Ростерия 1

– Нам всем уже пора спать, чтобы отдохнуть перед школой. Исполнишь мне напоследок колыбельную? – сыронизировала старшая сестра, и Александра невозмутимо воссоздала на панфлейте всем с детства знакомый простой мотив.

– Я, конечно, не думала, что ты действительно исполнишь мою просьбу, но… – блондинка с уважением подняла брови, – молодец. Ты настолько увлеклась?

– Да, наверное, мне очень нравится, – Саня выглядела польщённой.

– Родителям ещё не хвасталась? – предположила девушка с улыбкой и сразу же получила подтверждение своей догадки. – Тогда иди скорее. У тебя хорошо получается.

Обрадованная Саша выпорхнула из комнаты, оставив Лизу в одиночестве раздумывать над увиденным сегодня.

***

Сегодня ночь была тёмная, хмурая, тяжёлые кучевые облака заволокли небо, скрыли лунный и звёздный свет – она словно бы скрывала юных бунтарей, которым именно сейчас, накануне первого учебного дня, не сиделось дома. Юра, хороший знакомый Виктора, вздрогнул от неприятных щелчков по чувствительной тыльной стороне ладони раскручивающейся пружинки – будильник на заводе, ещё два часа назад настроенный мальчиком на полночь, разбудил владельца. Парень с трудом встал, игнорируя повизгивающий скрип кровати – родители спят точно таким же беспробудным сном, что и их сын, поэтому бояться нечего. Мальчишка посидел на мягкой перине, отвернулся от зазывающей подушки, потянулся и заразительно зевнул. Он медленно протёр глаза, пытаясь разлепить веки, подошёл к окну (благо, его комната находилась на первом этаже) и распахнул створки. Повеяло неожиданной свежестью, и Юрий мгновенно закрыл ставни с глухим хлопком, совсем не опасаясь пробуждения домочадцев или просто забыв о всякой секретности. Как же холодно! Что странно, лето же на дворе. Мальчишка оглядел себя и обнаружил, что стоит в тоненькой пижаме. Он удивлённо зажмурился и посмотрел снова, не веря глазам: он же не собирался спать и знал, что ночью пойдёт на собрание, а будильник настроил лишь из предосторожности. Зачем же тогда переодеваться, по старой привычке? Но это дело поправимое, поэтому юноша не стал долго выискивать причины в своём странном поведении и, не таясь, прошёл по коридору к гардеробу, вытащил первые попавшиеся вещи (сначала ими оказались три пары брюк), кое-как оделся, причём выглядел весьма комично: тонкие обтягивающие штаны, тёплая кофта почти до колен, ботинки скрипуче затрещали на шерстяных носках. «Я ведь иду не на свидание», – оправдался мальчик: «а у романтических революционных личностей всегда должен быть необычный вид, показывающий протест». Удовлетворённый таким аргументом, он, никем не замеченный, вернулся обратно в свою спальню, застелил постель особым образом, чтобы в темноте казалось, будто под одеялом кто-то есть, снова открыл створки, едва не забыл захватить заранее заготовленный именно на случай такой безлунной ночи фонарь с огарком свечи внутри, закинул на подоконник сначала одну полную ногу, потом вторую, и тяжелой тушей перевалился через него на улицу. Поднялся, отряхнулся, забыл прикрыть ставни и сонно поплёлся к лесу, по другой Большой дороге. На самом деле его деревенский домик располагался с другой стороны «бутылочного горлышка», и обыкновенно мальчик старался выйти на главную улицу, чтобы запутать возможных следопытов, но сейчас парень даже не успел полностью проснуться, и как сомнамбула шёл к месту встречи. Он споткнулся о поваленное бревно и упал, исцарапав руки и испачкав штаны, но не обратил на это внимания, только осмотрел одно из стёкол фонаря с разошедшимися от середины трещинами, мысленно пребывая в собственной тёплой уютной постели. Хм, такой ели с облезлой корой он не припоминает, неужели заблудился? Нет, всё в порядке, это та самая огромная ёлка, которая приносит множество шишек осенью, Юркина любимица, просто мальчишка никогда раньше не видел дерево с другой стороны. Значит, совсем рядом круглая полянка! Юноша покрутил головой и с трудом обнаружил хорошо скрытый просвет в плотной стене необъятных стволов. Ломая ветки, он напрямик продирался между соснами и скоро, ещё более потрёпанный, выбрался на знакомую лужайку. Ни разу не оглянувшись, он опустился на колени, вялыми пальцами с пятой попытки зажёг промасленный фитиль свечи и присмотрелся мутными глазами к сочной траве. После чего обе руки запустил глубоко в землю, почти по локти, поднатужился и… буквально снял толстенный верхний слой почвы, ровно обрезанный под небольшой квадрат площадью метр на метр. Точнее не снял, а откинул, так как к пласту живого грунта, был намертво прикреплён железный люк, ныне открытый и гостеприимно приглашающий проследовать прямиком в преисподнюю. Юноша прыгнул вниз (высота вертикального туннеля совсем небольшая – Юра легко высунул руки по локти наружу), чуть не забыв поместить крышку на место и тем самым скрыть следы преступления, и отправился вдоль по странному, кое-где освещённому коридору. Дарий и Артём, занятые какой-то карточной игрой, не заметили плетущегося к зале Сборов юношу. Даже когда тот с ними вежливо поздоровался, не нашли в себе сил оторваться от очередной партии. Парень пожал плечами, в течение нескольких минут открывал ворота (стражники уже обратили на него внимание и с интересом ждали развязки событий), что, в конце концов, ему удалось, и вошёл внутрь. Юноша, как всегда, успел к самому началу: Евгения стояла на сцене, оправляя одежду и готовясь к выступлению, ребята собрались за разного вида столиками, с нетерпением посматривая на одного из главных докладчиков. Только вошедший мальчишка лениво поводил физиономией по сторонам, пропуская мимо ушей насмешки, обращённые в его сторону «Мне кажется, или сегодня этот чудак ещё чуднее обычного?», «Не представляю, как его включили в наш клуб», «Мне стыдно за него, во что он одет!» «Совершенно несерьёзное отношение к такому важному делу» и «Ему, наверное, даже чувствовать лень, истинный Обломов!». Юрию неинтересны сплетни – его мало что занимало, он лишь выискивал глазами ПаПе, и довольно быстро его водянистые, но острые глаза нашли куратора – тот стоял в тени, скрестив руки на груди и внимательно наблюдая за подопечными. Юра без сомнений подошёл к нему и остановился, прислонившись к стене рядом.

