Алтайский Декамерон

И тут Карен сжимает мой локоть. Оказывается, на вернисаж приехал бургомистр. И сейчас он будет выступать.

Вся толпа в «Ангаре», будто по команде, двинулась к импровизированной сцене. И только тут я кое-что заметил. Взглянув поверх лысой головы бургомистра, я чуть не подавился смехом. Из стены, выдвинувшись как бы навстречу зрителям, торчал гигантский эрегированный фаллос. Сию «скульптуру» изготовили из пластификатора, уделив при том внимание мельчайшим анатомическим подробностям. Разумеется, автор работы вложил всю свою голубую душу, всю любовь в это произведение, в эту выдающуюся – в переносном и прямом смысле – часть мужского организма!

Куда же направлял ствол сей орган? Оглянувшись, я увидел на противоположной стене зала великанскую задницу, чьи ягодицы напирали на зрителей. Очевидно, зад «слепил» тот же скульптор – и с тою же любовью.

Если бы не серьезные лица художников, внимавших каждому слову бургомистра города N, со мной наверняка приключилась бы истерика. Я притворился, будто подавился шампанским, извинился и выскользнул на улицу. Нет, меня не вырвало. На улице меня одолел истерический хохот! Я хохотал, надрывая животик, кланяясь земле, а на меня таращились прохожие и охранники, замершие у шикарных авто, чьи бока сверкали на стоянке перед «Ангаром». Вероятно, я смахивал на рано созревшего школьника четвертого класса, которому учительница на уроке ботаники подробно объяснила процесс опыления при помощи пестика и тычинок.

Отсмеявшись и отдышавшись, я вернулся в зал. Теперь я намеревался ознакомиться с каждой работой голубых художников. Взгляд мой зацепился за серию картин, зачем-то развешанных очень низко. Чтобы сии произведения рассмотреть, зрителям приходилось нагибаться и невольно становиться объектами «сексуального перфоманса». К тем, кто созерцал, наклонившись, серию этих работ, подходили желающие, пристраивались сзади и совершали возвратно-поступательные движения. Стоял общий хохот, щелкали затворы фотоаппаратов.

Сами же картины как раз не подразумевали участия, так сказать, второго персонажа. Серия называлась «Мастурбация». Автор работ, Кристиан Жерар, в тот момент давал интервью журналистке. Отвечая на вопросы женщины, он пользовался не только словами, но и жестами: оттопыривал спереди брюки и изображал в воздухе двумя пальцами какие-то фигуры, имитирующие вроде бы стрижку ножницами. Меня это «обрезание» заинтриговало; я попросил Карен донести до меня общий смысл сказанного художником. И опять я хохотал! Чтобы не подвести мою Карен, я снова выскочил на улицу.

На шести картинах был изображен контурный силуэт обнаженного подростка, предававшегося рукоблудию. Ноу-хау заключалось в следующем: силуэт мальчика художник выложил волосами, срезанными с собственного паха и наклеенными по карандашному рисунку. Согласно замыслу автора, это придавало картинам глубокий философский смысл. Изображая пальцами стрижку, художник с горечью жаловался журналистке, что паховых волос ему не хватило, а потому пришлось недостающие волосы добыть с головы.

В свое время первый и последний президент СССР Михаил Горбачев, посмотрев спектакль Марка Захарова «Диктатура совести», где в роли Ленина выступил Олег Янковский, вдруг сказал: «Это пердуха!» Позднее выяснилось, что Михаил Сергеевич имел в виду не последствия употребления внутрь горохового супа, а высокую духовность спектакля, то есть «пир духа».

Впрочем, атмосфера на выставке совсем не напоминала пьесу Марка Захарова, зато здорово смахивала на «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Взрослые мальчики влюбленно щебетали с другими взрослыми мальчиками о своем, так сказать, о девичьем. Одной из тем было обсуждение величин и форм пенисов.

Обнимашки-целовашки, вспышки блицев, шампанское… Официанты едва успевали подносить новые бокалы разгоряченным вином, любовью и успехом выставки п%дерастам. Голубого Чайковского сменили голубые же Элтон Джон и Джордж Майкл.

И тут Карен ухитрилась поймать влюбленный взгляд! Но нет, он предназначался не ей. Молодой художник пялился на меня. Однако не решался подойти и познакомиться поближе – и вот нацелился на мою галерейщицу.

Карен изобразила сердитое личико.

– Алекс, пойдем отсюда, эта голубая коммуна меня допекла!

По пути она сообщила новость: завтра в «Zommer Academy» завершается учебный сезон. Потом студенты разъедутся по домам и странам.

– Но нам нужно сделать всё возможное, чтобы на следующий год они обязательно снова приехали в академию, – сказала она. – Ты очень понравился студентам, Алекс. Знаешь, они уже записываются к тебе на будущий сезон!

Я не знал, что ответить.

Если честно, то роль «русского принца» за два месяца лета мне порядком надоела. По натуре я лидер: я привык принимать решения сам. Однако возле Карен я превратился чуть ли не в куклу – в красивый муляж, стал имитатором счастливой семейной жизни. Жизни не своей, а фрау Кляйн. Я был словно игрушкой в чужих, пусть и прекрасных, руках.

* * *

– Старикаш, ты удивлен? Плесни-ка мне еще «Чиваса». И пару кубиков льда брось. Спасибо.

Так бывает в жизни, – после доброго глотка продолжал я. – Из самых лучших побуждений любящий человек окружает тебя опекой, а она начинает тебя душить. И вместо благодарности ты начинаешь человека тихо ненавидеть. Чем дальше – тем сильнее. Разумеется, кого-то жизненный сценарий с такой любовью, разложенной по полочкам, вполне устроит. Кого-то, но не меня. Впрочем, я не тотчас это понял. Был у меня период внутренней борьбы, было целое сражение с самим собой.

