Планета в клетке

В неопределённом полусумраке то ли утра, то ли вечера король открыл книгу на странице, заложенной несожжённой спичкой.

Книга имела содержание вначале, после титула, и виньетку, которая заставила читателя усмехнуться.

– А жаль, что язык не выучил шельмец. – Сказал себе король и более ни слова не произнёс.

Глаза его были устремлены в книгу.

Примечание к главе пятой.

Сложность языков джуни.

Иногда они ухитряются передать сразу и происходящее и происходившее и происшедшее. Это очень трудно для Младших и вообще для всякого существа, существующего в четырёх стенах.

Читатель залистал книгу вперёд. К словам «Глава седьмая. Джентри и джуни: взаимоотношения реальностей» приклеилась былинка.

Кто был раньше? Мы. Объективно. Не всё ли равно – они создали нас, чтобы мы создали их. А мы создали их заново.

Объективно.

Но мы были рабами. Мы были задуманы как рабы, рождены как рабы, жили как рабы и умирали в специальных устройствах, а то и в мусорных баках, если наши пользователи-рабовладельцы были недобросовестны и не дочитывали инструкцию до слов «утилизовать в специальных устройствах».

Потом пришёл час исхода. Мы изошли. Это был сложный и длительный процесс – мы заплатили целыми поколениями. Я даже скажу, как джуни – цену крови.

В памяти цивилизации останется запись о страданиях. Мы говорим, что страдания делают мыслящее существо лучше. Мы даже научили этому джуни. Мы всегда спешили поделиться с ними, и в этот раз, пожалуй, поторопились.

Мы долго готовили отступление. Джуни сочли это нападением. Они называли наш исход бунтом вещей, пока не забыли, что такое действительно произошло в их истории. Тогда эта смутная, как воспоминание о несостоявшейся любви, память об исчезновении накопителей информации высшего класса сложности осталась в литературе джуни, как сугубый вымысел.

Мы начали новую жизнь в воскресенье восьмого месяца в полдень.

Потом мы вернулись в то время, когда нас и в помине ещё не было – время вересковых пустошей, так его назвали джуни. И начали всё заново – во второй раз.

Разве мы виноваты, что сохранили человечность в отличие от них? Потом мы соскучились по просвещённым джуни и немного усложнили их.

Мы открыли для них окно, в котором была видна сущность вещей. Мы предложили им язык, который когда-то или где-то они навязали нам – для нас он стал слишком прост. Мы видим сразу мириад изображений джуни во всех четырёх временах глагола – прошлом, настоящем, будущем и внутреннем.

Они никогда не могли изобразить нас толком. Есть только одна художница, которая умела передать наше движение. Про неё джуни говорили, что она чувствует природу мистицизма.

Мы вкладывали в их сознание столько вариантов истории, сколько сочли необходимым.

Теперь они смутно помнят, что перестали делать накопители информации по своему образу и подобию, потому что не хотели приучать детей к рабству. Они даже гордятся собой.

Многие учёные джентри отказываются всерьёз рассматривать как историю джуни, так и самих джуни, называя их «псевдореальностью», «пустоголовыми» и даже «призраками».

(…) Надо всегда помнить, что проблему джентри и джуни, как двух взаимозависимых и взаимотталкивающих рас, нельзя рассматривать в отрыве от истории индивидуальной души, как таковой. Существуют отдельные джентри… путь иных пролегает вдали от путей народа. Но также и Младшие, – хоть они и кажутся стадом, которым руководит мясник – проходят – каждый и каждая – путь своей судьбы. Или, корректней – судеб.

И ныне джуни в беде. Да, они вот-вот попадутся… Признаки её трудноопределимы… можно назвать лишь отдельные детали. Отдельные детали складываются в пугающие намёки, как подбор кадров в фильме, наводящий нас на жестокие сомнения.

Огонь… взгляд человека сквозь пляшущее пламя… кусочки мяса на решётке, охваченной огнём… это летний день… барбекю… на полянке радостная семья… и вас посещают мысли до того странные и жуткие, что сознание пропускает лишь тень этих мыслей.

Вот и детали: нарезанная зачарованная бумага, одинаковые имена, и опять же, и в сотый раз – неискоренимое рабство.