– Добрая ночь, – поздоровался мальчишка.

– Добрая, – задумчиво ответил мужчина, повернулся к подростку и спросил. – Ты не слышал, когда проходил через залу, ребята очень недовольны тем, что я назначил собрание в столь позднее время, да ещё и перед таким важным днём? Вам явно не суждено выспаться сегодня, – и с сочувствием и виной в глазах осмотрел необычайно бодрую для подобного времени суток толпу.

– Не слышал, – подавил зевок и зажмурился парень, – но я уверен, никто из них не обвиняет Вас. А если кому-то что-то не нравится, то вслух он точно ничего не скажет, поэтому Вам не о чем беспокоиться.

– Ты умеешь обнадёживать, – улыбнулся Павел Петрович, – зато всегда говоришь, что думаешь, не стесняясь, за то я тебя и ценю.

– А ребята не понимают, чем я Вам так угодил, что удостоился такой чести, – без тени шутки произнёс юноша, вовсе не жалуясь, – я много успел про себя услышать и понять. Может, Вы объясните им?

Куратор рассмеялся, и его толстый живот и щёки затряслись. Совершенно не верилось, что такой человек способен на твёрдое проявление характера и имеет собственные идеи и стремления.

– А я ведь не шутил, – немного занудливо и замедленно оповестил его Юра, – на самом деле у меня полностью отсутствует чувство юмора. Меня ничего не может рассмешить, кроме щекотки, естественно.

– А твой друг, Виктор, совсем на тебя не похож, – невпопад вставил ПаПе, очевидно, устав от долгих излияний и монотонного неизменчивого голоса, – Кстати, он ещё не пришёл. Ты знаешь, что с ним произошло?

– Он придёт, – пообещал парень, – он всегда опаздывает. Меня это немного злит.

– Мы все не без недостатков, – заметил мужчина, тонко намекая на излишнюю размеренность и неторопливость собеседника.

