Корабль теней

– А с ним? – Иван Петрович тряхнул головой в сторону старого судна.

– Хм, да я понятия не имею, на какой волне связываться с этой посудиной.

– Попробуй на гражданских. Вряд ли это военное корыто.

Володя вновь спустился в рубку и принялся колдовать над рацией. Вокруг «Аиста» и таинственного корабля сгущался мрак.

– Хреново, что сейчас не июнь, – тихонько сказал Витек. – В такой темноте мы мало что увидим.

– Ну да, полярный день был бы нам на руку, – согласился мичман, отщелкивая с пояса «Зарю». Он направил фонарик на рубку корабля и просигналил несколько раз: АА, АА, АА.

– Чего делаешь, Петрович?

– Условный световой сигнал, вызов незнакомого судна. Международный код.

– Солидно, – с уважением ответил Витек. – Это как?

– Да все просто. Морзянка. Только не звуком, а вспышками. Смотри: короткая – длинная, короткая – длинная. Попробуй посигналь своим фонарем. – Витек тоже отщелкнул «Зарю» с пояса, направил на корабль и неумело помигал. Мичман тем временем несколько раз крякнул ревуном те же сигналы – АА, АА, АА.

Из рубки выбрался Горбунов, вид у него был раздосадованный.

– Нет связи. По всем частотам пробовал, и гражданским, и военным. И с базой также связи нет. Чертовщина какая-то.

– Я послал условные световые сигналы – они тоже без ответа, – слегка важничая, ввернул Витек.

Ему было приятно и лестно, что мичман не отмахнулся от него и доверил ответственное дело – кодовый световой вызов. Старая привычка чуть что ощетиниваться на окружающих выработалась у Витька еще с детдомовского детства и надежно укрыла его коркой недоверия и обособленности, коркой крепкой и непробиваемой, оберегающей, как ему казалось, от всех бед. Но он не мог не признаться себе, что сейчас, в атмосфере какой-то гнетущей неопределенности, будучи отрезанным от берега и связи, ему хотелось быть частью команды, быть своим. Вот опытный Петрович, он все знает, он старый морской волк. Вот крепкий и сильный Володя, он, если что, отобьет, защитит… Витек внутренне ухмыльнулся: тоже мне, Малых-жертва коллективизма. Как в стаде – если овца одинока, волк как пить дать слопает ее, а если овец два десятка, то шансы выжить существенно возрастают.

– Ну, че дальше-то делать будем?

– Швартуемся к кораблю – и на борт, – ответил мичман. – Володя, возьми оружие на всякий случай.

– При себе, – коротко ответил Горбунов, похлопав по кобуре с «АПС-кой», закрепленной справа на поясе. Он вынул из рубки кошку на крепком тросе и, привязав свободный его конец к швартовной утке «Аиста», забросил ее на борт корабля.

Глава 3

Новобранец.

Воздух в банке

Володя Горбунов закончил Архангельское мореходное училище в 1978-м, два года назад. Как-то так получилось, что его, тогда еще совсем зеленого салагу, заприметил преподаватель навигации Фокин и, как говорится, сосватал своему старому другу и соратнику Юркаускасу. «У парня хваткие мозги, Гриша. Бери его в оборот, не пожалеешь». Фокин выбил деньги из бухгалтерии, чтобы организовать Володе проезд до Видяево, и договорился с местной военчастью о ночлеге.

После завтрака невыспавшегося Горбунова вызвали в переговорную, которая оказалась большим и почти пустым залом с высокими потолками и настежь раскрытыми, чисто вымытыми окнами, через которые в помещение лился упоенный гомон птиц. Со стены смотрели увеличенные фотокопии портретов Ленина и Брежнева, – один с хитрецой в испещренных морщинками уголках глаз, другой – с приподнятой, словно бы в легком удивлении, пышной левой бровью. За тяжелым дубовым столом, увенчанным хрустальным «комиссарским» графином, стоял, уперев руки в худые бока, долговязый человек при полном параде, с погонами кап-три на плечах. Он протянул Володе через стол ладонь, похожую на клешню – на ней недоставало двух пальцев:

– Юркаускас. Григорий Юрьевич. Начальник базы Севморфлота 03—11.

