Дело труба

Дело труба
Алексей Дмитриевич Ахматов

Книга коротких рассказов о жизни наших современников, людей прежде всего творческих, деятельных и ленивых, страдающих и сострадающих, очарованных и разочаровавшихся. Их страсти, взлеты и падения.

Семицветик

Влюбился. Насмерть. Как воробей в стекло саданулся внезапно, и теперь лежу с окровавленным клювиком на подоконнике, даже не понимаю, как это произошло.

Ну, себе-то врать не надо. Все понимаю. Все вижу. Только сказать ничего не могу, как собака Павлова, на лямках подвешенная. Ногами в воздухе перебирает, слюна течет… Опять вру. Могу говорить. Только об этом, к сожалению, говорить и могу. Говорю долго и даже довольно складно… зеркалу в ванной комнате. Оно зыркает на меня моими же злыми глазками и молчит. Молчит как рыба об лед. И правильно делает – бережет свою физиономию. Как там у Есенина? «По-смешному я сердцем влип, я по глупому мыслями занят…»

Господи, тошно-то до чего. А от чего тошно? Сам не пойму. Опять соврал. Сколько ж врать-то можно, а? Но до этого дойдем еще. Да, дела. И добро бы любовь неразделенная была. Добро бы я сам был нелюбим ею. Это было бы естественно, понятно и нормально. Это сплошь и рядом происходит. Этим никого не удивишь. Но чтоб ответная столько страданий приносила?! А может одно ощущение того, что ты сам являешься объектом чьей-то страсти, накладывает сладкий груз на плечи? Только от сладости этой блевать хочется. Потому что не моя она, любовь моя. Светка, Светлана, светик-семицветик. Лучик мой в темном царстве. Лазерный мой лучик, раскромсывающий мозг на куски. Она замужем. Сын растет. Муж – преуспевающий бизнесмен. Ну, насчет преуспевающего, это я загнул – еле на плаву держится. Но ведь держится, не тонет. «Ауди–100» пятилетней давности против моего оцинкованного «Москвича», как Дворец Белосельских-Белозерских против моего сруба в Кузьмолово. Собственно, муж и виноват во всем. Сам. Впрочем, мы всегда во всем виноваты сами. Это – закон. Но он-то особенно хорош, гусь. Ото всего мира жену свою огородил. Всех подруг – взашей. О друзьях не говорю. Они в первую очередь исчезли. Короче, всех отшил. Учиться не дал, на работу не пустил. «Сиди дома, за хозяйством смотри». Да будь у нее нормальная жизнь, знакомые, вечера с хорошими подругами, да разве ж она вильнула бы ко мне в мой застоявшийся пруд своим роскошным русалочьим хвостом?! Черта с два. Я бы смотрел на нее, как прохожий смотрит на витрины пассажа. Да, хороша, да, удивительно хороша, ну и ладно. Я бы даже не возжелал ее в виду очевидности провала. Да так и было лет пять. Все на вы да на вы, несмотря на то что муж вроде как старый приятель мой.

В гостях у него коньяк пьем, какими-то бутербродами закусываем. Она мне:

– Вам салатик передать?

– Не беспокойтесь, у меня есть.

– Сколько можно на «вы», – удивляется муж, – вы знакомы с прошлого века.

– Что ты понимаешь, Юрец, – говорю я ему, – красивую женщину всегда приятно на «вы» называть.

Дискуссия на эту тему за столом завязалась. По поводу того, что у американцев и англичан вообще «вы» нету. Одно тыканье сплошное. Какой-то умник заявил, что, напротив, у них все только выкают друг другу. А «ты» архаическое осталось где-то и звучит, как страшное ругательство. В общем, глупый спор разгорелся. Муж на кухню курить вышел. Я захмелел и сказал ей:

– Светлана Пална, а давайте, действительно, на «ты» перейдем. Чтоб проще было, надо на брудершафт выпить.

Вот, собственно, это и было началом. Бикфордовым шнуром, который целый год полз по подземным переходам женской психики, пока, через двенадцать месяцев, не дотлел до сердца, которое рвануло на куски, и, под обломками которого, я умираю теперь контуженный и окровавленный.

Она кротко потупила ресницы и сказала:

– Ну, я не знаю.

– Ну, значит, это делается так. – Сказал я, налив две рюмки и подав одну ей. Народу за столом было много. На нас особо внимания не обращали. Да мы и не прятались. Завели руки одну за другую, опрокинули коньяк, и… она поставила рюмку и поглядела мне в глаза.

– Нет, так не делается, – улыбнулся я.

– А как делается? – полушепотом она.

– Рюмку ставить не надо. Теперь нужно поцеловаться и сказать «ты».

