Планета в клетке

Инженер прохладно ответил полуобернувшемуся господину:

– Наверняка, сир, у этого царственного ребёнка найдутся игрушки и получше обгрызенного карандаша старого зека.

Господин почти перебил его и, заметно ухмыльнувшись, ответил, поймав тон:

– О чём вы говорите, господин старший смотритель Фактории. Вы не выспались, ваш юмор чёрен, что нехорошо в присутствии царственного ребёнка…

Тут же он ойкнул и захохотал, слегка отстранив малыша и изумлённо рассматривая свои военные, штопаные на коленях штаны. (Невелика потеря, подумал он и вспомнил, как со вздохом оставил под кроватью любимые джинсы. Он норовил натянуть их даже во время еженощного выхода ко двору, а тут чего-то решил приодеться.)

Атрезий с мрачным удовлетворением хмыкнул, обойдя короля на шаг и поглядев вполглаза на меняющую цвет ткань.

Кто-то из свиты тотчас засюсюкал и принялся уговаривать отдать ребёнка. Но король только крепче прижал к себе брызгуна и нежно поцеловал в нагретое солнцем пушистое темя с двумя макушками.

– Блаженны росы утра первого. – Молвил он растроганно.

Спортивный пиджак обменялся с кем-то взглядом и еле слышно сказал сквозь зубы:

– Трогательно, а?

Атрезий, проходя, слегка толкнул его. Пиджак буркнул:

– Смотри, куда прёте, господин начальник Фактории.

Атрезий глянул, не извинился и, догнав его величество, вытащил из-за уха карандаш, протянул его ребёнку. Король жадно посмотрел на то, как пальчики ребёнка сомкнулись вокруг подарка (поезд Атрезий незаметно изъял) и молвил:

– Сир советник, мне несподручно – заберите…

Фортунатий – а это был он, так и встал. Атрезий спокойно выдернул из царской подмышки хлыст.

Застыл с ним.

– Оставьте себе… если не сложно. – Небрежно молвил король. – Ах… ах. Сейчас мы домой… в тёплую постельку… молока сладкого нам… ах. Ах.

Король увлёкся. За его спиною придворные расслабились и потихоньку расходились туда-сюда.

– А где у нас глава разведки?

– Ну, не всё же ему разведывать.

Спросивший и ответивший обменялись взглядами, не сулившими отсутствующему ни толики милосердия.

Шли эти, вступившие в короткий диалог, чуть подале и себя особо не афишировали. Тем не менее, их услышали.

– Кто тут толкует о нашем славном главе разведки?

Один из говоривших обернулся.

– Прото… как поживает твой живот?

Прото – это был толстяк, присутствовавший на королевском променаде под луной в каком-то заброшенном местечке вчера, сказал бы я, если бы это было правдой. Это вчера, скорее всего, приходилось на завтра, но стоит ли удручать себя такими, в сущности, ненужными подробностями? К тому же, Прото выглядел почему-то значительно моложе, а живот его занимал меньше места в пространстве.

– Превосходно. – Поглаживая себя, отвечал Прото.

Он интимно склонился так, что толстый нос его пришёлся как раз посреди собеседников и прошептал:

– Но он ничто по сравнению с тем чревом, что выносило этого лохматого ребёнка, которое его величество изволил украсть у любящих родителей.

Один из болтунов поморщился:

– Очень громко, Прото. И неумно, сказал бы я.

– Ты так и сказал, о робкий царедворец.

Прото отпрянул с громким смехом. Его величество глянул через плечо, воркуя с малышом, задумчиво положившим ему на это плечо подбородочек с ямкой.

Прото сложил пухлые ладошки рупором и сдавленно промолвил:

– Виват.

Король рассеянно кивнул и, отвлёкшись, отобрал у ребёнка веточку, которой тот, неизвестно как, ухитрился завладеть. Прото встретился взглядом с ребёнком и замер. Один из болтунов зловредно подтолкнул его.

– Что, дружище?

Прото кивнул на младенца, и с усилием отведя взгляд, шепнул:

– Ого.

Тем временем, на старой обшарпанной площади у вокзала, толпились люди, переночевавшие в здании. Они в основном сурово молчали, только один женский голос жалобно взмывал над толпой.

В неровном круге пустого пространства некоторое время назад возник служитель закона. Женщина обращалась к нему. Другие помалкивали. Нечёсаные дамы прищуривались на торопливо поднимающийся жёлтый шар звезды. Плечи их прятались в чрезвычайно сочных расцветках шалей и накидок, тесёмки корсажей торчали, как былинки – небрежно были затянуты, у той слишком туго, у другой едва. Словом, картина всегда пленительная и даже в то ужасное утро.

Служитель закона не пленялся. Хмурый и печальный, он был не лишён известного обаяния – круглая голова, шар торса и две чуть полусогнутые ноги. Лицо тоже в окружность и небрито. Слушал он внимательно, и, если бы кого-то и обмануло его простейшее геометрическое устройство, то уж не стоявшего сбоку от происшествия высокого черноволосого и белокожего мужчину, одеяние которого составляли штаны с единственной подтяжкой, белая сползшая с плеча рубаха и – бросим взгляд ниже – сапоги гармошкой.

То был отец украденного так нелепо ребёнка.

Он следил за стражем неотступными чёрными глазами и казался спокойным.

– Погоди. – Сказал хрипло страж и, откашливаясь, повёл глазами над головами подступающих к нему. – Ты всё по порядку скажи, а голосить зря брось. Говоришь, маленькие. Карлы, что ли?

– Да нет же. – Молвил издалека черноволосый, так как жена его замешкалась.

Все невольно разом повернулись к нему, потому что он впервые с начала следствия заговорил. Что-то жутковатое было в зрелище безмолвных людей, одновременно развернувшихся и вперивших взгляды в одно это лицо. Настроение затронуло и стража, и он повёл толстыми плечами, поёжившись вполне определённо.

– Их раньше видели? – Справившись с собой и стряхнув наваждение, молвил страж изменённым голосом.

По законам логики вопрос его был обращён к последнему подавшему реплику, но мужчина молчал, причём это не показалось невежливым. Внезапно он сделал шаг в сторону и толпа мигом, что тоже странно, потеряла к нему интерес. Они отмерли, как в игре, и приземистая, похожая на дорогую грушу в платке, кумушка поспешила занять обзор перед стражем. Быть может, ею руководила не только общая забота о пропавшем ребёнке, ибо она спустила платок с одного плеча, и её красное лицо осветилось улыбкой.

– Как сказать. – Вдумчиво заговорила она низким голосом и, опустив взгляд, тотчас мгновенно подняла в белых чистых окоёмах две густо-зелёные радужки. – Как сказать, офицер… и видели и не видели. Боюсь, – понизив голос, продолжала она сугубо конфиденциально, – вы можете на смех поднять, коль я скажу… вы не поверите.