– Горбунов. Владимир. – Володя чуть подумал и добавил. – Семенович. Архангельская мореходка, выпуск 4—0178 в звании лейтенанта. А что за база 03—11? Никогда не слышал.

Рукопожатие сухой капитанской «клешни» оказалось на удивление крепким. Юркаускас, дежурно улыбнувшись одними губами, указал Володе на деревянный стул.

– Вот и хорошо, что не слышал. База, конечно, засекречена. В составе – причалы, несколько складов и судоремонтных доков. В основном задачи нашей базы заключаются в принятии и отправке грузов для нужд арктического флота, в том числе опасных и секретных. Я сам отбираю людей, которые будут нести службу на 03—11. За вас, Горбунов, поручился человек, которому я всецело доверяю. – Юркаускас цепко посмотрел на Володю, почти не мигая, словно в его черные как смоль глаза был встроен рентгеновский аппарат.

– Я отлично учился, и по теоретической части…

– Это неважно, – перебил Юркаускас. – У вас есть хорошие качества, я это вижу. Вы целеустремленны, настойчивы и принципиальны, у вас острое чувство справедливости. Но есть и плохие, к сожалению. Вы честолюбивы, например. А это – черта, недостойная комсомольца и моряка советского флота. Вы ведь комсомолец, Горбунов?

– Да, конечно.

– Я знаю о вашей прошлогодней драке, кстати. Что там произошло?

– Если вы знаете об этом событии, то мне незачем…

– Я хотел бы услышать версию, как говорится, от первоисточника, – вновь перебил Григорий Юрьевич.

– Да что там рассказывать. Перец один, из «семьдесят восьмых», драил постоянно салаг из низов…

– Отставить жаргон!

– Ну, один парень, из старших, задирал курсантов-первогодок. То в гальюне, – простите, в туалете головой в унитаз макнет, то учебный якорь полировать зубной щеткой заставит. Короче, издевался, как мог. А он кабан здоровый, рожа шире плеч. Для него плевое дело – перед построением пройтись мимо первачей и тем, кто не понравится, по щам надавать. Смотрел-смотрел я на это дело, не вытерпел и… Ну, навалял ему по первое число. Шума было!.. Замполит меня тогда крепко пропесочил. Отобрал комбилет. Заставил рихтовать плац в течение месяца, и извиниться перед этим бобром, то есть курсантом. И знаете что? Мне целая команда первокурсников помогала драить этот чертов плац. Умник этот от них все же отвалил, перестал уши крутить. Комсомольский билет мне, конечно, вернули.

– «Конечно»… Силен, силен, ничего не скажешь, – вновь одними губами усмехнулся Юркаускас. – Но впредь советую вам все же решать проблему неуставных отношений дипломатическими методами, а не первобытными.

– Я вас понял, Григорий Юрьевич.

– Хорошо, Горбунов. Что касается прочих ваших минусов, то я не могу не отметить, что вы несколько франтоваты. Не отпирайтесь, я все вижу. У вас была короткая и тяжелая ночь, но, тем не менее, вы тщательно выбрились, наутюжили брюки и китель, и от вас явно пахнет «Шипром». Это хорошо и даже необходимо, когда проходят военно-морские парады или партийные смотры, но в условиях тяжелой моряцкой работы от вас будет достаточно простой аккуратности.

Володя, не удержавшись, смерил Юркаускаса взглядом – на болезненно худом теле капитана форменный китель, рубашка и брюки висели, словно на доске. Григорий Юрьевич заметил этот взгляд, и впервые с начала встречи в его протокольном лице промелькнула человеческая эмоция – в уголках острых черных глаз появились две маленькие морщинки.

– Кроме того, вы склонны к дерзости, – продолжил он, все еще чуть улыбаясь глазами. – Если вы сейчас не пошлете меня ко всем морским чертям, то, возможно, мы сработаемся. Рискнете?

