Корабль теней

Команда, стараясь не разделяться, принялась исследовать корабль. Ветер понемногу крепчал, качка усиливалась. Уже почти совсем стемнело, подступившая мгла казалась непроглядной; закатное солнце, как и молодой месяц, не могли пробить своим слабым светом плотный слой тумана, окружающий судно. Мужчины одновременно включили фонари и начали обшаривать скрипящую посудину желтыми световыми лучами.

Палубы – что носовая, что кормовая, – оказались совершенно пусты. Ни людей, ни каких-то вещей, ничего. Даже водоросли и прочий морской мусор, который обычно появляется на кораблях, дрейфующих в море, обнаружить не удалось – полы были чисты, словно только что отдраены.

– Смотрите, ребята. У них тут даже дощатого настила нет, – тихонько сказал Витек, стуча носком ботинка по совершенно голому жестяному покрытию. Из него кое-где торчали металлические заклепки. – Странно. Куда он делся?

– Может, команда все сожгла? Здесь вообще нет ничего деревянного – ни палубных досок, ни ящика для песка. Шлюпок тоже нет. Даже ручка у лопаты куда-то пропала. А здесь, – мичман указал на торчащие вдоль борта уши поручня, – должна быть лиственничная прожилина, но и ее тоже нет. Что за фантасмагория?..

– Какое «сожгла»? Двигатель тут не паровой, а дизельный, без топки. – Володя указал рукой на дверь трюма.

В этот момент в недрах корабля что-то хрустнуло, затем раздался скрип, похожий на протяжный то ли вздох, то ли стон. Мужчины переглянулись.

– Надо осмотреть трюм и рубку. – Голос Володи звучал преувеличенно бодро.

– Тебе надо – ты и смотри, – буркнул Витек.

– Это не мне надо, это приказ командования.

– Командование наше, небось, уже давно якоря сушит на диване.

– Отставить базар, – негромко оборвал спорщиков мичман. – Палубы обошли? Обошли. Теперь топаем в трюм. Если кто и есть живой, то только там.

Из трюма вновь послышался скрип-вздох-стон.

– Не нравится мне это корыто, ох, как не нравится, – пробурчал Витек. – Кстати, а как оно называется? Мы так и не выяснили. Вон там надпись, – он указал лучом фонаря на стену возле входа в трюм.

– Что здесь намалевано? – Мичман, близоруко прищуриваясь, всматривался в незнакомые символы.

– Н-непонятно, – Володя, казалось, впервые был обескуражен. – Какие-то дикие буквы. Не латиница, не кириллица, не греческий.

– Может, эти… ероглифы? – предположил Витек.

– Н-непохоже, хотя-а… Да нет. Тарабарщина. – Горбунов ожесточенно поскреб пальцами подбородок.

Иван Петрович достал из внутреннего кармана огрызок карандаша и маленький блокнот с цветочком на обложке.

– Надо записать название. Вернемся на базу – отдадим языковедам, они разберутся, что это за и-ро-гливы. – Он принялся чиркать в блокноте, затем отошел к пожарному щиту, чтобы срисовать надписи и с него. – Это не тарабарщина, это явно какой-то язык: буквы складываются в слова. – Закончив, мичман убрал блокнотик обратно во внутренний карман.

Володя распахнул дверь, ведущую в трюм. Она заскрипела, взвыв как раненый зверь. Витек заметно вздрогнул. Мужчины осторожно вошли внутрь, шаря лучами фонарей.

В трюме оказалось ощутимо теплее, чем снаружи. В нос ударил сладковатый, спертый запах, словно год назад здесь оставили гнить ящик яблок. Фонари осветили большой холл, совершенно пустой, если не считать пары железных стульев без сидений и спинок, и железного же ящика, стоящего в углу. Ящик был пуст, его настежь распахнутые дверцы, гулко хлопающие в такт качке, казались похожими на чьи-то голодные челюсти. Громко хлопали и двери, ведущие в помещения из холла, обшарпанные таблички на них были сделаны все на том же тарабарском языке. По стенам змеились электропровода – старого образца, витые, судя по всему, когда-то бывшие в тканевой оплетке; многие из них были оборваны и висели плетьми, касаясь пола. На потолке были установлены плафоны освещения, но большинство из них оказались без ламп или с их разбитыми останками.

Заглянув за одну из незапертых дверей, Володя обнаружил несколько стоящих в ряд железных двухэтажных коек – ржавых, с плетеными панцирными сетками. Ни матрацев, ни подушек с одеялами на них не оказалось. Около каждой койки стоял небольшой железный шкафчик, покрашенный когда-то голубой, а теперь рыжевато-серой краской. Все шкафчики были совершенно пусты и зияли открытыми дверцами. Володя обвел кубрик лучом фонаря и, убедившись, что здесь никого нет, вышел обратно в холл.

Тем временем Витек, переборов наконец страх, сунулся в другую дверь, с левой стороны от входа в трюм. Там он нашел несколько столов, явно привинченных к полу, пару все тех же стульев без спинок, какие-то огромные тумбы вдоль стены и ряд запертых шкафов. По полу болталась различная утварь – тазы, вилки, половники, какие-то кастрюли. Судя по всему, это был камбуз.

– Парни, зырьте сюда, – позвал Витек. Иван Петрович и Володя подошли к двери камбуза и осторожно заглянули внутрь.

– Возможно, в ящиках что-то есть, – сказал мичман и повернул ручку дверцы ближайшего из них. Неожиданно оттуда с грохотом посыпались тяжелые консервные банки.

