Тайна скорбящего ангела

Насколько мне помниться, никогда за всю историю группы советских войск в Германии, русские не стремились к устрашению, или какой—то ненависти к тем, с кем они жили под одним небом.

Так и друзья, предвкушая всю радость этого события, готовились к окончательному покорению сердец своих новых подружек. Загодя пацаны достали из запасников и закромов всё, что горело, летало и взрывалось. Когда арсенал был готов к проведению акции, можно было и отдохнуть.

Чем ближе подходило время заветного свидания, тем сильнее друзья испытывали легкую дрожь и волнение. Странное ощущение накрыло их юношеское сознание. В этом мире взрослых и их политики, встреча с девчонками другого государства была, как желанна, так и весьма опасна. Ни кто тогда не мог понять, что прежде всего любовь и только любовь, может по иному изменить отношения между русскими и немцами.

– Ты, это Керстин, куда так собираешься, —спросил дед, глядя на внучку.—Ты разве не останешься в кругу семьи встречать новый год?

Девушка крутилась возле зеркала, стараясь накрасится, чтобы выглядеть еще лучше, чем одарила её природа.

– Представь себе – у меня дед, сегодня первое в своей жизни свидание, —ответила Керстин, пританцовывая под музыку «Модерн Токинг», доносившуюся из динамиков телевизора.

В эту новогоднюю ночь по всем каналам телевидения ФРГ и ГДР шли сплошные развлекательные программы, призванные поднимать настроение бюргеров разъединенной Германии. Новогодняя атмосфера, царившая в доме, придавала каждому предмету праздничное настроение. Мать Керстин, фрау Ингиборга и её тетка фрау Марта, крутились на кухне, колдуя над огромным карпом, которому предстояло в этот новогодний вечер стать украшением семейного стола.

– Керстин, я вижу тебя, прямо распирает от удовольствия. Ты часом не влюбилась, – спросил старик, прищурив хитрые и мудрые газа.

– Представь себе дед – я влюбилась, —ответила девушка, улыбаясь еще шире.

– Он местный —я знаю его, —спросил старик, раскачиваясь в кресле качалке.

– Нет! Ты его дед, не знаешь, он из Дабендорфа. Их школьная команда участвовала в соревнованиях по футболу. Вот мы там познакомились.

– И кто победил, —спросил старик, смакуя подаренный внучкой вайнбранд.

– Кто —кто, они победили. Они как заговоренные —всегда побеждают.

– А ты разве не останешься на новогоднего карпа, —спросил дед, —или помчишься к своему юнгеману?

– Я же сказала дед, мы с кузиной приглашены —и идем на свидание, —сказала девушка.—А потом пойдем в холл на дискотеку, и до утра будем пить «Домино», и танцевать под «Монинг токинг». Я ведь молодая девушка, а не старая грымза, как твоя старая фрау Марта.

– Давай гуляй —гуляй! Только потом не верещи, когда принесешь в подоле ребенка. Ты же первая и побежишь к фрау Марте, просить денег на аборт.

– А хоть и так —кузина мне не чужая. А значит, и её бабка приходится мне родней. Да только в Цоссене всем известен её скупердяйский характер —пфеннига не выпросишь. Керстин казалось, дед был холоднее к своей двоюродной внучке Эрике. Она была девушкой бесшабашной, что плохо сказывалось на воспитании Керстин. Когда внучка приходила в гости, она любила подтрунить над ним, припоминая старику прошлые грехи на любовном фронте.

– Да, дед, хотела тебе сказать, мы вчера с кузиной познакомились с двумя русскими. Из военного гарнизона. Они стояли в очереди в магазин и замерзли, —сказала Керстин, как бы между прочим.

– Русские не мерзнут, —ответил дед, вспомнив зиму 1941 года. От этих воспоминаний ему даже стало как—то не по себе, и он натянул на ноги верблюжий плед, которым кутал свои обмороженные в русском плену ноги.

– Русские не такие, как наши —они бесплатно угощали нас мороженным и кофе.

– Ага, замерзшие русские едят на морозе мороженное, —сказал дед с долей сарказма.

– Да —именно так и было, —сказала девушка.—Как ты думаешь, нам стоит общаться сними? Мне нужна практика, чтобы я могла говорить по—русски. Что ты дед, мне можешь посоветовать?