Мы приблизились друг к другу. Я слегка наклонил голову, и губы наши соприкоснулись. Это не был дружественный поцелуй брудершафта. Слегка пожевывая ее губки, я проник языком в полуоткрытый ротик и встретил ее язык, также охотно отвечающий мне. Длилось это волшебство с пол минуты, не меньше. По-моему даже, сидящий напротив, Юрин младший брат прицокнул и сказал:

– Ну, молодцы.

Мы нехотя оторвались друг от друга. Справедливости ради надо отметить, что брудершафт не помог, и мы еще долго выкали друг другу. Вот и все. И на целый год тишина. Я через день и думать об этом забыл. А в ней, оказывается, этот поцелуй жил как бомба замедленного действия.

У меня за этот период женщин с десяток сменилось так как-то перманентно, как сейчас модно говорить. Ни с одной ничего серьезного. Если постель не серьезным чем-то считать. Спал, и разбегались в разные стороны. О любви не говорю, даже ласки в этих женщинах я не встречал. Они выполняли свою работу. Нужен минет, надо делать минет, нужно сверху – так партнер хочет, можно и сверху. Сзади – нет, или, что реже – да. Все это чушь собачья. Обычные человеческие отправления. Ничего более. Да я и не знал тогда, что бывает что-то более. Мне хотелось есть, я заходил в кафешку, хотелось спать, я ложился в кровать, хотелось секса – шел, если были деньги, в массажный кабинет, выбирал сразу двоих девушек (это лучше, чем с одной, причем, не в два, а раз в десять), ну и так далее. Желание существует, чтобы его удовлетворять.

Так прошел год. Чтоб я хоть раз вспомнил о Свете за это время! Несколько раз заходил к Юрию. Раз пили водку. Другой раз – чай. Она промелькнула как-то из-за двери. Сказала, что голова болит, что она не выйдет. Как-то просидела с нами до глубокой ночи. Резались в покер. Ставки были смехотворными. Часов за пять, беспрерывно проигрывая, я умудрился просадить не больше двадцатника. Я вообще не шибко везучий. Да и карты – одно из самых дебильных, после занятия спортом, времяпрепровождений. И все.

Началось все ровно через год после нашего брудершафта. Я пришел домой пьяный, с очередного фуршета в Доме журналистов. Был где-то первый час ночи. Делать было нечего. По телеку ничего путного не шло, и я уже собрался расстилать постель, как вдруг (удивительно пошлый литературный прием, если только дело касается литературы, а не правды жизни) позвонили в дверь. Я вяло открыл. В проеме двери стояла Светлана. Ничего не екнуло в груди у меня. Ничего не шевельнулось. Раз пришла Света, значит что-то нужно Юре.

– Вот, тут супруг просил передать – она протянула здоровенный том «Звезды философии» Павла Таранова.

Юра с неделю донимал меня какими-то справками из жизни сапожника Беме. Зачем-то ему понадобилась информация по Каббале. Поспорил с кем-то, что ли? Я дал ему это несколько бестолковое издание. И он им, похоже, удовлетворился полностью.

Разумеется, я пригласил ее войти. Она согласилась. Во лбу у меня было грамм четыреста водки и пива бутылочка. Этого достаточно, чтобы изображать галантность и мгновенно реагировать на женский пол от 14 до 50 включительно. А передо мной стояла молодая красавица. На кухне я предложил ей на выбор чай, водку, настоянную на лимонных корках, и бутылочку «Бочкарева» из холодильника. К моему удивлению и радости она выбрала второе. Разлил водку в две рюмочки, вполне отдавая себе отчет в том, что могу перебрать, и чокнулся с ней. Закуски в доме не было никакой. Я принялся, было, суетится, мечась по шкафчикам, но на тот момент у меня не было даже корки хлеба. Она сама меня остановила, сказав, что есть совсем не хочет. Я придвинул табурет к ней ближе. Потом еще ближе. Говорили о ее сыне. О том, что ей живется тоскливо, что муж все больше пьет. Я придвинулся совсем вплотную. А что мне еще оставалось? Ночь, алкоголь, я и она – все члены этой формулы в сборе и удивительно согласованы между собой. Мгновенно вспомнил брудершафт. Предложил еще раз пересилить наше выканье. Как в плохом кино. Но что плохо для кино – сказочно для пьяного реалиста.

Господи, как мы целовались в этот раз. Без посторонних глаз, без опаски, что сейчас докурит Юра. Как она обнимала меня, как ее пальцы струились в моих волосах, как судорожно билось в груди ее дыхание. Ничего подобного еще не происходило со мной, хотя я думал, что человек, в этом смысле, вполне искушенный. Нам не хватало воздуха, мы словно пловцы всплывали на поверхность, шепча имена друг друга, чтобы через мгновение погрузиться в абрикосовую мякоть нового поцелуя. Время от времени я пытался пробраться под ее кофточку, но она всякий раз останавливала меня. А я не настаивал, боясь спугнуть это чудо, так нежданно обрушившееся на меня бесконечным, счастливым ливнем. Иногда мы отрывались друг от друга, выпивали по рюмке водки и снова устремлялись друг к другу.

