«Сено», «Эпоха перемен» и другие повести

Самой туда сходить? Да нет, куда она пойдёт – «за фермами» понятие растяжимое. И такая темь, ещё свалится в яму с жижей.

Лечь бы Катерине Ивановне да посмотреть телевизор, но куда там! Беспокойная сила вновь подняла её со стула и погнала в темноту и холод. Ещё около получаса она бесцельно и бессмысленно ходила по двору. Когда вернулась в комнату, звонил, надрывался телефон. Бросилась к столу. Успела поднять трубку. Звонила Ирина:

– Мам, что у вас случилось? Я третий раз звоню, никто трубку не берёт.

Рассказала ей всё. Ирина выслушала, вздохнула тяжело:

– Мам, а может он тебя обманул? Не везёт он тебе никакого сена – это же ясно. Тем более, ты ему деньги дала.

– Неужели?

– Не неужели, а точно. Можешь спокойно ложиться спать

– Ну как же, он всё так правдиво описал, даже сказал, что Серёжка Осяев сено везёт. Разве можно такое сочинить? Я ведь могу завтра пойти к Серёжке и спросить…

– Ой, мам, какая ты наивная! Ты думаешь, если скажешь ему: «Кубырялов, ты лжец!», он не вынесет бесчестия и застрелится?

– Я не думаю и не хочу, чтобы он застрелился, но я не верю, что можно так врать.

– Будто мало тебя в этом году обманывали.

– Но не так ведь, – завыла она от обиды. – Я его ни о чём не просила. Он сам ко мне пришёл и рассказал какое у него сено, как он его косил. И сегодня…

– Ты пойми – это алкаши. Ради выпивки они тебе любую историю придумают и ещё складней, чем эта.

– И Николай-сварщик подтвердил, что у него есть сено, и он сегодня его привезёт.

– Ну ладно, ты уж очень не расстраивайся. Может и правда привезёт, только никогда им ничего вперёд не давай. Делай, как Остап Бендер: утром сено – вечером деньги, вечером сено – утром деньги.

Когда кончила говорить с Ириной, было десять. Вышла ещё раз посмотреть, но теперь и сама не верила, что ей сегодня что-то привезут. Ночью перебирала варианты. Самый плохой, что Кубырялов выманил у неё тридцать шесть тысяч, а сено продал другому. Скорее всего, он так и сделал, негодяй. Деньги с него, конечно, не получишь, да и не деньги ей нужны, ей нужно сено. Осталось два дня. Послезавтра пастух выгоняет последний раз. Мурашки побежали по спине. Ночь казалась бесконечной.

А едва рассвело, Катерина Ивановна уже шагала по дороге к фермам. Ни трактора, ни телеги нигде не было. Через территорию сеновала прошла на другую дорогу, по которой можно проехать в совхоз, но и на ней не было никаких следов, даже клочка оброненного сена. Выходит, Кубырялов действительно обманул? Но как это можно? Как можно быть таким негодяем?

Она вернулась домой – несчастная, со скорбным выражением на бледном лице. Обута в резиновые сапоги, одета в фуфайку, на голове платок с двумя вцепившимися репьями. С утра уже отмахала километра три, а сейчас не домой идёт, не отдыхать, пошла отвязывать коров и вновь шагать, гнать их в стадо.

Ей хотелось пожаловаться кому-нибудь. Коров гнали с Константином Акимовичем, пожаловалась ему. Константин Акимович опухший, багровый – всё ещё с Ганкой из запоя не вышли.

– Да, – сказал рассудительно, – с этими алкашами иметь дела нельзя. Он к нам тоже приходил – Кувырок. Сказал, что ему в счёт зарплаты через неделю дадут муку. «Дайте, – говорит, – двадцать тысяч, а в субботу я привезу мешок». Ганка ему сказала: «Иди, иди, муку мы без тебя купим, когда надо будет». Кубырялов тот ещё брехмейстер, ты ему никогда не верь.

– Ну как же не верить! У меня на него последняя надежда была. Васька Сарычев обещал – тоже не привёз. Что ж мне остаётся как ни верить. Если завтра пастух последний раз стадо выгонит, что делать? И не придумаю!

