Максимовна и гуманоиды

– Не продается! – твердым голосом сказала Машка. Она косо взглянув на фотографа и тотв одно мгновение понял как она какой— то неведомой силой вдавливает его в землю делая его жалким рабом.

Сердце Зиновия заныло.

– «Переборщил» – сказал он сам себе где—то в мозгу, сделав лицо, выражающее полное равнодушие.

– А ваша стекляшка, барышня, и таких денег не стоит! Я просто так хотел купить для себя! Для коллекции, так сказать. Ей—то цена – тысяч тридцать, сорок в базарный день. Стразами не увлекаюсь!

– Когда прийти за портфелями? – спросила Балалайкина.

– Завтра, завтра ваше портфолио будет готово, – ответил Зиновий, скручивая свою аппаратуру.

– Ваше имя, фамилия, адрес жительства? – спросил он, заполняя квитанцию.

Максимовна назвала свою фамилию и имя, совсем не думая, что Зяма уже этой ночью посетит Горемыкино в поисках драгоценного кулона.

Глава седьмая

Как Максимовна Москву покоряла

Уже на следующее день Максимовна с самого утра стояла под дверью местного фотосалона. Ей не терпелось получить фотографии. Проблема паспорта, пудовой гирей тянула ее за ногу. Новая жизнь вносила свои коррективы, и Балалайкина в образе молоденькой красавицы не могла уже жить иначе. Ей не хотелось дожидаться в своем захолустном доме прихода смерти, как это делали её старинные деревенские подруги. Она прыгала, греясь около фотоателье Зиновия Шнипельбаума, дожидаясь, когда оно откроется. Ровно в девять утра двери фотосалона открылись. На пороге с «фонарем» под глазом, стоял удрученный ночными приключениями фотограф Зиновий. Он потягивался после бессонной ночи, прикладывая к подбитому глазу медный пятак петровских времен.

– Я за фото! – сказала Максимовна, широко открыв свой рот при виде фиолетово—лилового синяка.

– Проходите, – гордо ответил он.

Разве мог тогда Зиновий поведать Марии, как он ползал всю ночь по заснеженному огороду старухи. Как, переминаясь с ноги на ногу, стоял в январский мороз под ее окнами, всматриваясь в черноту дома, лелея надежду еще раз увидеть этот великолепный и вожделенный камень. Вот именно там он и встретился нос к носу с пьяным Николаем по кличке Шумахер. Тот шел в обнимку с пьяными ряжеными и на всю улицу горланил песню – «Эй мороз, мороз не морозь меня! Не морозь меня а—а—а, моего коня!»

Не мог Зяма, да и не хотел рассказывать, как колхозники вместе с трактористом Шумахером били его ногами и говорили при этом, что он домашний зверь с бородой и рогами и, что он лицо не традиционной сексуальной ориентации. Били Зяму за то, что он подсматривал за молоденькой девушкой в окно. А еще за то, что он никого из них он не уважил, когда они лица внеземной национальности попросили у него закурить.

– С портфолио придется вам подождать. Будет готово только завтра. Сами видите, в косяк головой врезался, жуть, как больно, – сказал фотограф, прикладывая к синяку огромный медный пятак еще петровских времен.

– Ладно, валяй! Завтра за портфелями вернусь! – сказала Максимовна, – А ты, касатик, можешь паспорт поменять?

– Могу, – ответил Зиновий, стараясь удержать около себя молодую и богатую клиентку.

– Тогда поменяй! Я тебе дам хорошую цену! На похороны себе собирала, – проговорилась Машка, как бы невзначай.

Зиновий, пропустив это мимо ушей. Озираясь по сторонам, он словно старый большевистский подпольщик, высматривал филерский хвост царской охранки.

Еще в недалекие годы застоя, Зиновий Шнипельбаум промышлял подделкой лотерейных билетов общества «Добровольного содействия армии, авиации и флоту». Звезд с неба он не хватал, богатства не нажил, да и за ценными выигрышами особо не стремился, дабы не уличить себя в преступном деянии. Благодаря умению своих золотых рук, на булку с маслом и икрой он имел почти систематически, и эта награда удовлетворяла его на сто процентов.

