Тайна скорбящего ангела

Не смотря на то, что на дворе был конец декабря, было относительно тепло. Легкий сырой туман висел в воздухе, высвечиваясь в лучах уличных фонарей белесым маревом.

Завтра наступал Новый год, а в воздухе витало какое—то непонятное весеннее настроение. Берлинераллее, а по—русски «берлинка», которая шла через все военные городки, была скрыта каким—то зябким ночным мраком. Как все улицы Советского Союза, главная аллея гарнизона не могла порадовать глаз количеством работающих фонарей. Немцы в этом районе были гостями редкими, тем более в такое позднее для них время. Обычно в двадцать часов, улицы ГДР пустели, словно повсеместно царил комендантский час. Лишь редкий прохожий, застигнутый врасплох поздним часом, спешил домой из гассштетта, или какого—нибудь спортивного клуба. По вечерам немцы почему—то предпочитали сидеть по домам, и, помыв ноги, готовились отойти ко сну. Просыпались они рано. В пять утра уже сев на велосипеды всей восточной Германией разъезжались на работу. «Камрады» (как повсеместно называли русские немцев) работали до пятнадцати часов. Завершив трудовой день, они или прятались по домам, словно раки отшельники, или расходились по гасштеттам, чтобы за бокалом пива и штофом шнапса перекинуться в вист или скат.

Немцы как могло показаться, были какие—то угрюмые, скучные и абсолютно не интересные. Они почему—то редко улыбались, и всегда с подозрением смотрели в сторону русских. Было непонятно: толи постоянное чувство вины за свое лихое прошлое, то ли суровые законы социалистического бытия, накладывали на их лицах какой—то странный отпечаток хронической грусти.

– Данке! Нам пора ехайт домой, – сказала Керстин.—Уже очень поздно.

Девушки, словно по команде шмыгнули в дырку в заборе, и вытащили из кустов складные велосипеды, которые у немцев пользовались популярностью.

– О, девочки, прикатили на великах! Я думал вы пешком шпацирен, а у вас фарат хабен – транспорт есть. Продуманные какие, – сказал Виталий.

– Да —вот, такие мы, —сказала Эрика на родном языке.

Виталий схватил велик за руль, и посмотрел девушке в глаза:

– Шпацирен гейн?

– Нет, —заверещала Эрика. —Нихт шпацирен! Нам пора домой!

– Вы что девки чудите, еще же не поздно! Погуляем! Пообщаемся! А потом мы вас до дома проводим, – сказал Русаков, стараясь убедить девчонок остаться еще на часок. Керстин мило улыбнулась, и поцеловав его в щеку, тихо сказала:

– Нам Заша, надо ехайт дом. Полицай аусвайс контролирен!

– А нас, ваша полиция не проверяет, —сказал Виталий. —Мы скажем, что мы русские, и мы просто тут шпацирен. У нас кайне аусвайс.

Девушки вопросительно посмотрели друг на дружку. Было заметно, что парни пришлись им по душе, и им не хотелось так просто с ними расставаться. Не говоря ни слова, юнге медхе кивнув головой, согласились, и передав велосипеды кавалерам, направились в сторону КПП.

Контрольно—пропускной пункт находился на дороге Берлинер аллее. Там стояло здание контрольного пункта, и дежурил солдатский наряд комендантской роты полка охраны из первого городка. Это была их сфера влияния. Дежурившим солдатам по большому счету было наплевать на гуляющих парней и девчонок, а тем более, если это были дети советских офицеров. В их задачу входила проверка документов у немцев и пропусков перед тем, как открыть шлагбаум для проезда гражданских и военных автомобилей.

Виталий и Эрика, быстро нашли общий язык. Они идеально подходили друг другу —Эрика особым усердием к обучению в школе не отличалась, а к русскому языку была вообще как-то равнодушна. А вот Керстин – Керстин была отличница. Училась она на одни единицы, что соответствовало отличному уровню знаний. Как—то само собой получилось: пары разбились по языковому принципу. Виталий неплохо говорил по немецки и понимал Эрику, а Русаков общался с Керстин, которая хорошо владела русским языком.

Русаков и Керстин не спеша дефилировали следом за Виталием и Эрикой. Керстин ежилась от вечерней прохлады и до самого Цоссена прижималась к парню. Русаков завороженный её раскованностью, тайно вдыхал запах пшеничных волос, и впервые в жизни был счастлив, словно маленький ребенок, получивший подарок. Он даже не мог представить себе, что пройдет всего пару дней, и он сын русского офицера, будет идти по немецким улицам в приятной компании в обнимку с красивой гражданкой ГДР.

– Жаль что так получилось, —Сказал Русаков. —А у вас Кертстин, в школе бывают дискотеки, —спросил он, стараясь поддержать разговор.

– Дискотек? Я – есть дискотек. Я быфает! Филе дискотек, – сказала Керстин, улыбаясь. Туй хочет приходить к нам?

– Ты не плохо говоришь по—русски, —сказал Русаков. —А вот я ни хрена не понимаю по —немецки. Нихт фрштейн…

– О, русский язык нам надо объязательно лернен! Без русский язык лернен нихт ан дер хохшуле. Нихт гут арбайтен. Нихт каррьере…

– Слышь Виталик, а Керстин говорит, что у них русский язык это обязательный предмет в школе. Как ты думаешь, она правду говорит, или девки нас динамят?

Виталий обернулся, и улыбнувшись, сказал:

– Учить русский язык—это их дело. Хотят учить —пусть учат, а не хотят, так кто их заставит? Ты же в немецком дуб —дубом…

Керстин удивленно посмотрела на Виталия, и как—то неуверенно спросила:

– Заша, что это есть дуб —дубом, —спросила она Александра.

Русаков улыбнулся и постарался объяснить все на пальцах.

– Дуб —дубом это… Он показал на дерево и спросил: —Вас ист дас?

– Дас ист баум, —ответила девушка.

– Виталя, ты слышал, как по—немецки будет дуб?

– Дуб – а хрен его знает. Я еще породы деревьев не учил, —ответил Демидов. Русаков показал на дерево и спросил Керстин.

– Ви хайсе дие баум?

– Дас линде, —ответила Керстин.—По—русски это дерево называется липа.

– Так это липа, а есть еще такое дерево.

Русаков передал девушке велосипед и стал на руках показывать ширину дуба и что на дубе растут желуди и их едят дикие свиньи.

– Дас ист баум. На баум растут —эти бля… как их…

– Нюссе…

– Нюссе – нюссе… вас ист дас нюссе?

– Нюссе —это орехи, —ответила Керстин.

– Нет —не орехи.

– Бананы, —сказал Виталий, – или кулэ!

Девчонки весело засмеялись. Явно что шутка Демидова очень иностранкам понравилась.

– Нет —не банан и не уголь! Их швайне хру—хру эссен! Сказал Русаков и изобразил, как дикая свинья ест желуди.

– А, я поняла, их кушает дикая свинья, —сказала Керстин по —немецки. —Это желуди – айхель.

– Айхель… —переспросил Русаков задумчиво, стараясь запомнить немецкие слова.

– Да—да желуди —айхель, —сказала радостно девушка видя, что её кавалер начинает понимать немецкий язык.

– Айхель вас баум хайсе, —переспросил Александр.

– Айхе, —ответила Керстин. Это по—русски будет дуб.

– Вот —вот! Я так и хотел сказать, что я в немецком языке дуб —дубом?

– Почему дуб —дубом, —спросила Керстин.