Ростерия 1

– Говорю же, не бойся, – насмешливо произнёс голос. – Это всё часть спектакля.

– Вот твой хозяин юморист! – повторила девушка.

– Ты помнишь? Встретимся через десять минут…

Блондинка нетерпеливо кивнула и снова повернулась к представлению. Похоже, великий актёр так вжился в роль, умирая на сцене мнимой смертью, кашляя и синея, что чуть не довёл до настоящего инфаркта особо впечатлительных женщин. Наконец пришла пора развязки: он выгнулся назад, отбросил ненужный факел, и вдруг пламя изверглось из его открытого рта. На этот раз никаких фокусов, никаких иллюзий, никаких обманов. Огонь фонтаном поднимался вверх, разбрызгивался во все стороны, сверкал. Его не сравнить с искоркой, что произвёл обычный артист. Действительно, теперь понятно, чего не доставало хозяину. Все замерли в благоговейном восхищении и страхе – вот она, Жизнь, точнее, всего лишь маленькая её часть, а сила… Даже в человеке ей мало места, она выплёскивается, требует выхода. Средняя Заболоцкая засмотрелась на раскалившиеся с красными венами щёки Олега, на его порыжевшие, словно залитые раскалённым золотом глаза. Тепло. Ему всегда тепло и никогда не холодно. Он всегда ощущает себя наполненным и никогда опустошённым. А Лизавета мёрзнет, даже сейчас. Неожиданно для себя в голове мелькнула мысль, что она до безумия желает получить хоть сотую долю горячей чудо-энергии. На секунду колдун прервался, запрокинул голову и выплюнул вверх сноп рыжих искр. Когда комната вновь погрузилась в сумрак, Лиза с максимальной бесшумностью, на которую сейчас была способна, встала из-за стола, но тотчас же замерла, схваченная Николаем за запястье.

– Ты куда?

– Эммм… Носик припудрить, – и в довершение ко всему тихонько икнула.

Отец грустно вздохнул и нехотя выпустил руку дочери. Та быстро юркнула в коридор. Пройдя несколько метров прямо, она заметила неприметную дверь слева от себя, осторожно дёрнула ручку – разумеется, открыта – и вошла в комнату. Внутри тоже оказалось довольно темно, но всё же девочка легко различила человека, стоящего к ней спиной у противоположной стены. Елизавета на цыпочках подкралась к нему, благодаря мягким коврам абсолютно бесшумно, и зловещим шёпотом завыла:

– Вот как ты отрабатываешь своё жалование, девчонка!

Рыжая юная официантка подскочила на месте и с гримасой раскаяния обернулась. Её брови от возмущения взлетели вверх.

– Ах, ты!..

Лизавета громко засмеялась, и девочка с силой зажала ей рот.

– Тихо! – она боязливо выглянула, подбежала к дверям и закрыла их. – Иначе мне по-настоящему влетит… И всё же дура ты редкостная!

Лиза в ответ снова хохотнула.

– Подожди, – официантка подозрительно подошла к подруге и осмотрела её, – у тебя глаза словно залитые. М-да, мой старший товарищ так нахваливал Лихоборовскую настойку, говорил, чудо, как хороша. Но мне никак не удавалось её попробовать. И как, действительно, амброзия?

– Чудесная, – мечтательно зажмурилась Лизавета. – Ой, Соня, ты обязательно должна выпить хотя бы глоток, иначе не поймёшь! Это нельзя описать, ни на что не похоже… Лучшее!

– Боюсь, суждено мне маяться в неведении, – вздохнула Софья. – Когда мы работаем на кухне, нас, как в древние времена, петь заставляют.

– Зачем? – не поняла девушка.

– Ты совсем не интересуешься историей, да? – и проигнорировав Лизино «Я вообще школьной программой не особо интересуюсь…», продолжила, – Несколько столетий назад в России, при крепостном праве, девушек, собирающих плоды на господском огороде, заставляли петь, не прекращая, чтобы те не съели ни единой ягодки.

– Надо же, – удивилась средняя Заболоцкая, – никогда бы не подумала, что Олежик – жестокий рабовладелец!

– Работаем, как мама Джан, зато платят хорошо, – пожала плечами рыжая.

Блондинка оглянулась и только сейчас заметила, что стены залы не видно за пёстрыми картинами.

– Лихоборовы правда так любят искусство? – вопрос прозвучал совсем не как похвала.

– Ага, и здесь собраны произведения только местных художников, – сообщила Соня, – смотри-ка! Это Иван Алексеев, почти наш современник, мне особенно нравится, – и указала на большое полотно, около которого недавно стояла. Лиза прищурилась, разглядывая. На холсте в ярких, преимущественно фиолетово-сине-зелёных красках изображены несколько кошек (причём очень забавно: кто в пенсне, кто с галстуком, кто в средневековых припудренных париках), что сидели ночью вокруг костра и смотрели на звёздное небо. Снизу на рельефной тяжёлой раме выгравировано: «Кошки и звёзды. И. Алексеев, 231 г.