Надо отметить, что в помещении была превосходная акустика: то, что предназначалось для всех ушей, то есть, звуки, исходящие из центра, прекрасно и равномерно распространялись по всей зале, а личные разговоры, а именно те, которые имели место в тёмных закоулках, оставались в тайне. Вот и сейчас по подземной пещере пронёсся уверенный кашель, привлекающий к себе внимание, подростки встрепенулись, Павел Петрович с гордостью обратил взгляд к своей подопечной, а Юрий, набросивший на голову капюшон и откинувшийся назад, только искусно делал вид, что спал и не интересовался происходящим, на самом же деле он внимательно слушал.

– Полагаю, все, кто хотел, уже собрались здесь, так что я начинаю, – громко и чётко произнесла невозмутимая девушка, одетая в безупречную строгую юбку и рубашку, словно на официальной докладе, – я привыкла первыми сообщать плохие новости, так что вынуждена вас огорчить: я…

– Ой, простите! Простите-извините! – по толпе пробежала недовольная рябь. Кто-то активно работал локтями, стараясь пробраться к желаемому столику в самом углу. Началась толчея, раздражённые выкрики, обзывательства и оскорбления, в которых фигурировало одно имя – Виктор.

– Твоя правда, пришёл, – удивлённо отметил ПаПе. Юрий промолчал, посчитав лишним что-либо отвечать или комментировать.

– Ты что, издеваешься, толстяк? – воскликнул кто-то, особенно вспыльчивый.

– Разговоры! – прикрикнул Павел Петрович, ценитель высокого слога и светских вежливых бесед. Витька торопливо пристроился к барной стойке, с восторженно-взволнованным выражением и уставился на Женьку. Девушка также проводила мальчишку взглядом и продолжила с нажимом.

– Так что вынуждена вас огорчить: я завтра утром уезжаю в Целинск, на весь учебный год, в специальную школу, поэтому придётся вам, тем, кто останется, искать другого осведомителя.

Зала наполнилась многочисленными горестными стонами и вздохами разочарования. Евгения подняла руку, призывая к молчанию.

– Однако у меня есть и радостные вести, – все примолкли. – Во-первых, я буду возвращаться в Юрган в свободные и значимые дни, кроме того, я знаю, здесь присутствует хорошая мне замена, – и устремила взор на смутившегося коренастого парня с длинными, собранными в хвост волосами. – Я сомневаюсь, что в ближайшем времени ситуация хоть как-то изменится или появятся жизненно важные новости. По крайней мере, в последние несколько недель всё протекает гладко и спокойно. Большая часть народа покинет город, и вам станет легче проводить собрания, я же во время учёбы попытаюсь найти новых единомышленников.

– В этом нет никакой необходимости, моя дорогая, – возразил, выйдя в свет, Павел Петрович. – Я, конечно, уважаю твоё рвение, но не боишься ли ты выдать наш замысел незаинтересованным личностям? Я нисколько не ограничиваю тебя в действиях и решениях, но предупреждаю: в Целинске с тобой рядом не будет Питера. Если кто-то узнает, этого уже не исправить.

– Я обещаю быть очень осторожной, Вы же знаете меня. Сначала прощупаю почву и лишь когда всё выведаю, – она хлопнула в ладоши, утвердительно обводя аудиторию взглядом.

– Я тебе доверяю, – кротко кивнул мужчина и вернулся на своё прежнее место наблюдателя.

– И всё же, есть какие-нибудь новости? – выкрикнул кто-то.

– Да, разумеется, они всегда есть, – девушка откашлялась, – совсем недавно, например, два дня назад, мы с уважаемым Павлом Петровичем и несколькими взрослыми ребятами провели очень хорошую попытку, к сожалению, неудачную, вербовки Алексея Романова…

Тем временем Виктор стоял рядом со своими приятелями и то тихо что-то нашёптывал им, то отвлекался на Женькину речь. Людмила и Дмитрий казались не очень обрадованными такому соседству и еле-еле сдерживались, чтобы не прекратить какой-нибудь резкой репликой этот нескончаемый поток бессвязных слов.

– А я ведь горжусь, что дружу с такой девушкой. Настоящий оратор, вы только послушайте! – восклицал он, не осознавая, что мешал приятелям в полной мере оценить талант Евгении. – А опоздал я не потому, что проспал, вы же знаете, как важно для меня каждое собрание! Опоздал я потому, что по дороге сюда за мной погналась страшная огромная собака! – и он, описывая размеры пса, максимально развёл руки в стороны. – И это всего лишь туловище, без учёта головы и хвоста, вы представляете? Сущее чудовище из ада! И собак я до смерти боюсь, так что пришлось мне убегать от неё целых полчаса, через лес, между особняков, по дороге, а она такая быстрая, конечно же, на длиннющих лапах! В общем, если бы не псина, я бы даже пришёл заранее, раньше вас.