– Ты мне, соколик, замени карточку и год рождения, а остальное пусть будет как есть, – сказала Максимовна, подавая Зяме старый брежневский паспорт.

Зяма достал школьный микроскоп, приобретенный у школьного сторожа специально для таких дел, и взглянул в окуляр. Он положил на старое фото ватку, смоченную каким—то раствором и, выдержав несколько минут, довольно ловко, хитрым инструментом, изготовленным из женских заколок, подковырнул старое фото, отклеив его от паспорта. Приклеив другое фото, Зяма заламинировал его. Уже через полчаса Максимовна держала в руках документ с новым годом своего рождения. В эпоху всенародной паспортизации страны, вряд ли кто из работников паспортного стола местного РОВД стал бы присматриваться к документу старухи, надеясь обнаружить в нем фальшивку. Это как раз был именно тот случай, когда столь щепетильное массовое мероприятие в рамках всей страны притупляло бдительность органов внутренних дел.

Уже через три дня Максимовна, благодаря вмешательству в процесс майора Бубу, держала в руках абсолютно новый документ. Новый мандат, полученный «мошенническим» способом, открывал для неё новые жизненные горизонты. Это было поистине настоящее человеческое счастье, обрушившееся на нее так же нежданно, как и ее вторая молодость.

Уехала Максимовна из деревни на третий день, как получила документ, оставив несостоявшихся женихов в полном недоумении. Коля, узнав, что Машка покинула село, запил. Снегурка была не только его партнером по сцене, она была желанным партнером в его жизни.

Отойдя от двухнедельного запоя гуманоиды планеты «Нубира», в какой—то миг одумались и, прекратив пьянство, вернулись к нормальной жизни.

Пока инопланетяне отходили от новогоднего пьянства, Максимовна исчезла на просторах России вместе с символом вселенской власти.

Гуманоидам было невдомек, как всего лишь в одной деревне они лишились не только камня властителя, но и своего корабля, который пропал, словно его никогда и не было. Серия неудач свалившихся на их головы поверг внеземной разум к более активным действиям. Оценив обстановку, гуманоиды решили доказать дремучим землянам, что цивилизация «Нубира» является самой развитой цивилизацией во всей вселенной.

Глава восьмая

Как инопланетяне ввели в деревне сухой закон

Ни кто из колхозников не знал на, что способны представители соседней планеты, скрывающейся за Солнцем на одной орбите, что и Земля. После ярких зимних каникул они отошли от восхитительного земного гостеприимства. Деревенские мужики сочувственно относились к инопланетянам, стараясь любыми способами вывести из коматозного состояния. Как им казалось, гуманоиды были безобидны и наивны, как дети. И вот наступил тот январский день, когда в деревне случился нежданный апокалипсис. Об этом странном происшествии в одно мгновение отозвалась вся мировая пресса, но благодаря спецслужбам России удалось приостановить утечку информации. Ужас и хаос спустился на бренную землю колхоза имени «Карла Маркса», заставив землян пересмотреть свое отношение не только к себе, но и к самой матушке— природе.

Именно в тот день, когда Балалайкина укатила покорять Москву, во время очередного сеанса изготовления бальзама, её подруга детства Канониха обнаружила, что из ее самогонного аппарата вместо целебного напитка, который приносил ей хорошие деньги, течет не самогон. Из него текла какая— то гадкая и вонючая жидкость. Как ни старалась старуха выдавить из медного змеевика хоть каплю легендарного бальзама, у нее ничего не получалось. В ярости баба Таня сыпала в дрожжи сахар, мешала все деревянной лопатой, крутила брагу в стиральной машине, но все было тщетно. Вместо ароматной хлебной браги у нее получалась сладкая, гадко пахнущая патока, которая была пригодна не для приготовления водки, а для уничтожения колорадского жука методом глобального опрыскивания. Вся технология в один миг разладилась. Старуха на почве этого впала в полный ступор и уже приготовилась совершить над собой суицидальный акт.

