Максимовна и гуманоиды

– А я к Канонихе… Не спит еще старая? – спросил Шумахер.

– Я не знаю, – прошипел Гутенморген, – Я к ней не заходил…

– А ты, Семен, хочешь выпить? – спросил Шумахер.

В тот миг в голове «Гутенморгена» проскочила мысль: «Для восстановления устойчивости необходимо было испить бальзама».

Выдержав паузу, он сказал:

– Хочу!

– Тогда, тогда поползли со мной вместе параллельным курсом, мать его ети! Сейчас

разбудим бабу Таню, и нажремся бальзаму вволю от самого пуза, – сказал Коля, и провел ребром ладони по горлу.

Уже вдвоем, обнявшись, словно братья по разуму, Семен Гутенморген и Коля Шумахер направились к самогонщице:

– Земля в аккумуляторе, земля в аккумуляторе видна. Как сын грустит по матери….

Дойдя до дома бабки, Коля вновь увидел на ее огороде, сверкающий в свете луны холодным металлом, еще один инопланетный «таз», который точь в точь был похож на предыдущий.

– Во, Семен! Глянь еще один!

Гутенморген промолчал. Он не хотел, чтобы Шумахер узнал о тайне летающей тарелки.

– А этот купишь? – спросил Коля, потирая руки, предчувствуя прилив Сениных капиталовложений в новый звездно—молочный проект.

– Этот тоже куплю, – утвердительно сказал Гутенморген, – Только, ты, мне его на тракторе притащи, я же сам на себе не снесу, уж больно тяжек – гад!

– Сейчас, Семен, вмажем для куражу, и я тебе его прямо домой доставлю. Трактор мой возле клуба стоит под парами, словно бронепоезд на запасных рельсах коммунизма. А ты, Семен, катался на бронепоезде?

– Давай вмажем, а потом прокатимся, – сказал Гутенморген, надеясь, что за дозой бальзама Коля Шумахер утратит свою бдительность и не заметит, что это один и тот же звездолет.

Коля постучал бабе Тане в двери, и уже через мгновение исчез за ними. Семен весь сжался от холода и прислонился к забору, ожидая собутыльника. В его голове в тот миг поплыли радужные мысли о полетах в новые солнечные системы, о новых знакомствах, о славе, которую принесет ему этот агрегат. В мозгу он представил, как он на трассе обгонит шестисотый Мерседес, и покажет сквозь стеклянный купол своего аппарата какому—нибудь богатому олигарху или чиновнику средний палец.

Шумахер, покачиваясь, вышел из дома. Под подмышками и в каждой его руке было по бутылке самогона.

– Э, эй! Семен! Ты тут еще не околел?! – спросил он, видя, как тот подпирает забор, – Ща, ща, греться будем!

Шумахер, откупорив зубами бутылку, подал ее Семену. Тот, раскрутив в ней содержимое, влил себе в рот, жадно глотая напиток, будто это была последняя в его жизни выпивка.

– Э, эй, Семен, не гони каурых, не все сразу, оставь и мне! – проорал Шумахер.

Гутенморген оторвался, и почувствовал, как от желудка к его замерзшим конечностям потекло живительное тепло. На душе стало хорошо и божественно приятно, будто какая—то неземная благодать опустилась на него с небес и теперь растеклась по телу настоящей атомной энергией.

– Надо домой идти. Меня Анька искать будет. Я вроде по нужде пошел, – сказал Гутенморген.

– Правильно! Ты, Семен, давай иди домой. а я зацеплю этот тазик и притащу его. Вот только, я в толк никак не возьму, откуда у этой старой на огороде снова появился такой таз? Я же хорошо помню, Семен, что я тебе его продал! А этот тогда откуда?

– Это, брат, наверное, другой? – сказал Семен, прикидываясь дурачком.

– Тот, что ты раньше притащил вроде бы у меня дома за сараем стоит. Ты Коля, домой его не тащи, там ставить некуда. Я буду ждать тебя около фермы. Там спрячем. Я еще тот таз не уже успел оприходовать. Сам понимаешь, металл—то цветной, дорогой собака!

– С Новым годом тебя, брат! – сказал Коля Шумахер и обнял Семена, как родного брата.

– Ты, Семен, настоящий друг! Ты друзей в беде не бросаешь! Я с тобой в любую разведку пойду! Я пойду с тобой в разведку, там, в разведке трахнем Светку—Пипетку! – запел Шумахер, топая своими валенками.

Друзья, еще немного постояли и разошлись в разные стороны: Семен на ферму, а Шумахер за трактором.

Ждать Колю Шумахера пришлось не долго. Еще издали Семен услышал как его тюнингованный «Белорус», поднимая клубы снежной пыли, тащит за собой «звездолет» неизвестной инопланетной цивилизации. Подъехав к ферме, он увидел Семена. Тот, словно штырь, стоял возле кочегарки и нервно курил, пряча сигарету в кулак, опасаясь колхозного сторожа.

– Принимай, Семен, кастрюлю, – сказал Шумахер, выпрыгнув из трактора.

– Ох, и тяжек гад! Все кобыльи силы с моего трактора вытянул! – сказал он и похлопал по блестящему от снега колесу.

Семен вытащил из—за пазухи деньги. Трясущимися от холода руками он протянул их Шумахеру.

– Окончательный расчет, Коля, после праздников! Сейчас денег, сам понимаешь, нет!