– Как тебе? – с нетерпением заёрзала рыжая девочка.

– Название жуткое.

– Как будто ты бы придумала лучше, – обиделась Соня. – Он художник, а не писатель!

– Мне больше нравится эта… – Елизавета ткнула пальцем в соседнее произведение, как вдруг относительную тишину нарушили чьи-то голоса; постепенно к ним прибавился звук шарканья подошв. Кто-то, скорее всего двое, стремительно приближался к зале.

– Олег Ярославович, – побледнев, узнала Софья поступь нанимателя. У Лизаветы волосы зашевелились. – Идёт сюда!

И правда, шаги снаружи стихли аккурат перед дверью.

– Не сносить мне головы! – отчаянно зашептала рыжая девочка. – Премии лишит, а если не повезёт, то и оштрафует! Или ещё хуже…

– Ты уже пятый год так говоришь, – неуверенно ободрила подругу Заболоцкая.

– Да, но теперь всё намного, намного серьёзнее! Раньше он не замечал меня за прогулами или общением с тобой, – обречённо почти всхлипнула та.

Лиза на удивление быстро и здраво принялась соображать и вдруг, о чудо, наткнулась на небольшой, низкий, вряд ли больше метра в высоту, комод в углу. Она схватила подругу за руку, протащила через комнату, открыла тумбу и сначала затолкала внутрь спутницу, а потом, сама не зная, зачем, с трудом втиснулась следом и сдвинула створки за секунду до того, как скрипнула ручка и хозяева вошли в картинную залу. Шкаф был очень маленьким, и девушки поместились в нём только из-за миниатюрности обеих. «Да, если бы на месте Соньки оказалась Сашка, я бы осталась снаружи», – размышляла Лиза, недоумевая, почему спряталась вместе с приятельницей. Тем временем вошедшие остановились где-то рядом.

– … И всё же я недоволен…

– Меня не волнует! Это моё дело, как проводить свободное время! – второй голос, мальчишеский, только казался грубым, на самом деле в нём сквозило отчаяние и неуверенность.

– Ты грубишь, – вздохнул, наверное, Олег. – Это наше общее дело. Ведь если отбросить мораль, то чисто материально я за тебя отвечаю, и буду отвечать в случае хоть малейшего твоего проступка, а за нами сейчас ведётся особая слежка вследствие нашего особого положения.

– Вот именно, положения! Мне и даром этот дар, прости за каламбур, не нужен! Мы отлично жили…

– А сейчас живём плохо?

– Нет, но… Чего тебе стоило тогда уступить? Пусть Заболоцкие бы слюнями от счастья изошли, а мы бы налог не платили.

– Тебе жалко денег? Первый раз от тебя слышу. Хотя, возможно, ты, наконец, становишься хозяйственным.

– Смешно, пап. А гости в восторге от твоего представления – лучшая актёрская игра! А умение салютом плеваться – однозначно одно из самых полезных и нужных в последующей жизни. И да, твой новый особняк тоже вызвал фурор.

– На самом деле, – похоже, желание защитить работодателя пересилило страх наказания, – большой дом, по которому можно гулять, как по саду, – самая большая детская мечта Ильи. Олег Ярославович не придумал бы такой глупости.

«А что, возразить сыну он боится? – про себя сказала Лиза, опасаясь раскрытия: такими темпами он Олеже совсем на шею сядет».

– Ума не приложу, чего ты добиваешься, – взял тем временем слово мужчина. – Провоцируешь на конфликт? Вынужден тебя огорчить, я флегматик, и у тебя ничего не выйдет. Отвлечь меня от основного вопроса и выставить виноватым? Не получится, так что вернёмся к нему: скажу прямо, мне не нравятся твои друзья. Они кажутся не самой лучшей компанией…

– Они все из богатых благополучных семей!!!

– Я не настолько консервативен, чтобы судить детей по таким меркам, и не против, если бы ты общался, хоть чуть-чуть, с обычными ребятами. Брал бы пример с нашей гостьи, Лизы, – девочки в безмолвном ужасе переглянулись, не веря, что раскрыты. – Например, некоторые мои юные поварята честные, добрые, трудолюбивые…

– Ты советуешь мне, с кем дружить, а с кем нет?

– Согласен, перегнул палку, но твои приятели, точнее их увлечения, очень меня беспокоят. Вы каждую неделю собираетесь вместе, пропадаете на день…

– Скажи, я как-то подводил тебя раньше?

– Нет, но ты не дослушал. ХОдите толпой, да ещё с такими таинственными лицами, словно знаете что-то такое, чего не знает никто другой… Скажи честно! – спокойный ровный голос вдруг сильно повысился, выдавая невероятное волнение. – Вы что-то замышляете?