– Конечно, – не поверил Дима, а Люся не выдержала.

– Зачем же ты убегал, глупый? Ведь на уроках ССБ с самого начала учат, что при встрече с такими животными категорически нельзя делать резких движений, а только замереть и медленно, избегая зрительного контакта, опуститься на землю! Мы с тобой рядом в тот день сидели, как ты слушал?

– Да? – удивился парень, – запамятовал… – и вдруг покосился в сторону ПаПе. Оказалось, его вечно сонный друг на минуту ожил, активно помахал рукой Витьке, кажется, вслух поприветствовал и снова задремал. Виктор стремительно отвернулся, на лбу его было написано, что мальчишке стыдно за своего приятеля. – И как только бедный Павел Петрович Юрку терпит, – пробормотал он и неловко хихикнул, ища поддержки. Некоторые ребята согласно кивнули, другие осуждающе покачали головой. Вокруг раздались аплодисменты, и под нестройный хор похвал Женя спустилась со сцены, окончив выступление. Сразу же её место занял куратор.

– Я хочу сказать всего пару слов, – он добродушно распахнул руки, словно желая всех обнять, – как давно мы уже знакомы? Относительно истории – совсем малость, но на самом деле время измеряется отнюдь не годами и месяцами, хотя глупцы, назвавшие себя первооткрывателями, упрямо пытаются. Им постоянно не хватает этого самого времени, они стараются поймать его и присвоить, вписывают в уравнения всё новые факты, но что-то у них не сходится. Конечно, ведь они забывают маленькую, но важнейшую деталь – результат потраченных часов и оставшиеся навсегда воспоминания. Всем же известно, что иногда минута кажется бесконечной, и всё можно успеть за один оборот стрелки, а иногда целый день пролетает за мгновение, если прожит безо всякой пользы, бездарно. Чем больше в нашей памяти отложится мгновений, тем дольше мы жили, а нам, определённо, есть, что вспомнить, верно? – его поддержал гул голосов. – Вижу, вы согласны, что знаем мы друг друга уже невероятно долго. Многие из вас сдружились, сплотились, что похвально, некоторые предпочитают держаться обособившимися, а другие всеми силами стараются вам показать, как нуждаются в дружбе и общении, а вы бессердечно их игнорируете. Нехорошо, нехорошо, – на этих словах Дмитрий с Людмилой стыдливо вжали головы в плечи. – Однако вернёмся к времени: к счастью ли, к сожалению, в последние недели наступило затишье во всей стране, так что мы впервые смогли составить примерный план действий. Шестнадцатое марта – кто-то подумает, что ждать придётся нескончаемо долго, однако вынужден вас ошеломить: месяцы без нашей деятельности пробегут абсолютно незаметно, ведь очень многие покидают нас, – он грустно ссутулился, – ребята, милые, не первый раз говорю, но мне будет не хватать вас! Мы научились очень хорошо понимать друг друга, привязались к новым друзьям, и последнее, что хочу сказать, помните: уже совсем скоро роковой момент, роковой для всех нас. Вы уже взрослые, сами сделали выбор, и знаете, что без жертв не добиться результата, однако даже те, кто… Возможно… Не застанет плодов своих усилий, всё равно прожил гораздо дольше, чем старики, просидевшие всю жизнь у окон и готовые на любую подлость ради возможности не покидать любимое старое кресло!

Мужчина закончил с дрожью в голосе и, смаргивая с ресниц подозрительную влагу, спустился к толпящимся, страстно желающим объятий или хотя бы прикосновений детям, что мгновенно обступили его, едва не плача от обожания и осознания священности происходящего. Жар человеческих тел, крики, толчея – всё это очень напоминало типичную встречу известного посредственного музыканта с многочисленными обезумевшими фанатами, стоявший в стороне Юрка даже удивился, отчего товарищи не разорвали ПаПе на сувениры. Однако мужчина ни капли не пользовался своим положениям и не преувеличивал своих чувств, едва сдерживая слёзы и протягивая руки всем подопечным.

