хозяйка бала – молодая, стройная темноволосая девушка кружилась в танце с грузным седобородым мужчиной, одетым в парадную мантию Коллегии. Это были Бабетта фон Штейнброк и её дед – глава Коллегиа Милитарис – граф Ульбрехт фон Штейнброк.

Грубо выругавшись, Маркус произнёс формулу и активировал Печать Окулус. Мудрый всеведущий демон Окулус даровал ему свои глаза, а с ними и возможность видеть сквозь покров и иллюзию. Некогда Окулус был одним из Семерых, Акимом, мудрецом, чей взор и ясный ум прозревали все тайны мироздания. Но, многие знания таят в себе многие печали, и теперь Окулус открывал своему хозяину лишь самые мрачные тайны.

Так произошло и в этот раз. Истина, открывшаяся Охотнику, была столь омерзительна, что любой неподготовленный человек бежал бы, вопя от ужаса, узри он хотя бы часть того, что творилось в бальном зале.

Под звуки вальса по паркету кружились полуистлевшие трупы, страстно прижимаясь друг к другу гниющими руками с отваливающимися лоскутами кожи и мяса. Напомаженные лица дам были покрыты чёрными отверстиями, из которых высовывались тонкие шевелящиеся черви. Черепа кавалеров были покрыты чем-то, отдалённо напоминающим волосы, но оказавшимся на поверку клубком жирных склизких щупалец. Те «дамы», которым не хватило «кавалеров», танцевали с существами из «эскорта» ведьмы – скрюченными омерзительными пародиями на человека. Эти существа в порыве какой-то извращённой страсти обнимали своих партнёрш узловатыми, покрытыми шипами конечностями, отдалённо напоминающими человеческие руки.

Самое омерзительное зрелище представляла собой ведьма. Бледное нагое женское тело, казалось, вырастало из клубка стелившихся по земле щупалец. Из спины ведьмы тоже росли щупальца, одно из них было воткнуто в тело её деда в районе сердца, второе проткнуло голову трупа. Хотя, сказать по правде, старый Штейнброк был ещё жив. Это можно было видеть по его конвульсивно дёргающимся рукам. «Вот откуда ведьма взяла столько сил», – подумал Охотник.

Разогнанный Печатью Окулус разум Маркуса подсказал ему другую ужасную истину. Все эти несчастные, превращённые в живые разлагающиеся трупы, появились в доме Штейнброков после того, как Бабетта стала ведьмой. Девочке стало скучно, и она позвала гостей на бал. Зов, да ещё и усиленный магией её деда, собрал в доме Штейнброков весь цвет аристократии Кобурга. А братья из Ордена вовремя не среагировали. Стоило наложить купол ранее, и стольких смертей можно было бы избежать.

– Бетта, я знаю правду. Играешь в куклы? В детстве не наигралась? – произнёс Охотник хриплым голосом.

Девушка повернула в его сторону свои чёрные безжизненные глаза и мелодичным голосом запела:

«Он подарил эдельвейс,
Маленький эдельвейс,
И подарил кольцо,
Замуж позвав меня.
Тихо листвой шумел
Тёмный прекрасный лес,
Лес говорил «Постой!
В конце он убьЁт тебя».

Существа в бальном зале повернули свои незрячие глаза в сторону Охотника. «Ом Рам!» – произнёс Маркус на древнем забытом языке и почувствовал, как по его венам потек жидкий огонь. Тело превратилось в неуязвимую и неостановимую машину разрушения. Клинок вспыхнул багровым пламенем. Печать Воина обрела полную силу. За секунду до того, как погрузиться в боевой транс, Охотник подумал, что все будущие смерти смогут покрыть этот счёт демону.

Существа кинулись на Охотника разом в тщетных попытках достать его руками, зубами, когтями. Маркус вертелся волчком, атакуя во все стороны. С каждым движением его клинка очередное чудовище падало на паркет. Удар, блок, вольт, пируэт. Танец смерти, прекрасный в своём утилитарном изяществе. Огонь и сталь, слившиеся воедино. А ведьма все пела и пела. Мелодичный чарующий голос, казалось, плыл над залой, заполненной хрустом костей, стонами и шипением. С каждым аккордом песни в зал из глубин межреальности прибывали новые твари. Прибывали, чтобы умереть, встретившись с ожившим демоном войны.

Внезапно поток тварей иссяк. Голос ведьмы затих, и она стала отступать вглубь залы. Маркус следовал за ней, стараясь не поскользнуться на внутренностях, крови и ихоре, покрывавших до этого безупречный паркет.

– Милый мой, приди ко мне, – голос ведьмы упал почти до шёпота.

