Небо нашей любви. Часть первая

– Кто стрелял, того уже дядя Жора, тю—тю – нет, испарился.– Твой белый мусорской френч шпана за версту увидела и сразу смылась.

– А вы что тут тогда делаете, – спросил милиционер, пряча «Наган» в кобуру.

– Мы дядя Жора, анекдоты друг другу рассказываем, – ответил Ферзь.– Про зайца, который заболел триппером и поэтому решил лечить глаза.

– Ты Фирсанов, пургу не гони— зайцы триппером не болеют! Ты думаешь, я не знаю, что у тебя с Красновым тут была стрелка забита. Мне доложили… И не анекдоты вы здесь друг дружке рассказываете, а решили выяснить отношения, кто из вас будет встречаться с пианисточкой Луневой.

– А кто это такая, – спросил Фирсанов, делая удивленную физиономию.

– А это Саша, та красивая девушка, которую ты, каждый вечер подкарауливаешь под музыкальной школой.

– Кто я— переспросил Фирсанов.– Перекрестись легавый! С ней – вон Краснов гуляет, и вся Офицерская слобода знает, что это девушка Краснова.

Дядя Жора снял фуражку, и вытерев со лба пот, сказал скрипучим голосом:

– Так, засранцы, считайте, что вам сегодня крупно повезло! Дядя Жора сегодня добрый до полного безобразия! В следующий раз Фирсанов, и тебя Краснов, я мошонки ваши выверну наизнанку! Вы у меня давно на карандаше! Если я найду у вас хотя бы один патрон, то я обоих посажу за бандитизм, – сказал участковый.

– Не положено! Нам еще восемнадцати нет, – ответил Краснов. —Да и статья дядя Жора, нам эта совсем не подходит.

– Грамотный, что ли Краснов? Пусть тебе будет известно, но по уголовному кодексу Р. С. Ф.С.Р. от 1926 года по статье 182 – изготовление, покупка, сбыт и хранение огнестрельного оружия без разрешения, наказывается судом социальной защиты сроком до шести месяцев. А по указу нашего вождя товарища Сталина, от апреля этого года, я имею право по достижении шестнадцати лет, произвести арест: тебя Фирсанов, и тебя товарищ Краснов! Понятно вам ёжики курчавые?

– Понятно, – сказал Валерка, опустив глаза.

– Я Краснов, не посмотрю, что твой разлюбезный папаша, служит военпредом на нашем авиамоторном. Это пусть народ его шишкой считает, но мне – плевать! Лет десять на лесоповале, я вам обоим гарантирую! Вот тогда и посмотрим, какие вы запоете песенки.

В эту минуту противостояния, глядя друг другу в глаза, пацаны вдруг поняли, что время разборок закончилось. Участковый дядя Жора стал именно той силой, которая мгновенно нейтрализовала их бушующую ярость и даже вернула в их головы помутившийся от любви разум.

– А ну ежики курчавые, пожали друг другу руки, – сказал участковый.

Краснов без всякой злобы подошел к Фирсанову и глядя в глаза сопернику, пожал ему руку. Ферзь оторопел. Только, что заклятый враг Краснов, который десять минут назад хотел в него шмальнуть из «шпалера» пошел на мировую. Это для него был настоящий шок.

– Вот так вот— не хватало мне на участке разборок, – сказал дядя Жора.– А теперь брысь отсюда по домам. И чтобы я вас больше вместе не видел…

Глава четвертая

Мяч

Весенний Смоленск, утопал в свежей зелени городских деревьев, которые буйством свежей поросли, украшали улицы, переулки и городские парки и сады. Купола Успенского собора, и других церквей, величественно высились над городом. Благоухание цветущей черемухи наполняло весь воздух неповторимым ароматом, который будоражил внутренние струны, и настраивал девичьи сердца на волну первой и чистой любви.

Пацаны собравшись, в самом начале Зеленого ручья возле крепостной стены, гоняли на пустыре в футбол, поднимая ногами клубы пыли. Тяжелый мяч без камеры, пошитый из плотного брезента и туго набитый тряпками, летал из одной стороны в другую, гулко хлопая от ударов ног юных футболистов.