– Тебе, что не советуй, ты один черт сделаешь по-своему. Русские —русские нормальные люди, если их не злить. Они ведь как пчелы.

– Это как, —спросила Керстин.

– Если ты с ними дружишь, то будет тебе и мед, и воск, и перга. Но стоит тебе залезть к ним в улей, – тогда ты узнаешь на своей шкуре, что такое стальное русское жало. Ты же знаешь- мне довелось на себе испытать их «гостеприимство».

– Да, ладно – хватит вспоминать былую молодость. Тогда вся Германия была в плену непонятных гитлеровских грез. А сейчас другое время, – сказала Керстин.– Мы ведь государствами дружим.

– Мы дружим, да только русские, никогда не забудут того, что мы им сделали. Придет время и они нам всё припомнят, и тогда этой дружбе придет конец.

– Дед, а ты хоть раз бывал в русском гарнизоне? Как они там живут?

– В гарнизоне не был, а вот в плену у русских был, —сказал дед угрюмо.

– Ты был в плену – у русских, —спросила удивленно Керстин.

– А что тебе мать про это не говорила?

– Ты же знаешь, что у нас в семье не принято говорить и вспоминать о прошлом. Я даже ничего не знала. Что мне говорить, если я снова увижу этих русских.

– Скажи им спасибо, —сказал дед, и на его глазах выступили слезы. —Скажи им, что твой дед Мартин Грассер передает им привет. Я могу даже попросить прощение.

– За что, —спросила Керстин, поправляя деду плед.

– За то, что они оставили меня в живых. Я всегда поражался русским и их умению прощать врагов. Я бы так не смог, наверное. Если бы не они, я никогда бы не вернулся домой, и у тебя никогда не было бы такого деда как я.

– Так значит, ты не будешь против, если я пойду на свидание?

– Ты Керстин, уже почти взрослая, и тебе самой решать с кем встречаться, —сказал дед. —Если в нашем доме вдруг появятся русские, у меня есть, что сказать им, —сказал дед. Старик откинувшись на кресло качалку, в мыслях ушел туда, откуда не возвратились почти семь миллионов немцев.

Глава шестая

1942 год

Эта история началась холодным весенним утро третьей декады апреля, тысяча девятьсот сорок второго года. Солнце еще не обозначило своего появления, а на розовеющем небосклоне прямо над самой кромкой леса появился легкий штабной самолет —«Шторьх» Fi—156. Посадочная полоса полевого аэродрома, вспыхнула светом сигнальными огней, указывая «штабнику» полосу для посадки.

Дежурный по штабу офицер, майор Вальтер Шперрер, резво запрыгнул в стоящий на парковке дежурный «Кубель»:

– Давай Клаус, гони на поле —к самолету! Черт бы его побрал этого связника, в столь ранний час, —сказал майор, зевая.

Автомобиль затарахтел движком, и поднимая пыль, покатил в сумраке рассвета к силуэту приземлившегося на поле самолета. В какой—то миг сигнальные огни погасли, и свет фар выхватил из провала ночи, контур «связника». Машина разрывая предрассветный сумрак подъехала к «Шторьху», в тот самый момент когда офицер особых поручений ставки, крепко ругаясь, выползал из кабины, держа в руках портфель.

– Черт! Черт! Черт бы побрал этих «большевиков», —ворчал офицер. —Кто—то мне говорил, что «иваны» по ночам не летают. Слава богу, эта кастрюля летела так низко, что нас не было видно на фоне этих жутких камышей.

Принадлежность офицера к берлинской элите, выдавали начищенные до блеска хромовые кавалерийские сапоги и добротное кожаное пальто с серебряными погонами. К руке офицера был пристегнут хромированной цепочкой толстый портфель из крокодиловой кожи с бронзовым имперским орлом на клапане.

Утомленный перелетом полковник, слегка пошатываясь и проклиная «сталинских соколов», покинул самолет и осмотрелся. Он похлопал ладонью обтянутое перкалью крыло самолета и сказал:

– Надо быть полным идиотом, чтобы согласиться летать на этой этажерке, которая обтянута не железом, а вонючими солдатскими трусами.

Майор Вальтер Шперрер выскочил из машины навстречу офицеру и приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал, как это предписывал устав вермхта:

– С прибытием вас, господин полковник! Машина подана! Командующий ждет вас —хайль Гитлер!

– Хайль, —ответил уставшим голосом штабник.