Небо нашей любви. Часть первая

– А я— то тут причем? – недоуменно спросил Краснов, делая удивленные глаза.

– А притом, что ты мог знать, когда получку повезут на завод. Участковый дядя Жора знает, что вы с Ферзем враги. Но он настропалил НКВДешников, что якобы вы закадычные друзья.

– Вот же сука! Это он мне простить не может нашу дуэль с Ферзем.

– Да нет же! Дядя Жора просто давно на вашу квартиру глаз положил, – ответил Синица. —Недавно по – пьяни он говорил, что отец твой эту квартиру получил незаконно. А еще…

Синица подошел к Краснову, и таинственно оглядевшись вокруг, прошептал:

– Участковый говорил, что твой батька немцам продался. А ты за футбольный мячик продался Гитлеру и теперь вы оба шпионите в его пользу. Короче: ходит и распространяет слухи, что якобы ваша семейка, это настоящий шпионский рассадник. Ты меня, Валерка извини, но в такое время говорить о шпионах, это моментом угодить на кичу —на «Американку». Вон батьку Левы, два дня назад чекисты замели в НКВД. Говорят, что тот тоже враг нашего народа. А какой он враг? Он всю жизнь на железной дороге отработал сцепщиком. Говорят уголь воровал и продавал…

– Я теперь понимаю. Участковый уполномоченный специально хочет моего отца в Магадан отправить без права переписки, чтобы нашей квартирой завладеть. Все же этот Жора, настоящая блин тварь! А я думал он настоящий советский милиционер! А он недобитая контра!

– Во – во, дошло наконец— то до тебя, как до жирафа, – сказал Синица, постукивая Краснова пальцем по лбу.

– Хватит, свидание окончено! – послышался голос инструктора. – Курсант Краснов, ко мне, мать твою, ежики— лысые…

– Есть! – сказал Валерка, и вскочил с парашюта. Он лениво, без особого желания взял его и натянул лямки поверх своего синего комбинезона. Застегнув ремни, отряхнул прилипшие к брюкам сухие травинки, и, подняв с травы кожаный шлем с очками, со злостью надел себе на голову.

– Ладно, я тебя там подожду, – сказал Синица, и уныло побрел на край поля к ангару.

– Повторим! – приказал лейтенант— инструктор. – Взлет— посадка!

– Я готов, товарищ лейтенант, – ответил Краснов, слегка унылым голосом.

– Ты мне тут курсант, не хандри! За полем или дома за тарелкой с борщом будешь хандрить… Сейчас, курсант, ты – учебная боевая единица… Если хочешь поступить в военное авиационное училище, то постарайся окончить эти курсы с отличием. Как говорит товарищ Сталин: «Комсомольцы – все на самолет»! Вот и вперед, к самолету! Комсомолец, мать твою, ежики— лысые…

Валерка влез по фанерному крылу «этажерки» в кабину и устроился там, сев как положено на парашют. Инструктор расположился во второй кабине где располагалось дублирующее управление самолетом.

– От винта! – прокричал Краснов, и двигатель У—2 стрекоча, стал раскручивать тяжелый деревянный винт. Мотор стал набирать обороты и когда его звук превратился в монотонное жужжание на подобие звука «мухи», Валерка еще добавил газу и отпустил тормоз. Хвост самолета поднялся, освободив крючок тормоза из зацепления с грунтом. «Этажерка» послушно покатилась по мягкому полю, и уже через несколько секунд оторвалась от земли и взмыла в небо, оставляя земные проблемы далеко в низу. В этот самый момент, когда колеса отрывались от земли, Валерка отключался от всего, и все его сознание переключалось на полет. Он как бы срастался с планером становясь его мозгом и даже мускульной силой. Он словно «Икар» всей своей сущностью и телом врастал в самолет пуская миллиарды нервных клеток которые пронизав авиационную перкаль передавали всю информацию ему в голову. В такие секунды Краснов чувствовал как какие— то пушистые шарики катались по его внутренностям от самого горла до пяток. Кишки странно приподнимались к диафрагме, вызывая подобным перемещением приятный и блаженный зуд. Валерка потянул ручку штурвала, и У— 2 плавно пошел в набор высоты. Ветер бил в защитный щиток и в очки, обжигая холодом открытые участки кожи.