– Да, – сказал сосед с сочувствием, – у многих такое положение. У сына тоже ничего нет, придётся с крыши снимать, везти ему. А там может и самому не хватит. Кто знает, когда мне с поля привезут.

– Возить-то возят, каждый день вижу, как стоговозы тащат.

– Возят, но не нам, – возразил Константин Акимович.

Катерина Ивановна замолчала, ей уже не хотелось жаловаться. А сосед дал ей ещё один ценный совет:

– Ты зайди к нему, к Кубырялову, узнай в чём дело, чего он врёт так нагло. Привезти, так привози, а нет – деньги давай обратно. Вон он у Костюхи в бане живёт.

– Ну да, не хватало, чтобы я бегала за ними по баням!

А на обратном пути пошла по улице, где Костюха живёт. В дом к нему она не зашла, но, к счастью, Костюха толокся на улице: чёрный, высохший – тоже со своей Марьяной пьют беспощадно. Говорили – Катерина Ивановна не знает, правда это или нет – будто самогонщик Глеб Никодимыч, у которой Костюха питьё покупает, конфисковал у него за долги стиральную машину, единственную ценную вещь, что у него осталась в доме. В общем допилась семья – дальше некуда.

– Костя, – окликнула его Катерина Ивановна, – говорят, Кубырялов у тебя живёт…

– Не живёт у меня никакой Кубырялов! – ответил Костюха злобно (видно, не успел похмелиться). – Прогнал я его вчера.

– Но он ещё придёт?

– Не придёт, – Костюха повернулся к ней спиной и пошёл в дом.

Пропади он пропадом этот Кубырялов, не будет она больше за ним ходить. Если совесть есть, он сам придёт, а нет, то и ходить бесполезно. И всё-таки до самого обеда Катерина Ивановна тайно надеялась, что приедут сейчас Кубырялов с Осяевым, привезут сено и всё объяснят. И объяснение это окажется настолько простым, что она станет смеяться над своими подозрениями и даже стыдно ей будет, что подумала про них напраслину.

Но Кубырялов не приехал. Не приехал и Сарычев. Все её надежды рухнули. Как быть, где взять корма?

Встретила знакомого агронома, занимавшегося летом кормопроизводством. Спросила:

– Михаил Николаевич, ты не знаешь, солому на сеновал ещё не возят?

– Нет, не возят, а что вы хотели?

– Да мне кормить нечем, – она кивнула на свой пустой огород.

– Ивановна. Я ничем помочь не могу. Сейчас на току работаю и к сену не касаюсь. Вам надо договориться с трактористами или с кем-нибудь из бригадиров, чтобы прямо с поля привезли.

Эх, не знает он, как договариваться с трактористами и бригадирами. Впрочем, когда она подоила, просепарировала молоко и вымыла сепаратор, прибежал Константин Акимович:

– Вызови скорей Любовь Павловну, Ганке плохо.

Любовь Павловна работает врачом в районной больнице. Каждое утро на рейсовом автобусе ездит на работу за сорок километров. У неё есть телефон, и совхозные жители давно привыкли, что она прибегает по первому зову, хотя не обязана – на это в совхозе есть участковый фельдшер.

Катерина Ивановна позвонила. Любовь Павловна была дома и взяла трубку. Спросила:

– А что с ней, с Ганкой?

Старушка замялась, не зная, как сказать при Константине Акимовиче.

– Наверное, опять перепили? – догадалась Любовь Павловна.

– Да, наверное.

Через час Любовь Павловна постучалась к ней.

– Ну что, – спросила Катерина Ивановна.

– Алкогольная интоксикация. Вроде откачала её. Укол внутривенно сделала. По-хорошему её бы в больницу надо отправить, под капельницу, да стыдно – пожилая женщина. Я говорю: «Нельзя вам пить, тётя Ганна, вообще нельзя». – «Больше не буду, больше не буду». А сколько раз она так клялась. Посижу у вас, потом схожу ещё, посмотрю, как она.