– Рискну, – так же улыбнувшись одними глазами, ответил Володя.

– Отлично! – Григорий Юрьевич выпрямился и хлопнул сжатой клешней о раскрытую левую ладонь. – Фокин рекомендовал вас как человека ответственного, так что вы будете работать непосредственно под моим руководством, в должности младшего помощника начальника базы. Будем, так сказать, совместно воспитывать в вас достойного советского человека. Дама сердца у вас есть? – резко сменил тему он.

– Никак нет, – чуть смутившись, ответил Володя и поскреб пальцами подбородок.

– Это хорошо! То есть, хорошо для службы, но, возможно, не так хорошо для вас лично… Гм. Так вот. Если вы согласны, я распоряжусь о выделении вам комнаты в общежитии – прямо здесь, в Видяево. На базу вас будет отвозить специально оборудованный автобус – дороги у нас тут не ахти, ехать около тридцати-сорока минут, в межсезонье и снегопады – дольше. Опоздаете на него – считаю за прогул. Сегодня можете отдыхать, посмотреть поселок, посетить Дом культуры, монумент героям-североморцам. Вечером приходите вот по этому адресу со всеми вещами и документами, – Юркаускас вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и перебросил его Володе через стол. – Завтра увидимся, лейтенант Горбунов.

* * *

Погода портилась.

Влажный ветер, перемешивая слоистый туман, бодрил, пробирая до нитки. Очень скоро одежда почти перестала греть. Началась ощутимая качка; «Аист», болтаясь на волнах, гулко хлопался вывешенными за борт резиновыми баллонами о ржавый бок корабля.

Володя еще раз дернул конец, привязанный к швартовочному кнехту таинственного судна, и, убедившись, что «Аист» надежно закреплен, сбросил прихваченный с собой штормтрап, свесился с борта и протянул руку сначала Витьку, а затем Ивану Петровичу, помогая подняться на носовую палубу. Витек осторожно озирался и вел себя на удивление тихо. Володя заметил, что он то и дело ныряет левой рукой между пуговицами кителя, прижимая ее к груди. «Ну точно крестик», – подумал он. Несмотря на свою комсомольскую гордость, к церкви у Горбунова было двойственное отношение: с одной стороны, занятия на курсах атеистического мышления при мореходке укрепили в нем уверенность в том, что вера – атрибут, недостойный советского человека, а с другой – любимая и единственная бабушка его, Тамара Никитична, всю свою жизнь прожила в избе с иконой Николая Угодника в красном углу, и, приезжая в гости на лето, молодой Вовка видел, как она молится по вечерам, да и в другое время нет-нет и обернется к лику Николая, дернет правой рукой где-то в районе необъятной груди. Господь уберег деда от смерти, часто говорила Тамара Никитична, намекая на маленькую иконку, которую ее муж и Вовкин дед, артиллерист, носил в нагрудном кармане в серебряном портсигаре. Портсигар этот был необычный: на крышке красовалась вмятина от прилетевшей в грудь деда пули – прилетевшей, но так и не попавшей в сердце. После этого точного попадания портсигар перестал открываться, и дед даже не предпринимал попыток его починить – ему достаточно было знать, что иконка все еще внутри, цела и невредима. После смерти деда портсигар занял место на полке под Николаем в красном углу избы.

– Эхэй! Есть кто живой? – выкрикнул Иван Петрович в сторону рубки, приставив руки ко рту. В ответ корабль скрипнул снастями, словно бы отвечая мичману, но непонятно, что именно.

– Надо обойти все палубы и заглянуть в трюм и рубку. – Володя деловито осматривался. Да, похоже, что корабль изрядно потрепало. На жестяном пожарном щите недоставало одного ведра, а лопата для песка была почему-то без ручки. Деревянного ящика для песка тоже не было, и сам песок просто лежал кучей у стены под щитом. Часть песка была размыта по всей палубе, и он звонко хрустел под каблуками.