В этот мгновение, он словно улетал в своем сознании от суровой и трагической реальности. Только здесь он становился не летчиком, а вольной птицей, которая подчиняла своей воли не только воздушные потоки, но и весь этот пронизанный механикой перкалевый фюзеляж.

Земля уходила все дальше и дальше. Взглянув на уменьшающиеся дома, деревья, машины, людей Валерка все сильнее тянул на себя ручку штурвала, набирая высоту.

В эти мгновения когда он оказывался один на один с небом, он забывал всё. Неприятности, оставались там, далеко на земле, а здесь он чувствовал себя недосягаемым и торжественно чистым от шлака бытовой рутины. Чувство свободного полета, чувство независимости, спускались на него с небес какой— то восхитительной неземной благодатью.

«Этажерка», разогнанная силой мотора, падая, входила в вираж. То свечой зависала в воздухе, словно карабкалась на гору, но, не достигнув вершины, тут же срывалась в пропасть, завывая разрезанным плоскостями воздухом. В эти самые минуты, когда кусок фанеры с мотором подчинялся его воле, его разуму, Краснову хотелось просто петь. Он мурлыкал под нос слова популярной песни из кинофильма, заставляя учебный У— 2 выполнять фигуры и виражи учебного пилотажа. Город проплывал то справа, то слева. Знаменитые купола Успенского собора сменялись красным хребтом крепостной стены смоленского Кремля и ртутным блеском, бежавшего на юг великого батюшки— Днепра.

Валерка был патриот, и до боли в сердце обожал город в котором ему довелось родиться, и вырасти. Здесь он познал школьную науку, здесь познал любовь и страсть к небу. В такие минуты полета он забывался, и только крики инструктора, прорывающиеся сквозь треск мотора и вой винта, заставляли его возвращаться в мир реальности.

Лейтенант— инструктор, перепуганный смелостью пилотирования Краснова, словно сапожник ругался матом. После того, как самолет благополучно садился на взлётно— посадочную полосу, он глубоко выдыхал воздух и, прощал все Валеркины вольности. Лейтенант хоть и был не намного старше Краснова, но он чувствовал и видел рождение нового летчика— аса, искренне завидуя, его умению сливаться воедино с самолетом.

– Курсант Краснов, за пилотирование учебного У— 2, объявляю Вам, благодарность и ставлю вам оценку отлично. Следующие занятия, согласно учебного плана. На сегодня вы, можете быть свободны, – сказал лейтенант, и пожал Валерке руку. – А теперь, теперь паря я скажу тебе без всякого официоза. Ты Краснов, один из самых лучших курсантов во всем Смоленске. В тебе есть что— то такое, чего нет больше ни у кого. Мне кажется, ты чувствуешь машину каждой своей клеткой. Береги себя, ты брат родился под счастливой звездой. Без всяких сомнений, я буду рекомендовать тебя к поступлению в одесскую летную школу имени Полины Осипенко, – сказал лейтенант.

– Ну что, – Спросил Синица, видя довольную улыбку Краснова.

– Есть! Михалыч, сказал, что будет рекомендовать меня в летную школу.

– Ты Красный, настоящий ас, – восхищенно сказал Сашка. – Я пока тут на поле валялся и смотрел в небо, я чуть с ума не сошел. Как ловко у тебя получается так рулить.

– Не рулить, а пилотировать, – ответил Краснов, и щелкнул Синицу по козырьку.

Глава восьмая

Арест

Валерка еще не знал, да и не мог знать, что белокурая девчонка, по прозвищу Леди, на каждый его полет смотрит с замиранием сердца в театральный бинокль. Каждый раз, она выходила на крышу дома «башни труда Коммуна», по Почтамтской, чтобы рассмотреть в небе учебный самолет Валерки, на котором он оттачивает мастерство пилотирования.

– Боже! Еже еси на небеси… Да святится имя твое! Да придет воля твоя!

Сохрани раба божьего Валерку! Не дай дурачку убиться, – молилась Ленка, вдали от посторонних глаз.

В минуты первых полетов, ей было жутко страшно за него. Девичий мозг отказывался верить в то, что так просто, распластав крылья, можно опереться на воздух и парить— парить подобно птице. От подобных мыслей её охватывало оцепенение, представляя, что её парень вдруг может упасть и разбиться. Только в нем Ленка видела того единственного, и того самого желанного лихого мужчину, с которым мечтала прожить всю жизнь. Только в своих девичьих мечтах, она представляла его не просто мужем, но и отцом своих детей и только с ним мечтала умереть в один день, как умерли святые Петр и Февронья, так никогда и не познав горечь разлуки.