Отшвырнув в сторону тело старого фон Штейнброка, превратившееся в иссохшую мумию, она бросилась в последнюю отчаянную атаку, целя в Охотника щупальцами. Меч описал короткую дугу, и отрубленные верхние конечности упали на пол. Сжав клинок одной рукой, Маркус медленно приближался к ведьме. Та, пятясь назад, тоненьким голоском напевала:

– Тихонько льётся лунный свет
На белые ладони.
Мой милый друг, от разных бед
Пусть ночь тебя укроет.
Дождусь тебя, моя любовь,
Вернёшься – свадьба будет…

Маркус подошёл к ней и занёс меч для последнего удара. Внезапно девушка упала перед ним на пол и обхватила его колени руками, подняла голову и посмотрела в глаза. По впалым щекам текли чёрные ручейки слез.

– Мама, мамочка! Что со мной? Где ты, мама? – бормотала девушка, сотрясаясь от слез.

Охотник поднял меч. Внезапно глаза ведьмы прояснились, и она произнесла:

– Ты можешь. Спаси их всех. Мы… потеряли путь. Заблудшие. Помоги нам. Спаси…

Охотник ничего не ответил. В хрустальном свете люстр сверкнуло лезвие, и отрубленная голова ведьмы покатилась по паркету.

Вновь проснувшееся чутье Окулуса показало Охотнику шесть человеческих фигур, засевших у выхода из особняка с дальнобойными штуцерами. Братья. Так пекутся о дворянской чести, что готовы убить Охотника, спасшего их от кошмара. Ну, конечно, зачем марать руки, вводя в действие протокол «Экстерминатус», заливая окрестности Адским Огнём, когда можно поручить презренному полудемону сделать всю работу за них. А потом просто убить его, свалив на ведьму. Благородство и честь. Охотник горестно вздохнул и воззвал к Привратнице. Всё-таки он получит свою награду за голову, но только из рук Гроссмейстера Ордена, сломав по пути пару карьер.

***

– С тех пор последние слова Бабетты преследуют меня. Я убил ещё многих ведьм, и никого не спас.

– А я… Твоя попытка искупить. Спасти, исправить? – грустно промолвила Анна.

– Возможно, Анни. Я неосознанно подарил тебе новую жизнь в попытке исправить то, что делал и делаю.

– Понимаю, – печально вздохнула девушка.

– Не грусти, Анна. У меня ещё будет время узнать тебя, возможно, моя причина станет чем-то большим, – извиняющимся тоном ответил Маркус.

– Марко, пошли спать. Завтра поможешь мне обрести силу, как ты и обещал. Только прошу тебя – больше не спи голым.

– Как скажешь, Анни, как скажешь.

10. Причина

Бледно-серый утренний свет пробивался сквозь окна особняка. В нём все предметы обстановки казались неестественно древними, брошенными много лет назад. Казалось, жизнь ушла из этого дома навсегда, чтобы никогда более не возвращаться. Тлен и запустение не хотели покидать убежище путников, несмотря на все усилия их безмолвного слуги. Даже чистота, которую Этьен навёл в спальне Аннабэль, казалась ей какой-то ненатуральной. Подсознательно Анна ожидала увидеть вековую пыль, толстым слоем покрывающую предметы обстановки.

Ощущение чуждости и потерянности не ушло, даже когда девушка приступила к своему нехитрому завтраку, состоящему из сваренной на воде овсянки и кружки горячего ароматного кофе. Хлеба по вполне понятным причинам в особняке не водилось. Разве только Маркус заставил бы Этьена его испечь. Только вот из чего? Масло и молоко, равно как и яйца, не могли храниться столь же долго, сколько крупы и вяленое мясо, а выходить за провиантом в ближайший город, наверняка, было ещё опасно.

Лениво ковыряя серебряной ложкой в фарфоровой тарелке с овсянкой, Анна размышляла о том, как же всё-таки странно устроен человек. Вот она – перерожденная душа в чужом теле, пережившая встречу с отвратительными чудовищами и демонами, накануне пытавшая своего врага, сидит в спальне дома, находящегося в иной реальности, смотрит на странный бессолнечный пейзаж за окном и размышляет… О чем? О банальном отсутствии хлеба и проблемах хранения припасов.

«Хотя, о чем мне ещё размышлять?» – думала девушка. – «Пытаться осмыслить странность своего положения?». Так от этого даже стойкий духом человек придёт в ужас. Прав был Маркус, когда сказал, что некоторые вещи не предназначены для глаз смертных. Разум просто не в состоянии вместить их. Вот и приходится думать о самых простых и будничных вещах, ковыряя серебряной ложкой в тарелке.

Анна взяла в руку изящную фарфоровую чашку и сделала глоток кофе. Насыщенная горечь так неприятно контрастировала с восхитительным ароматом напитка, что Анна против воли скривилась.