Дело труба

Его мизинец наконец доехал по еле заметной дорожке до позвоночника и осторожно двинулся вниз.

Ресторанная песня оборвалась так же внезапно, как началась. В голове еще звучали последние слова припева…

Станислав очнулся за своим столом с окончательно остывшим шашлыком и беспомощно оглядел зал. Потные, раскрасневшиеся пары, умаявшись, расходились по своим местам. Ему было мучительно видеть, как пространство между ним и ревнивцем, которого он уже назвал про себя Дмитрием, освобождается, словно для решающего боя.

“Какой бой? – с неприязнью подумал он. – Что же делать? Когда этот идиотизм закончится?”

Песня длилась всего минуты три-четыре, решил он, следовательно, до разрешения конфликта оставалось еще минута.

“Последний глоток”, – подумал он и, взявшись за графинчик, краем глаза заметил, как виновник его беспокойства решительно встал и направился к нему. И Станислав разом успокоился. Он сам удивился овладевшей им уверенности.

“Что ж, – успел подумать он,– за это время я уже видел его беспомощность, был свидетелем его унижения и даже станцевал с его сестрой. Теперь его черед. Все, что с нами происходит, – происходит в голове. Только в голове”.

Размышляя таким образом, Станислав налил себе водки и выпил, уже неторопливо и со вкусом. Не дожевав остывшее мясо, он встал, аккуратно поправил салфетку с розовой каймой на столе и, огибая вновь собирающиеся танцевать пары, двинулся навстречу судьбе.

– Что тебе надо-то, любезный? – баском спросил он подошедшего. – В туалет, что ли, пойдем?

«Попугайчик»

В самом начале 90-х наступило скудное время очередей и талонов, но день рожденья жены удалось-таки провести вполне достойно. Были и праздничный торт, и водка, и даже красное вино. Праздник отшумел, и гости разошлись, когда в передней раздался звонок.

– Кого еще несет в двенадцать часов ночи? – оторвалась от мытья посуды виновница торжества, успевшая сменить парадное платье на кухонный передник.

– Наверное, Трояновы зонтик забыли… – неуверенно произнес муж.

Сын вскочил с кровати и рванулся в прихожую, на ходу заправляя майку в трусы.

– Ты-то куда, ну-ка спасть быстро! В школу завтра вставать, – крикнула с кухни мать, впрочем, без всякой надежды на реакцию.

На пороге, переминаясь с ноги на ногу, с огромным рюкзаком за спиной стоял Виктор Михайлович – старый друг семьи и сосед по даче, подрабатывающий в осенне-зимний сезон дачным сторожем. Поскольку этот сезон и наступил, он пару месяцев безвылазно сидел в садоводстве, никак не давая о себе знать.

– Что, мартышки, принимайте гостя, – хорохорясь, проговорил он и для верности оттопырил карман, из которого показалось узкое водочное горлышко. – Николавна-то здесь?

– А где ж ей быть? – обрадовался нежданному продолжению банкета хозяин. – Заходи на кухню, поздравляй!

– Заходи-заходи, – ехидно передразнил сын, – мама все равно вас сейчас разгонит.

– А ты, короед, не каркай, – поприветствовал его гость, – скажи мамке, пусть встречает.

Виктор Михайлович почесал бороду и бочком втиснулся в прихожую:

– Николавна, гости к тебе!

Татьяна Николаевна всплеснула мокрыми руками:

– Какими судьбами?

– Как я мог твой деньрождень пропустить? Обижаешь! – и Виктор Михайлович снял увесистый рюкзак и мягко поставил его на пол. – Принимайте подарок.

Рюкзак на этих словах легонько шевельнулся.

– Что это? – испугалась Татьяна Николаевна, вцепившись в косяк.

– Хотели попугайчика?! – хитро ухмыльнулся гость.

– Хотели! – закричал сын.

– Подожди, Алексей, – легонько отстранил его отец, – тут надо действовать аккуратно.

Он присел на корточки и начал развязывать тесемки. Внутри снова возникло шевеление, а затем что-то угрожающе щелкнуло. Андрей Андреевич поспешно отдернул руки.

– Да не бойтесь вы, – крякнул Виктор Михайлович и ловко раскрыл загадочный рюкзак. Брезентовые стенки упали, словно кулисы и на подиуме, как артистка в лучах софитов, возникла огромная птица, формой напоминавшая дыню Торпеду. Белая, в мелкую серую крапинку, с круглыми желтыми глазами и внушительным крючковатым носом, в высоту она было сантиметров 35, а в ширину не меньше 25.