Сегодня – сегодня для всех был день особый. Каким то седьмым чувством Ленка чувствовала, что грядут какие— то ужасные перемены, которые заставят её взглянуть на весь этот мир совсем другими глазами.

Офицерская слобода гудела, словно разоренный улей. Старухи на лавочках, мужики за кружкой пива, а пацаны на футбольном поле, обсуждали арест Саши Фирсанова строя свои догадки и всевозможные версии. Старушки, постоянно сидящие на лавочке, уже давно пророчили Ферзю незавидную судьбу уголовного арестанта, выдавливая из себя в его адрес ехидные реплики.

– «По тебе Сашка, давно тюрьма плачет»!

Фирсан, всегда делал ужасную гримасу и каждый раз передразнивая сквалыжных старух, отвечал им резко, и по существу:

– Не построили еще ту тюрьму, которая по мне зальется горькими слезами!

Как Фирсанов не дергался, как не играл с судьбой в орлянку, а время отвечать за свои поступки неудержимо двигалось к развязки и трагическому финалу.

Пророчество тетки Фрузы довольно неожиданно сбылось и наручники захлопнулись на руках Ферзя. Два милиционера завернув руки за спину выводили Фирсана из дома, в стоящий рядом «воронок». Бабки, сидящие на лавке, от умиления даже захлопали в ладоши, приветствуя Фирсанова, словно артиста смоленской филармонии. Тот зло косился на старух, и как змея шипел сквозь зубы:

– Я баба Фруза, еще вернусь! И тогда на моей улице обернется машина с тульскими пряниками! А вам, старые клюшки, пусть воздастся сполна, за ваше злорадство, – говорил Сашка.

– Давай вали – вали на свою «Американку»! Пряник Ты тульский! – отвечала тетка Фруза, держа руки на своей широкой талии.

Корпус смоленской тюрьмы под названием «Американка», был построен еще в 1933 году по американскому проекту. Два здания из красного каленого кирпича в три этажа, высились за высоким пятиметровым забором. Своими коваными, железными решетками на следственных камерах она наводила ужас на простого обывателя, который порой останавливался и видел лица выглядывающих из— за решетки арестантов. В ту пору о смоленской тюрьме, слагались настоящие легенды. Ходил слух, что якобы в её глубоких и сырых подвалах, ежедневно приводятся расстрельные приговоры «тройки», а по ночам НКВДешники, в крытых полуторках, вывозит в Красный бор и под Катынь, трупы расстрелянных. Там, в охранной зоне отдыха санатория НКВД, многие убитые, как и сотни польских офицеров, нашли в те годы свое последнее пристанище.

За арестом Ферзя, тут же в этот же день последовал арест отца Краснова. Странное совпадение абсолютно разных событий, людской молвой было мгновенно перекручено и объединено в одно целое.

По слободе тут же поползли слухи, что отец Краснова, майор РККА, как— то связан с со смоленскими бандитами и, что это якобы он убил из своего нагана заводского кассира, чтобы завладеть деньгами рабочих.

Спустившись с крыши «башни трудовой Коммуны» где Ленка наблюдала за полетами своего Краснова, она вернулась домой и была, в прямом смысле слова —ошарашена событиями, произошедшими в Офицерской слободе за последние два часа. Она стояла около подъезда в толпе местных зевак и наблюдала за происходящими трагическими событиями. Своими глазами Лунева видела, как один НКВДешники в галифе, хромовых сапогах в фуражках с синей тульей, выводили из дома отца Краснова младшего, который в то время был в аэроклубе.

Майор Краснов Леонид Петрович, под конвоем двух чекистов гордо показался из подъезда, держа в руках небольшой узелок с вещами. Он, молча осмотрел собравшихся соседей и, увидев в толпе Леночку, крикнул через плечо стоявшего вокруг «воронка» конвоя:

– Леночка, дочка, береги Валерку, он тебя любит! Это какое— то недоразумение… Я думаю, суд во всем разберется и меня отпустят…

В этот момент, стоявший рядом капитан НКВД, ударил майора кулаком в лицо. Леонид Петрович лишь пошатнулся, но не упал. Сплюнув сгусток крови из рассеченной губы, он вытер лицо рукавом военного френча и, прищурив глаза, сказал:

– Зря ты так, капитан, на людях— то!