Каждое утро к кирпичному дому на Крондштадской где жил Краснов подъезжала казенная «Эмка» и подавала сигнал, возвещая о своем прибытии. Валеркин отец высокий стройный майор в летной форме, служил на авиационном заводе представителем военного управления ВВС РККА. Каждое утро он, спускаясь к машине, останавливался, и махал Валеркиной матери. Та стояла у окна кухни и смотрела на – красавца и летчика. Валерка из любопытства высовывался в окно, и упершись локтями в подоконник, с смотрел на отца садившегося в машину. В эти минуты он словно в каком – то трансе погружался в наивные юношеские мечты, представляя себя бравым военным летчиком. Картинка будущей жизни рисовалась в его воспаленных фантазиях, и он уже видел красавицу Луневу, в образе своей будущей жены.

После того как машина увозила отца на службу, Краснов глубоко вздыхал и уже с новыми силами возвращался к изучению исторических баталий, с головой погружаясь в мир истории развития авиации, стараясь вложить в голову как можно больше знаний. Валерка четко определил для себя свою цель и ради этого был готов заниматься день и ночь, лишь бы поступить в военное училище. Небо манило его с такой силой, что он закрывая глаза, отрывался от земли, и возносился туда, где чувствовал себя свободным от земного притяжения.

Раз в неделю, он гонимый призывом ЦК – «комсомолец на самолет», Валерка ездил на аэродром в аэроклуб. Там на практике он осваивал и шлифовал науку летать. Допотопный фанерный планер стал для него первым самолетом, который покорился его рукам. По прошествии года изучения теории, он отцепившись от буксировщика, уже самостоятельно парил в воздухе, каждый раз ликуя от немыслимой радости, которая снисходила в его душу откуда—то из вне. Однажды, оторвавшись от земли, и ощутив это волшебное и прекрасное чувство, Валера настолько влюбился в это бирюзовое небо, что порой ему казалось, что он больше никогда не сможет прожить без крыльев, которые уносили его на встречу юношеской мечте.

Пока Валерка летал, Леночка в такие минуты, как бы отходила на задний план, но всё равно все его мысли были о ней. Любовь к небу и любовь к Луневой настолько окрыляла его, что он не чувствовал под собой земли. Все эти невиданные чувства были сконцентрированы в его душе и направлены только на овладение искусством управления планером, который по его воле рук плавно скользил по небу, рассекая воздух широкими крыльями. Валерка смотрел на город с высоты птичьего полета и даже не представлял себе что его мечты начинают сбываться. Каждый раз, пролетая не вдалеке от города, среди тысяч домов он старался разыскать глазами тот дом где жила самая красивая и самая желанная девушка.

– Эй, Красный —ты дома!? – прокричал с улицы Синица, держа в руке рваный брезентовый мяч. Валерка, отодвинув белоснежную марлевую штору, выглянул на улицу. Увидев пацанов, спросил:

– Что надо!?

– Слушай Валера, ты сейчас особо не нервничай, но мы опять порвали«пузырь»! Помоги! У тебя же знакомый сапожник. Попроси его пусть он зашьет его капроновыми нитками, чтобы не рвалось.

– А я, что вам, скорая помощь!? – отвечал Валерка. – Вы за неделю четвертый раз мяч рвете. А я вам должен его ремонтировать?

– Да ведь только Ты можешь уговорить дядю Моню. Он же тебе верит! – кричал Синица. – У нас пока денег нет! Но мы обязательно заплатим – это же копейки!

Валерка, бросив дела и закрыв учебник немецкого языка, спустился вниз во двор.

– Ура! – орали пацаны, прыгая от радости при виде Краснова, в карманах которого почти всегда звенела монета.

– Ладно, пошли.

Подхватив рваный мяч с торчащими из него тряпками, вся дружная компания молодых футболистов шла на Ленинскую улицу. Там в полуподвальном помещении находилась сапожная мастерская старого еврея Мони Блюма.

Дяде Моне было уже много лет. Седая козлиная бородка была единственным украшением на его лице. По привычке, он постоянно ходил по своей мастерской, держа в зубах три кленовых гвоздя, которыми он подбивал кожаные подошвы дорогих нэпмановских ботинок. Эти деревянные гвоздики разбухали, и как бы срастались с кожей, намертво держа спиртовую подошву. Всем нравилась аккуратная работа Мони, от того у него всегда было достаточно клиентов из респектабельных горожан и чиновников высокого ранга смоленских коммунистов и даже НКВД.