Позже стало известно, что результатом мгновенной «порчи» алкогольной продукции стал не аномалия, и даже не авария на ликероводочном производстве, а инопланетный гипнотический ретранслятор. Это он гад, испускал волны низкой частоты, от которых в головах людей наступало всеобщее помутнение рассудка. Дабы пресечь над собой глумление гуманоиды решили эту проблему радикальным образом. На одной деревенской возвышенности, где стояло правление колхоза имени «Карла Маркса» на крыше где стояла антенна сотовой связи, они разместили небольшой приборчик. Результатом таинственных манипуляций стало то, что за одну секунду все источники алкоголя превратились в напиток, напоминавший по вкусу кошачьи фекальные массы. Эта эпидемия коснулась не только точек местных производителей, но и процветающее в плане продажи алкоголя государственное сельпо.

Первым, кто опробовал на себе инопланетные технологии, был кузнец Прохор. Еще с вечера в его тайных закромах пылилось полбутылки самогона, который он заработал по случаю халтурки, подвалившей ему накануне. С самого спросонья, когда в русской печи на сковороде млела глазунья из двенадцати яиц с салом и докторской колбасой, Прохор по—привычке, выработанной долгими годами, приложился к граненому стакану и…

Кирзовый сапог сорок седьмого размера вылетел из дома со скоростью и воем военного бомбардировщика. Следом за сапогом полетел чугунок с куриной мешанкой, да еще несколько других предметов русского деревенского быта. Следом за всем этим скарбом из дома, широко растопырив юбку, словно парашют, вылетела его престарелая маманя. Как заправский десантник, она выскочила прямо в открытые двери хаты, будто из рампы самолета.

Испуганная ревом Прохора, старуха крестилась в полете, полагая, что в душу сына вселился дьявол. После взрыва бешенства, далеко по селу пролетел раскатистый рык Прохора. Так только мог орать не кузнец, так орал в кино огромный Кинг—Конг, которому дверями прищемили яйца.

– У—у—у! Куда ты мою горелку подевала старая ведьма?

– Да не брала я твоёй горелки! – кричала бабка, топая вокруг хаты по снегу босыми ногами.

Что тут началось. Разве кто мог представить, что в радиусе десяти километров от села Горемыкино, ни в одной бутылке со спиртным не осталось традиционного русского напитка. Того напитка, который был не только средством общения и лечения от многих болезней, но и национальным достоянием России.

Закрадывалось такое ощущение, что кто—то неизвестный в одночасье по всему району подменил содержимое бутылок с водкой, вином и пивом. Вой больных на голову мужиков, стон страждущих исцеления, перемешанный с визгом свиней, домашней птицы и лаем собак, прокатились по селу со скоростью ударной волны от ядерного взрыва.

С самого утра, звеня мелочью и хрустя купюрами, к сельскому магазину потянулся, встревоженный таким явлением, народ.

– Нинка, выходи! Отворяй закрома! – кричал Коля «Шумахер» стоя на крыше своего трактора, словно монумент основателю компартии на башне броневика около Финского вокзала революционного Питера.

– Рано еще! – орала та в открытое окно.

– Дура! У меня трубы горять! – орал Шумахер.– Опохмелятор того и гляди сломается!

– К Канонихе вали – там зальешь свои трубы, – отвечала Нинка, абсолютно не зная, что и у легендарной Канонихи этой ночью так же, как и по всему району иссяк благодатный источник.

Коля, запрыгнув в кабину трактора, в нервах нажал на газ. Сорвавшись с места, он так полетел по деревне, что живность беспечно ходившая по улице, бросилась в рассыпную.

Ворвавшись в хату к «самогонщице», первое, что увидел Коля, была картинка из сказки Пушкина «О рыбаке и рыбке». Угрюмая, убитая горем старуха, подперев голову руками, сидела на лавке возле молочного бидона и заплаканными глазами смотрела в его черное пустое жерло.

– Давай, старая бальзаму мне на рану, – сказал Коля Шумахер, доставая деньги.

– А нету— ти! – ответила Канониха, и рукавом смахнула накатившую слезу.

– Как, как это, нету— ти? – переспросил Коля, сделав круглыми глаза.– У тебя всегда полные закрома и я это знаю…