– Ого! Жратва! – удивленно хмыкнул Витек. Взяв в руки одну из банок, он сосредоточенно изучал надписи – они были, как оказалось, все на том же непонятном языке. – Давайте откроем, посмотрим, чего там. Вроде бы рыба, судя по этикетке.

– Е-мое, серый как штаны пожарника… Ну далась тебе эта рыба, Витек, – раздраженно бросил Володя. Но тот не слушал; пошарив лучом фонарика по полу, он без труда нашел большой, тяжелый поварской нож и, примостив банку на железном столе, наугад ткнул куда-то в крышку.

Раздался громкий свист, банка, подскочив над столом, закружилась в воздухе, визжа как поросенок. Витек, страшно перепугавшись, выронил нож и отпрянул от стола, крепко приложившись затылком о железный ящик. Он рванул пуговицы на кителе; одна из них, отскочив, звонко шлепнулась о пол камбуза; суетливо шаря в разрезе ворота тельняшки, Витек вытащил маленький нательный крестик, и, истерически хватая ртом воздух, принялся целовать его, что-то приговаривая. Иван Петрович и Володя тоже оцепенели, замерев у двери камбуза.

Через несколько секунд свист прекратился и банка с жестяным звоном упала на стол. Володя осторожно подошел и взял ее.

– Ребята, да она пустая!

– Че ты гонишь, Вовка? Я же сам ее в руках держал! – Витек, сунув крестик обратно в горловину тельника, недоверчиво выдернул банку из рук Горбунова. – Мать моя… И правда – пустая. Но как так?

– Давайте откроем другую, – предложил мичман. Его разбирало любопытство пополам с оторопью.

– Да ну нахрен! Сами открывайте! – отшатнулся Витек, выбрасывая пустую жестянку через плечо. Она загремела где-то в углу камбуза.

Володя взял еще одну банку, с нарисованной улыбающейся коровой, и прикинул на вес – вроде полная. Расположив ее на столе, он поднял упавший нож и, прицелившись в край крышки, хлопнул ладонью по торцу ножа.

Вновь раздался свист; нож, вырвавшись из руки Горбунова, взлетел вверх, оставив на его левой ладони красивый порез, из которого брызнула кровь; на этот раз банка не закружилась в воздухе, а просто стояла на столе, исторгая предсмертный вопль. Нож загремел, упав на пол. Володя, убрав порезанную ладонь, приблизился лицом к банке и понюхал, сморщив нос.

– Ну, че там? – спросил из угла Витек.

– Воздух. Просто воздух. Никакого запаха, обычный о-два в смеси с эн-два и чуть-чуть це-о-два.

Свист прекратился. Володя здоровой правой рукой поднял банку – она вновь оказалась пуста.

– Чертовщина какая-то. Зачем консервировать воздух? – пожал плечами мичман.

– Сжатый воздух не удержать в такой тонкой жестяной банке, – ответил Горбунов. – Тут что-то не так, что-то не вяжется.

– Пойдем-ка отсюда, ребята, да поскорей, – почти взмолился Витек, инстинктивно шаря рукой под кителем. – У меня кошка не кормлена. Кто еще про нее там вспомнит, на базе-то…

Мужчины вышли обратно в холл. Снаружи задувал крепкий ветер. Корабль, раскачиваясь на волнах, скрипел, трещал, дребезжал, и чем дальше, тем больше эти поскрипывания становились похожи на какие-то то ли стоны, то ли вскрики, то ли всхлипы, словно судно пробовало голос, прежде чем закричать в полную силу. От этих жутковатых звуков даже бывалому мичману было не по себе; казалось, что остатки волос за его ушами встают дыбом.

– Хорошо, Малых. Давайте обследуем рулевую рубку, и если ничего не обнаружим, отшвартовываем катер и убираемся отсюда к чертям собачьим.

Троица выбралась обратно на ют. Здесь было гораздо холоднее, чем в трюме, ветер дул не переставая, втирая холодные клочки тумана в одежду. Корабль стонал во весь голос, его заметно болтало по волнам. Поднявшись по шаткой заржавленной лестнице на верхнюю палубу, тоже совершенно пустую, мужчины вышли к рубке.

Здесь, казалось, была потасовка или какой-то сумасшедший капитан бился в припадке бешенства. Панель приборов была разгромлена, словно по ней колотили абордажным ломом; стальной бублик штурвала, вырванный из рулевой колонки, валялся в углу; рация справа от входной двери оказалась разбита, ее внутренности были выворочены и катались по полу. Пара все тех же железных стульев без спинок, искореженные и словно завязанные узлом, лежали поодаль, ощетинившись, как противотанковые ежи. Несмотря на разгром, стекла рубки оказались целы, а внутри – сухо.

Витек пощелкал электрическим рубильником на стене.

– Не работает, – констатировал он. – Энергии нет.

– Чудак-человек, откуда ж ей взяться, – усмехнулся Володя. – Генераторы же молчат. Возможно, тоже разбиты и раскурочены. Как и двигатель.

– Так! – голос мичмана заставил всех вздрогнуть. – В общем, ребята, берем ноги в руки и покидаем судно. Команда на нем отсутствует, государственная или национальная принадлежность – не установлена, название этого шайтан-корыта мы записали… Все, делать нам тут больше нечего. А на тему консервных банок – лучше молчать, а то в психи запишут. Добро?

– Добро! – одновременно ответили Володя и Витек, и в этот момент в недрах корабля что-то особенно громко взвыло; переглянувшись, троица поспешно покинула разгромленную рубку и спустилась на бак, носовую палубу. Они молчали, раздумывая каждый о своем.