– Заметано! Мне пока этих хватит, чтобы бальзамом душу и кишки побаловать всей деревне! Ну, давай Семен бывай! В клуб поеду, там сегодня, Машка, снегуркой выступает. Ох, и красивая зараза, – сказал Колька. Он запрыгнул в трактор и, газанув, покатил в сторону клуба.

Тем временем Семен, так был рад встрече со своим звездолетом, что не сдержал эмоций. Решение поцеловать «звездолет» пришло быстрее, чем сработал мозг. Не успел он сообразить, что на улице был мороз градусов двадцать пять. Его губы, словно намазанные суперклеем, так и прилипли к холодному инопланетному металлу. Что только ни делал Семен, а отклеиться не мог. Так и стоял он, вытянувшись в струнку, упираясь руками в межгалактический механизм.

– Что ты Семен тут стоишь? Народ, в клубе веселится, а ты какую —то выварку лобызаешь, – сказала доярка Нюрка, которая шла на утреннюю дойку, – А, что ты, её цалюешь, она же не твоя Анька?

Семен хотел что—то сказать, но лишь промычал, топая своими валенками на одном месте.

– Во, как тебя пробрало! Это ж надо – как?!

Нюрка подошла поближе и стала рассматривать посиневшие губы «Гутенморгена», которые в тот момент уже вытянулись в трубочку и покрылись инеем.

– О, как табе, паря, лихо! Ты, Семен, не боись, я сейчас принесу кипяточку и мы в момент отпарим твои лизуны!

Нюрка ушла. Семен сжался весь в комок, ожидая ее возвращения. Ему было настолько больно и обидно за себя, за свою дурь, что он, не скрывая чувств, заплакал. Хотелось выть по—волчьи, но проклятая железка держала его мертвой хваткой, делая сексуальней и без того его сексапильные губы. Долго ли, коротко ли, но Нюрка пришла в тот самый момент, когда Семен почти распрощался со своей жизнью, потеряв всякую надежду на спасение.

– Что, родимай, все стоишь? А куда ты на хрен с подводной лодки денешься? Вон, как рожа припаялась – хрен отодрать! Сейчас я, касатик, водичкой теплой полью, и ты оттаешь, соколик ты мой!

Нюрка из чайника стала лить воду на таз в то место, где крепились губы Семена с инопланетным «звездолетом». Он почувствовал, как теплая вода коснулась его «ротовых конечностей», и это нежное, словно материнское прикосновение живительной влаги, вселило в него потерянную полчаса назад надежду на жизнь. Рот Сени «Гутенморгена» под действием теплой воды постепенно отошел. Семен мгновенно отлип, и не удержав равновесие завалился задом в снег. Его губы, как два огромных украинских вареника, распухли и напоминали перезрелые сливы. Он хотел что—то сказать Нюрке в знак благодарности, но вместо звука голоса Семен услышал странные звуки. Звуки эти напоминали бьющийся об воду рыбий хвост. Его вытянутые губы странно прыгали перед его ртом, и от них исходило какое—то ранее ему неведанное губоплескание.

– О, соколик, как твои грибы занемели! Ты, Семен, теперь похож на того Поля Робсона! Тот тоже был на весть мир знаменитый губошлеп! Может и ты, апосля таких стрессов, станешь знаменитым, как сам Поль? Может в нашем деревенском хоре будешь петь? Ты же парень статный и, до безобразия красив. Губы у тебя щас, что станок для лобызания наших баб! Ты ж таперь своими грибами, всех девок деревенских зацелюешь до смерти, – сказала доярка и рассмеялась.

Семен осторожно трогал пальцами свой рот и удивлялся своему слабоумию. Он, раз от разу что—то хотел сказать Нюрке, но губы не слушались его. Они болтались, словно два связанных между собой детских надувных шара с налитой в них водой, и издавали такое шлепанье, что сквозь слезы Гутенморген даже засмеялся. Сейчас ему было просто смешно. Рот не хотел слушаться, будто это был не его любимый рот. Он был словно чужой. Будто это был не тот рот, который час тому назад прикладывался к бутылке с Канонихиным бальзамом. Будто бы это был не тот рот, который еще два часа назад целовал дома под елкой его жену Аньку, и ощущал ее нежные, теплые и влажные губы. Что теперь скажет она, когда увидит эти фиолетовые сливы? Что подумает? Тревожные мысли закрались в голову Гутенморгену. Он представил себе, как войдя в дом, получит удар скалкой по голове, а его Анька заорет на всю деревню, словно сирена гражданской обороны:

– «А, а, а!!! Где это ты шлялся, кобель занюханный? Кто это тебе так твои „грибы“ отсосал, что они на хобот стали похожи»?

Вряд ли Анька поверит, что вот так, в новогоднюю ночь, он, великий деревенский предприниматель Семен Гутенморген, прилип на ферме к инопланетному аппарату. Вряд ли поверит, что он не лобызался эти два часа в деревенском клубе с новенькой практиканткой, слух о которой пронесся по всей деревне, словно курьерский поезд.

Изрядно околев, Семен ввалился в деревенскую котельную. Нюрка к своему заработку доярки, еще прирабатывала там истопником. Усевшись на топчан напротив котла, он взглянул в запыленный осколок зеркала и, потрогав свои синие и вздувшиеся уста, застонал. Грудной рык вырвался из его нутра, напугав даже Нюрку, которая трижды перекрестилась.