– Не горюйте, слышите? Не смейте горевать. Ещё многое успеет измениться: чьи-то пути разойдутся навсегда, кто-то, ныне враждующие, станут лучшими друзьями. К нам могут примкнуть новые люди, но и старые знакомцы способны навек поменять своё мировоззрение, или струсить, или попасть под влияние проправительственной пропаганды и покинуть нас… – многочисленные разочарованные восклицания и обещания вечной верности эхом отразились от стен, а один юноша, до того момента стоявший отдельно от товарищей с печальным и виноватым, но решительным видом, вдруг вспыхнул, его глаза загорелись зелёным пламенем; он по освободившейся дорожке, провожаемый взглядами сверстников, прошёл к куратору. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и парень резко обнял мужчину, крепко прижавшись к нему. Павел Петрович с грустью и любовью положил ладонь на затылок мальчишке. Зала погрузилась в полную тишину – ребята понимали, что происходит что-то очень важное, и ждали объяснений. У каждого в груди сжалось сердце, готовясь к печальному известию и тоске, Юрий оттолкнулся от стены и встал рядом со всеми остальными, также внимательно наблюдая.

– Ты всё точно решил? – тихо спросил Павел Петрович. – Это совсем как расстриг из монахов – шанса вернуться не будет, – и шутливо поднял уголки губ. Юноша с твёрдостью посмотрел на куратора и прикрыл веки, показывая согласие. – В таком случае мы с тобой позже поговорим, после общего собрания, чтобы обсудить кое-что, – пообещал мужчина.

– Больше двух – говорят вслух! – обиженно топнул ногой какой-то маленький невежа – младший участник движения справедливости, за что сразу же был схвачен цепкими пальцами соседа за круглое ухо. Но эффект домино уже не остановить: ребята, начиная малышами и заканчивая старшими, начали роптать, мол, действительно, если произошло что-то важное, касающееся их клуба, то каждый имеет право знать. ПаПе поцокал языком и поднял обе руки: воцарилось молчание.

– Надеюсь, каждый из вас понимает, что существуют проблемы коллектива, и личные, так что вам вовсе необязательно знать обо всех семейных, например, распрях вашего товарища – он сам решит, хочет ли с вами делиться.

Подростки утихли, но Питер, парень, так неожиданно заключивший в объятия своего куратора, поднял голову и напряжённо произнёс:

– Вы правы, – он на секунду повернулся к Павлу Петровичу и повторил, – они правы. Они хотят знать, что случилось, поэтому я прошу, – снова взгляд, брошенный на ПаПе, – чтобы Вы разрешили мне обсудить это «кое-что» с Вами прямо сейчас, при всех моих товарищах.

– Я, разумеется, не могу тебе запретить, – похоже, мужчина был поражён. – Но пойми, что в противном случае неловко и неудобно станет именно тебе.

– Я не собираюсь искать поддержки у друзей или обвинять в чём-либо Вас, Павел Петрович, – он упрямо выпрямился, – мне не нужна защита. Я принял решение, и должен сказать о нём всем; должен знать, что обо мне подумают.

– Хорошо, – сдался куратор. Ребята стояли, как громом поражённые – им стало ясно, что одной плохой новостью собрание не ограничится. Мальчишка встал рядом со сценой, повернулся ко всем лицом, набрал побольше воздуха.

– Я собираюсь покинуть клуб, – коротко и сразу отрубил Питер Лутчанов. – Подождите, дайте мне договорить, – остановил он нарастающий шум. – Многие из вас, особенно мои приятели, замечали, что в последнее время я реже посещал встречи, а если и не замечали, то я вас уже… оповестил. Я не люблю долгие предисловия, – он обвёл собравшихся ястребиным взглядом, – я больше не разделяю ваши идеи и интересы. Хотя нет, убеждения у меня те же, но способы их осуществления я считаю крайне неправильными и безнравственными, поэтому отказываюсь участвовать в терроре. У меня всё, – он отошёл в тень.

– Петька, что с тобой произошло? – раздался чей-то растерянный голос. – Неужели ты не шутишь?

– Клоун из здесь присутствующих только один, и он рядом со мной, – хмуро сказала Женька, показывая на Митю, – а Питер говорит абсолютно серьёзно. Только его это нисколько не оправдывает.