Один раз я сделал настойчивую попытку затащить ее в постель, для убедительности даже сказав, что у меня есть презервативы, на что она ответила, что ничего этого не нужно, и она не хочет ничего подобного.

Мы процеловались, не совру, часов до семи утра. Начало потихоньку светать. И она заторопилась домой. Только тут я поинтересовался, что она скажет о своем отсутствии дома.

– Юрочка в командировке. Приедет к девяти. Мне надо идти.

Я был в таком обалдении, что даже не предложил проводить. Она исчезла также внезапно, как появилась. В изнеможении я рухнул на кухонный диван. Возбуждение было никак не снять. Голова кружилась, тело охватил озноб. Через пол часа меня стошнило.

Какое тут могло быть продолжение? Какая перспектива? Ну выпила девочка, расслабилась. И все. Мужа дома не было, вот и разнообразила жизнь немножко. Во вполне допустимых рамках, между прочим. Ничего лишнего ни себе, ни тем более мне не позволила. Значит хорошо себя контролировала. И все же, все же, все же. Уже тогда она стала западать мне в голову. Постепенно. Потихонечку.

Теперь уже я стал думать о том, какой предлог найти для встречи с ней. Поскольку мы с Юрой – люди пьющие, это было не так трудно. Я искал встречи с ним у него дома. Он был, в принципе, не против, но тут у него пошли какие-то дела, и наши договоры затянулись недели на три. События я не форсировал, и, хотя думал о ней чаще обычного, как-то даже поостыл слегка. Видимо убедил себя, что у нее был обычный бабский задвиг. «А если она так с каждым?» – подзуживал циничный внутренний голос. И я кивал ему в ответ. Не то чтобы меня это сильно волновало. Я вообще не ревнив. Но несколько остужало подобное соображение, это верно. Однако долгожданный день настал. Юра сам позвонил как-то субботним утром и попросил зайти к нему вечером без машины. Это был явный намек на хорошую пьянку. Водки не хотелось. Я купил две полуторалитровых бутыли «Петровского», надел синюю шелковую рубаху на выпуск, черные джинсы в обтяжку и отправился в гости. Он, она, его младший брательник, и немолодая парочка из его конторы – вот и весь бомонд на этот вечер. Честно говоря, я в такой компании был как не пришей кобыле хвост. Всю пьянку проговорили о поставках леса финнам. О том, что вагоны на станции отсутствуют, заказчики нервничают, кругляк дорожает, а обапол приходит в негодность. Я украдкой поглядывал на нее. Она жмурилась, скашивала глаза на меня, но тут же отводила их в сторону, следя за специальной беседой мужа и изображая крайнюю степень заинтересованности. Правда участия в разговоре не принимала. В этой семье женщине вообще не принято было иметь право голоса. Говорили мужчины. Я томился, набухиваясь собственным пивом. Юрий с сослуживцем предпочитали водочку. И она, родимая, не подвела – кончилась в самый разгар разговора.

– Братан, за водкой надо сбегать, – барственно произнес Юрий, – ты самый молодой за столом.

– Оставь его, я схожу, – произнес я – чего-то засиделся, пойду, пройдусь, а то пиво в ушах уже булькает.

– А ты знаешь куда идти?

– Слушай, не в первый раз, наверное.

– Э, нет, Сашок, тут у нас «24 часа» новые открылись. Три квартала надо пройти. Там ЛИВИЗовская водка нормальная, не то, что в ларьке.

– Ладно, найду, – грузно встал я из-за стола.

Юра обернулся к жене и, нимало не сомневаясь, сказал:

– Сходи, лапа, с ним, покажи, где магазин, да, и денежку не забудь. На телевизоре барсетка лежит. Тебе прогуляться перед сном полезно будет.

– Бабки есть, Юрец, – с замиранием в голосе почти простонал я, опрометью вылетая в коридор, пока он не передумал. Она элегантно, не торопясь, проследовала за мной.

На лифте съехали в полном молчании. Я глядел на нее во все глаза, она смотрела куда-то рядом со мной, но взгляды наши не пересекались.

«Наверное, все это мне пригрезилось» – решил я и на душе стало даже как-то спокойнее.

– Что-то вы давно не появлялись у нас – пронзил меня ее голос, словно игла энтомолога несчастного мотылька. Я понял смысл этого «Вы» и мое сердце заколотилось в припадке яростной и глупой радости.

– Ты не жалеешь о том, что было у нас?

– А разве что-то было? Нет, не жалею. А вы?