Поначалу я принялся себя уговаривать. Алекс, говорил я себе, что ты творишь? Одумайся, пока не поздно. Кто ты в Германии без Карен? Ноль! А твоя семья? Смотри, твоя жена и дети оделись во всё немецкое, красивое и практичное, русский домашний холодильник забит продуктами. Они забыли, что такое полуголодное существование. Не руби сук, на котором сидишь!..

– Слушай Алекс, ты, помнится, рассказывал про Сальвадора Дали и его русскую подружку. Она вроде бы стала для него всем. Как ее там… Галя?

– Не Галя, а Гала, с ударением на последний слог. Тут надо кое-что понимать. Подружка, как ты говоришь, появилась в жизни Дали, когда тот находился на грани сумасшествия, был измучен комплексами и непониманием публики. Когда художник увидел ее, его словно током ударило. Она стала для него всем: первой женщиной, музой, моделью, секретарем, менеджером. Он ее боготворил, он поверил в свои силы и благодаря ей стал тем, кем мы его знаем: великим художником!

– Ну так за чем дело стало? Может, и Карен – как раз тот случай? Твоя Гала, которая сделает из тебя мировую знаменитость?

– Старикаш, в моем романе с Карен есть одно маленькое «но».

– Какое же, Алекс?

– Я не люблю Карен, а без любви союз невозможен. Имитация же любовных отношений с Карен чревата для меня не подъемом, а творческой импотенцией. Я всегда писал картины как признания в любви своей жене. Жене, не Карен!

– Тогда давай выпьем за любовь, Алекс! Пусть рядом с нами будут любимые женщины!

– Ты порадовал меня, Старикаш. За это я выпью с превеликим удовольствием!

– Итак, чем закончилась твоя германская эпопея, Алекс?

* * *

Сезон в «Zommer Academy» завершился. На прощание участники академии устроили грандиозную выставку, куда пригласили родных и друзей, зрителей и галерейщиков. Был грандиозный фуршет, все на радостях напились – и студенты, и преподаватели. Начались танцы: действо это чем-то напоминало карнавал в Венеции, только с ярко выраженным немецким акцентом. Вместо воды рекою лилось пиво. Подвыпившие студенты превратились в продавцов и покупателей: расхаживали по вернисажу и покупали друг у друга работы.

На следующий день, когда последняя машина счастливого участника летней сессии 1993 года скрылась за воротами, мы с Карен сидели в обнимку в пустом зале академии. Делились впечатлениями и прикидывали планы на будущий год. Карен намеревалась организовать мою персональную выставку в Музее другого города, Z, пригласить туда прессу, искусствоведов – словом, распиарить меня чуть ли не на всю Германию.

– Мои богатые знакомые купят твои работы, Алекс, – внушала она мне. – Не исключено, что и музей захочет приобрести часть твоей коллекции. Ты станешь не только богатым, но и знаменитым! Аlex, mein lieber Alex… Ich liebe dich… Ich liebe dich!

Она перешла к действиям: запустила руку мне под рубашку и принялась пощипывать волосы на моей груди. Так она обычно начинала свою игру, когда мы оставались одни. В этот раз, не обнаружив ответной реакции, она убрала руку и погрустнела.

– Знаю, Алекс, ты соскучился по своей жене и детям. Я тебя понимаю. Но, пожалуйста, помни: у тебя в Германии тоже есть жена! Немецкая жена, которая тебя очень, очень любит. – Глаза ее наполнились слезами. Задрожавшим голосом она сказала:

– Please, don’t forget me, Alex. Please, remember me, Alex.

Я обнял ее, поцеловал. Это ее немного успокоило. Но тут глаза ее вспыхнули, она задышала часто-часто, и я понял, что без очередного зачета по Камасутре не обойтись.

Когда Карен ушла в спальню, откуда-то сверху внезапно раздался голос генерал-майора Иванченко, командира войсковой части 1578 города Котовска, где я служил когда-то:

– Правильное решение приняли, ефрейтор Миронов! Надо соответствовать высшей награде, которую Родина дала вам за надлежащую воинскую дисциплину в данном виде спортивных состязаний. Вы обязаны подтвердить высокое доверие, оказанное вам партией и правительством.

– Разрешите приступать к выполнению приказа, товарищ генерал?

– Приступайте, товарищ ефрейтор! И не сачковать на тренажере!

– Есть не сачковать на тренажере, товарищ генерал-майор!

Из спальни вышла голая Карен с двумя бокалами шампанского. Она с удивлением вглядывалась в меня, пытаясь, видимо, понять, кому я отвечаю.

– Alex, hast du ein Problem?

– Кайн проблем, милая Карен, кайн проблем…

Она подала мне бокал с шампанским и взглянула на меня так, как смотрят маньяки. Это означало только одно: Малышка Карен придумала что-то новенькое.

– Алекс, ты почему еще одет? – И она надула пухлые губки. – Wir werden jetzt spielen!

Я быстро разделся. И не успел ничего сообразить, как она опустилась передо мною на колени, а мое мужское достоинство погрузилось в ее бокал с шампанским. Было немножко щекотно! Пузырьки лопались на нежной коже, что порождало ощущение деликатного массажа. Наконец Карен с видом победительницы достала предмет своего обожания из вина и хищно, плотоядно улыбнулась.

– Сегодня вечером это будет мой ужин, Алекс! И дама принялась за работу!