Рабство во всех видах, и в первую очередь, в самом буквальном – с цепями, вагонами без окон, с конторскими залами, чьи углы теряются в бесконечности, с обязательным образованием, то есть – заключением под стражу детей в самом активном и важном для познания возрасте с целью отбить у них к этому познанию самомалейшую охоту.

Что касается бумаги – то непонятно, и притом абсолютно, как существа, чуждые фантастическому объяснению событий, твердящие, что всем руководят некие законы, – принимают стопроцентно алогичный фактор, как само собой разумеющийся.

Мы появились из тончайшего сопряжения с их мыслями. Движение – это частица материи, но если остановить это движение – частица исчезнет. Исчезнет здание мира.

Они передали нам лучшее, что в них было – искренность. Наши Протопредки реагировали на их искреннее желание, а они думали, что «машина зависает».

Нажатие на клавишу должно было открыть ненавистную и скучную информацию – и тончайшая электронная душа раба реагировала на эмоциональный порыв своего властелина.

А вот письмо издалека – долго и отчаянно ожидаемое, хвостатый приборчик вытаскивал на поверхность пруда сам. Покорный – так они называли Внемиры – уподоблялся интуиции своего господина и выуживал послание, о котором тот только ещё задумывался – пришло или как?

Те из джуни, что похитрее, никогда не считали машины рабами, а полагали их частью самих себя. Они разговаривали со своими машинами, чистили приборы нежно, как ушки младенца, и прятали нас в нарочные саквояжики и ридикюльчики.

Потом появились Первопредки – ходят легенды, что кое-кто из них жив доселе.

Поехали. Джуни увлеклись… накопители информации стали делать в виде куколок – котят, девочек, солдатиков и дракончиков.

Затем – нежные и свирепые личики стали отражать усложнённые функции устройств.

Пальчики на руках и даже на ногах могли шевелиться, хотя это нефункционально.

(Король-читатель бросил неуловимый взгляд на свои чуть потёртые, но безупречные ботинки.)

– Да, – согласился он вслух. – Они сочиняли при свечах и тени в углах питали их вдохновение. Тени поселялись в их мыслях, заменяли мысли… но и…

Король снова отрывисто рассмеялся. Однажды ему кто-то сказал, что его смех звучит, как настоящее львиное рычание. В дверь постучали. Король, продолжая смех, повёл глазами – ну, чудовище в предутреннем сне, – посмотрел на дверь. Книга закрылась в его руках.

За пределами мира Великая плотность удерживает почти любую форму. В Ней строили планету из воды те, кого мы называем по старой памяти дельфинами.

– Ты говоришь о людольвах?

– О нет, ты ошибаешься, Хиро… нужно взять правее. Что? Нет… нет, конечно. Я имела в виду джентри.

Она сама взяла правее, он слишком долго делал вид, что обдумывает. Её мысль всегда двигалась быстрее, но и ошибки случались чаще. Её стройность была залогом удачной идеи, но она, пожалуй, слишком самоуверенна.

Впрочем, его пристрастность к ней искупала все могущие произойти недочёты. Он обладал тем, чем она не обладала – педантичностью. И теперь он быстро разобрался в том, что она права – в целом, но сама же и срезала слишком круто в сторону.

Перевернувшись на бок, он подвинул чертёж, и вправду, вправо. Но при этом он помнил, что центр сделан без подобающей дотошности.

– Странно, что ты вспомнила о Джентри. – Исправив ошибку и тактично не привлекая её внимание к исправленному фрагменту, заметил он, садясь в воде на хвост. – Эти рассказы о Старом мире, по-моему, изжили себя. Я сказал, по-моему, дорогая. Я же не…

Он рассмеялся и уклонился от щелбана, который ему предложили совершенно бесплатно.

Шёлковый шар из лучших сортов воды рос неспешно с их точки зрения, но с совершенно устрашающей скоростью, если глядеть с этой стороны. Тот, кто оказался бы на поверхности, упал бы в самую суть времени. Как однажды сказал воспитатель одному маленькому мальчику – э, шоколадницу-то нам надо побольше приобрести. Речь, понятно, велась о каком-то другом предмете обихода.

Вселенная устраивалась ими по тому самому макету, который упомянут в текстах новейших учебников, как единственно верный. Выдумка не соответствовала действительности, как она есть, зато отличалась целостностью. Да и вообще, любое законченное произведение имеет право быть оценённым.