– О, Валерочка, пожаловал, собственной пэрсоной! – говорил дядя Моня, поднимаясь со своего обитого кожаными лентами стула. В его мастерской вкусно пахло резиновым клеем и свежей кожей, а его рабочий халат тоже был весь в клею со случайно прилипшими кусочками резины и кожи.

– Ви, уважаемый, снова порвали «пузырик»? Видно, Валерочка, невиданные баталии бушуют на вашем дворовом стадионе, раз вы так часто рвете мои американские капроновые нитки!?

– Дядя Моня, заштопайте, пожалуйста! А то эти футболисты от меня не отстанут. Только деньги я занесу вам, как только батька зарплату получит. Сегодня, к сожалению, я пуст, как турецкий барабан.

Моня знал Краснова и всю его семью, поэтому верил ему, как своему сыну Давиду. Валерка никогда не подводил сапожника и вовремя возвращал то, что обычно был должен за ремонт мяча или своих потертых ботинок.

Моня брал мяч, аккуратно запихивал в него тряпки, и с виртуозной ловкостью при помощи дратвы и шила зашивал мяч, придавая ему первозданную прочность. В эти минуты подобного таинства пацаны, завороженные работой мастера, замирали и, словно под гипнозом наблюдали за каждым движением старого и мудрого сапожника— еврея.

– Держите, Валерочка, «пузырь»! Я думаю, он вам еще немного послужит! Вот если бы вы купили себе кожаный мяч с надувной каморой, то тогда бы вам не пришлось тратить деньги на ремонт этого барахла. Сегодня я, Валерочка, сделал вам его бесплатно. Старый еврей Моня Блюм хочет на долгие годы оставить вклад в развитие Советского спорта в городе Смоленске. Может, вы станете знаменитыми футболистами, которыми будет гордиться не только наш город, но и вся советская страна?

– Спасибо дядя Моня, – хором закричали пацаны и с криком ура вновь убежали на поляну гонять уже отремонтированный мяч.

На какое— то мгновение Валерка с евреем остались наедине, и тогда Моня, видя в нем родственную душу, начал долгую беседу.

– Валерочка, вы не спешите? – спросил он, чтобы поделиться тем, что наболело на его сердце.

– Да нет, вот только уроки… Остался последний год, так я не хотел бы терять свою форму. Я ведь хочу поступить в военное училище, чтобы стать военным летчиком, как мой отец. У нашего аэроклуба договор с одесской школой военных летчиков имени Осипенко. Если повезет, то зачислят без экзаменов.

– А вы, Валерочка, не боитесь, что скоро начнется война!? – спросил еврей, глядя поверх своих очков. – Вам придется воевать с самым грозным врагом.

– Нет, не боюсь! Товарищ Сталин нам говорит, что мы будем воевать малой кровью на стороне противника. Я дядя Моня хожу в аэроклуб! На планере уже научился летать, и даже значок получил «Ворошиловский стрелок». Вот так, вот! – похвастался Краснов.

– Вы хоть сами— то верите в эти сказки? Я знаю, несомненно товарищ Сталин прав, но немцы… Эти сволочи накопили горы всякого оружия. Они захватили Польшу и всех евреев согнали в гетто. Они разорили все еврейские магазины в Германии и теперь преследуют нас на каждом шагу по всему миру. А теперь они пойдут войной на Советский Союз, и точно так же будут наводить тут свои порядки.

– Я так не думаю, – сказал Краснов, – у нас же с немцами договор о ненападении. Сам товарищ Молотов подписал его еще в прошлом году с их министром Рибентропом, – сказал Валерка более чем уверенно, удивляя Моню своей начитанностью.

– Я знаю, Валерочка, но поверьте мне, старому еврею Моне Блюму, война обязательно будет! Вот только когда? В этом году, через год или десять, но она будет… И помяните мое слово, Валерик, Гитлер утопит всех в крови! Вы еще вспомните наш с вами разговор.