– Ой, – только и смогла произнести жена и схватилась за косяк обеими руками.

– Ура! – почти одновременно с ней закричал сын.

– Чего «ой»? – с обидой спросил Виктор Михайлович, хотя в голосе его почувствовались и неуверенные нотки. – Не рады?

– Рады, – авторитетно заверил Алешка.

Тут мелко дрожа носом, из-за двери высунулся Василий – двухлетний домашний крыс. В клетке, стоящей в кухне под раковиной, он только спал, в остальное время, как полноправный член семьи гулял где вздумается и, несмотря на отменное питание, лакомился домашним фикусом, грыз провода и подворовывал муку из хранилища под диваном. И вообще был крайне самостоятельным. Алексей подхватил его на руки и понес знакомиться с птицей.

– А что жрет твой подарок? – насторожился отец.

– Так… этих и жрет. – Улыбнулся Виктор Михайлович – близко не подноси!

Однако Алексей уже во всю вертел крысой перед хищным клювом. Василий был не в восторге, и пытался вырваться, царапаясь и отчаянно вертя головой.

– Ну хватит, – занервничала мать, – отнеси его в клетку и обязательно на крючок закрой, чтоб не выбежал!

– И где это чудо в перьях будет проживать? – озадачился Андрей Андреевич.

– Только не на кухне, там Василий, она его съест! – заявила Татьяна Николаевна.

– Кто кого, еще неизвестно, – послышалось недовольное ворчание Алексея с кухни.

– Будем реалистами – может! – заверил гость. – Вообще-то она все жрет. И корм собачий, и сосиски… А жить может где угодно… – он резво стал смотреть по сторонам, стараясь не сталкиваться взглядом с именинницей, – где жердочку повесим, там и будет жить, глаз радовать.

– А кто это? – тихо спросила Татьяна Николаевна, хотя ответ был давно очевиден.

– Так сова же! – звонко крикнул Алеша, отчего птица вдруг вскинула голову и взмахнула крылами. Это было ошеломительно. Словно огромный плащ взметнулся в воздух, и всех стоящих обдало порывом лесного ветра, зашевелившим волосы на головах. Виктор Михайлович кинулся запаковывать сову обратно. Она начала шипеть и угрожающе щелкать клювом. Однако довольно быстро смирилась и, сложив свои огромные крылья, снова сжалась в пернатое яйцо, поджимая под себя одну ногу, словно цапля.

После недолгих обсуждений решено было отметить приезд старого друга на кухне, а сову отнести пока в темную комнату для адаптации. Со всеми мерами предосторожности ее посадили на письменный стол и аккуратно притворили за собой дверь. Алексей тоже вытребовал себе право посидеть на кухне, однако не успели разлить водку по рюмочкам, как были взбудоражены жутким грохотом и звоном разбитой посуды за стенкой. Бросились в комнату, зажгли свет, и глазам их предстала апокалиптическая картина: на полу валялись книги и стулья, ковер впитывал воду из разбитой вазы, кругом были разбросаны растрепанные розы и астры, что подарили жене. Как маятник из стороны в сторону покачивалась, жалобно позванивая, пышная люстра, от которой отлетело несколько хрустальных пластинок. Завидев пришедших, сова щелкнула клювом и снова распростерла свои гигантские крылья. Физически можно было почувствовать, как она загребает ими плотный воздух, комкает, и, отталкиваясь от него сама, швыряет его назад. Виктор Михайлович прыгнул на сову, растопырив руки, но опоздал. Огромная птица рванулась вверх, обрушив еще несколько хрустальных пластин с люстры и со всего размаха саданулась в оконное стекло. От поднятого потока воздуха вновь посыпались книги со шкафа, а с серванта полетели недобитые вазочки и юбилейные кубки.

– Мешок! – закричал Виктор Михайлович, стягивая со стола скатерть, вместе с остатками какой-то канцелярии, и набрасывая ее на сову. Татьяна Николаевна кинулась за рюкзаком. Схватка была недолгой, но яростной. Птицу снова посадили туда, откуда вынули полчаса назад, оставив лишь небольшой просвет для воздуха. Пока прибирали разор, оплакивая разбитые вазы и залитые водой книги, рюкзак жил своей жизнью, дулся, шипел и шевелился в прихожей.

– Что делать-то с ней?! – в отчаянье вопрошала жена.