– Я вас вообще всех выгоню! Я вам насчитаю, сколько вы кормов украли!
И доярки присмирели, вернулись на ферму, хватили с горя по стакану самогона и отлупили Таню за то, что больше их заработала. Жестоко отлупили, головой в ведро с мучной болтушкой окунули.
Однако, эта вонь невыносима. Как они терпят! Неужели нельзя было увезти эту дохлятину? Катерина Ивановна, задерживая дыханье, отплёвываясь, набрала мешок, взвалила на плечи и потащила прочь. Через несколько шагов её стошнило. Мешок оказался тяжёлым. Снова подняла его. Шатаясь, дотащила до дороги, сбросила на землю. Встала отдохнуть. Мешок и одежда пропитались запахом падали. Её опять вырвало. Пока до дома дошла, раз пять отдыхала. Вернулась без сил, мокрая от пота. Кинула сечки в кормушки, сказала Борюлькам:
– Нате, жрите, лопушатники!
Гордеев не приезжал. И вообще не приехал в тот день. Обиделась она на него страшно. Никому, даже тем, кого она считала честными и порядочными, сейчас нельзя верить. Ведь обещал, твёрдо обещал!
Сарычева она ждала до самой ночи. Несколько раз выходила в темноту, вслушивалась, всматривалась туда, где за огородами к центральному току проходила дорога. Иногда с зажжёнными фарами проезжали по ним автомобили – после вчерашнего дождя к вечеру возобновилась уборка. На току шумели механизмы: ших-шах, ших-шах, оу-оу-оу.
Нет, не едет Сарычев, никто не сворачивает с дороги к их огороду. Знать бы в чём дело: или не получилось, или не разрешили, или он тоже соврал. Хуже всего – это неизвестность и ожидание того, не знаю чего. Измаялась вся, разболелась. Неужели даже кости могут болеть от ожидания?
Ночью она долго не могла уснуть. Думала, что из-за Гордеева, из-за того, что не выполнил он своего обещания, придётся доплачивать за отходы до четырёхсот пятидесяти тысяч. Нет, таких денег она заплатить не сможет! Надо будет переписать накладную, взять пока пятнадцать центнеров. И какая же она дура, что не выписала отходов раньше, когда все добрые люди выписывали!
V
Утром опять пришла за бутылкой Ганка – чёрная как головёшка. Наверное, с Константином Акимовичем ночью пили. Дала ей ещё двадцать пять тысяч – пусть-ка сэкономит ей дорожку. Сколько их сейчас понадобится этих бутылок!
Действительно, в десять Ганка принесла ей три бутылки, а через час одна из них уже пошла в дело: Гордеев привёз отходы. Переживания её оказались напрасными – они остались в прежней цене.
– Вчера, понимаешь, ну никак не получилось, – оправдывался Пётр Романович.
– Да ладно, какая разница, вчера или сегодня, – ответила довольная Катерина Ивановна, вручая ему бутылку и мгновенно забыв ночные обиды.
Спросила Гордеева нельзя ли размолоть эти отходы, хотя бы центнера три. Оказалось, что нельзя:
– Мельница сломана, может попозже.
Теперь забота – перетаскать эти три тонны. Она уже подготовила место в летней кухне: отгородила один угол, получилось нечто похожее на ящик. Что сюда не войдёт, придётся в бункер ссыпать.
Начали таскать с Александром Ивановичем. Сделав четыре или пять рейсов, он выдохся. А стыдно показывать, что устал, делает вид, что рассматривает что-то за огородом.
– Ты посмотри, какое сено повезли, – сказал он.
При слове «сено» она встрепенулась и обратила взоры в ту сторону, куда он смотрел. Там по дороге медленно двигался КАМАЗ-длинномер с десятком огромных рулонных тюков в кузове. Следом полз грейферный погрузчик.
– Ну что ж, – сказала она, – у них вся техника в руках: и погрузят, и привезут, и сложат.
– Интересно, кому это повезли? – задумался Александр Иванович.
– Да уж, конечно, не такому великому деятелю, как ты. Всё хвастаешься какие дела ты делал, какой у тебя порядок в мастерской был, а столько профиту не имеешь, чтобы тебе твои друзья сено привезли.
– Твои ведь тоже не привозят. Они только за водкой ходят
– Посмотри-кося, – обиделась она, – если бы ты всё лето на боку не пролежал, никто бы не ходил.
Она отнесла в летнюю кухню очередные два ведра. Что ж этот негодяй Сарычев не едет? Сейчас-то он мог бы привезти обещанное сено – погода хорошая. И не знаешь, где его ловить. Не в мастерской же сидеть, или на дороге караулить… Вдруг слышит, кто-то спрашивает Александра Ивановича:
– Где Катерина Ивановна?
Вышла – Кубырялов перед нею.
– Катерина Ивановна, завтра моя очередь за сеном ехать. Значит, как договорились, я его вам привожу?
– Ну конечно, Анатолий.
– Покажите, куда лучше заехать.
– С огорода. У нас там и ограда снимается.
– Всё понятно. Значит завтра вечером в пять часов привезём. Я уже договорился.
– Вы всё за один раз привезёте?
– Конечно за один. У нас большая ка-семьсотовская телега, знаете, красная такая, двухсекционная, в неё всё войдёт. В общем, я с вас возьму, как совхоз своим рабочим продаёт, по шесть тысяч. Обманывать не буду. Повезём через весовую. Я весовщицу попрошу бумажку вам написать, чтобы вы не сомневались.
– Ладно, Анатолий, я тебе и так поверю.
– Да нет, это уж такое дело. С бумажкой лучше, чтобы вы не думали. А вдруг вам покажется, что я меньше привёз.
– Хорошо, делай, как знаешь, – согласилась она.
– Катерина Ивановна, мне сейчас срочно на бутылку надо.
– На бутылку? – переспросила она упавшим голосом.
– Да, двенадцать тысяч. Я у Костюхи на квартире живу. Он говорит: «Ты мне за постой не платишь, так хоть бутылку поставь».
Катерина Ивановна пошла за деньгами. Принимая их, Кубырялов небрежно бросил:
– Вычтете, когда будем рассчитываться.
Неприятный тип, но что делать – надо ублажать. Потом она ещё потаскала с Александром Ивановичем отходы, причём он на две или даже три её ходки отвечал одной.
Перед обедом приехал на лошади Лёшка Лазков – тот что в прошлом году коров нашёл. Привёз на телеге тюк сена – маленький тюк, двадцатипятикилограммовый. Сказал, что видел вчера, как она мучилась, сечку тащила и жалко её стало.
– Надо, думаю, по-соседски привезти, помочь.
– Спасибо, спасибо, Лёша.
– Ты, Ивановна, почему мне ничего не сказала? Ты знаешь, какой я человек, если меня попросить, я всё сделаю.
– А вдруг бы тебя поймали, и чтоб мне твоя Галина сказала?
– Меня поймали? Никогда! Никто никогда меня ловить не станет, потому как я всем добро делаю. Ты мне добро сделай, и я тебе добро сделаю. Мы ведь все соседи, и все мы люди. А раз так, то сказано: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться». Я правильно говорю?
– Правильно