Война кланов. Охотник 1

Три милиционера подбираются, как тигры перед броском, и медленно двигают к Вячеславу. Тот не отступает, опускает голову и слегка поднимает плечи. Кончики пальцев подрагивают, словно молодые листочки под порывами свежего ветра.

Если три бандюгана на дороге не готовились к встрече с крупными кулаками, то три милиционера наоборот – следят за каждым движением Вячеслава.

– Эй, ребята, хорош! Ну что вы, в самом деле! Славян, мы вместе съездим в отделение. Ты там сможешь подождать? – не хватало ещё драки с милицией перед общагой.

Прохожие озираются на нас, с неодобрением покачивают головами – сразу осудили и вынесли вердикт: студенты набедокурили и теперь их забирают в отделение.

– Лезь в машину! Без тебя разберемся! – Голубев сильно толкает, почти бьет.

Я едва не падаю. Пробегаю несколько шагов по палой листве и оборачиваюсь. Внутри бурлит злость, будто потревоженное шампанское готовится вытолкнуть пробку из полуоткрытой бутылки. Кругом краснеет, исчезаетбагрянец деверьев, синь неба, желтизна увядшей травы. Остается красная пелена и очертания предметов, темнее или светлее, приходится пару раз моргнуть, чтобы скинуть наваждение.

Что-то часто нападает непонятное состояние – раньше за собой такого не замечал.

Следователь улыбается, глядя на меня. С вызовом кивает, приглашая действовать. Его рука уже отстегнула ремешок кобуры. Я с огромным трудом гашу жгучий порыв кинуться вперед. Он презрительно хмыкает, рука медленно тянет за рукоять.

Три быкообразных представителя власти также неспешно подходят к Вячеславу. Тот понемногу смещается в сторону, не давая зайти за спину. Вот-вот и кто-то сделает первый удар.

Второе задание

– Остановитесь! – грохочет знакомый бас.

Голубев вздрагивает, будто сквозь него пропускают двести вольт, и оборачивается на зычный голос. К нам приближается Михаил Иванович, сосед по больничной палате. В движениях, обманчивых в своей неторопливости, сквозит скрытая мощь. Так двигался наш инструктор по рукопашному бою. Он, как горячий нож сквозь масло, проходил через любую толпу. Люди расступались, подсознательно чувствуя грозную силу. Вот и сейчас большой человек гонит перед собой волну уверенности и твердости.

Милиционеры оглядываются на следователя. Вячеслав облегченно выдыхает, круглое лицо немного светлеет:

– Михаил Иванович, тут они…

– Я все знаю, Слава. Так надо! – говорит Михаил Иванович и поворачивается к Голубеву. – Сколько вам нужно времени для допроса?

– Он будет заключен под стражу до окончания расследования. Пока не выяснится, что на самом деле случилось. Уйми своего крепыша или он тоже отправится с нами, – процедил следователь.

Вячеслав тут же вскидывается. Лицо красное, на висках капли пота.

– Я согласен! Поехали вместе! Чё ты головой мотаешь, одноглазый? Зарядить в нюхальник одному из напарников? – он мотает круглой головой в направлении угрюмых милиционеров.

– Слава, успокойся. Ты сейчас поедешь со мной. Молча! Так нужно – поверь мне! – в конце фразы Михаил Иванович повышает голос.

Милиционеры открыто ухмыляются Вячеславу в лицо. Один сплюнул на землю, почти попал на кроссовок. Вячеслав сдерживается, хотя желваки ходят ходуном. Оба здоровяка разочарованно поворачиваются к машине.

Я ловлю взгляд Иваныча, но «сосед» смотрит в сторону и отходит к мотоциклу. Я кладу пакет с одеждой на землю.

– Слав, спасибо за помощь.

– Садись! – следователь открывает дверь «Уазика».

Вячеслав пытается дернуться за мной, но широкая ладонь Иваныча легко останавливает подопечного. Они перекидываются парой слов, к сожалению, я не могу расслышать сказанное – сажусь в машину. Мужчины отворачиваются, тускло блестят надеваемые каски.

Ладонь следователя толкает в спину ещё раз. Нагретое нутро машины швыряет в нос запах затхлости, табака и какой-то непонятной кислятины, словно в кабине кого-то стошнило и рвоту отчистили не до конца. Двое залезают вперед, а с левой стороны садится Голубев. Здоровенный сержант примостился справа. Я оказываюсь зажат между твердыми телами, как орех в зубах Щелкунчика.

Вон, на мотоцикле – ребята, которые могут помочь, а я сижу среди враждебно настроенных людей. От бессилия ногти впиваются в ладони.

– Ну чё, парень, добегался? Пора остановиться и подумать о жизни! Саныч, это его видели у рынка с твоей девчонкой, – оборачивается к нам водитель.

Прокуренные зубы расплываются в довольной улыбке. Картофельный нос морщится гармошкой, когда уголки губ разъезжаются в стороны. Ощущение власти явно доставляет ему удовольствие.

Голубев смотрит на меня так, словно опускает меня в серную кислоту. С размаха хлопает дверь, машину покачивает.

За стеклом ревет мотор "медведя", двое странных знакомцев уносятся прочь по тенистой улице Вихрева. Я провожаю их взглядом – помощи ждать неоткуда, страх мокрой тряпкой облепляет грудь.

Поворачивается в замке ключ зажигания, под ногами несколько раз вздрагивает пол. Звуки лязгающего железа заполняют салон, мотор никак не хочет заводиться. Машина чихает и трясется как курильщик с многолетним стажем..

– Я что говорил тебе по поводу Юли? – глядя перед собой, спрашивает Голубев.

Я счел за лучшее промолчать, и так ясно, что риторический вопрос не требует ответа.

Голубев огорченно вздыхает и коротко бьет локтем в солнечное сплетение. Твою маму, как же больно! Перехватывает дыхание, жаркий взрыв в груди заставляет согнуться.

Я ударяюсь о подголовник, успеваю увидеть в серой обшивке круглую дырочку с обгорелыми краями – память от неаккуратно курившего пассажира. Крепкая рука сержанта тянет за шиворот назад. Тело разгибается, я жадно хватаю сопревший воздух салона. В этот момент машина заводится и трогается с места. Воздух заходит кусками, как горячий пирог, я почти руками запихиваю его в себя.

– Я предупреждаю всего один раз. Ты не послушал умного совета, теперь же пеняй на себя. Даже твои друзья покинули тебя! Корефан признался, что это ты порешил тех отморозков. Мне немного жаль тебя. Очень немного. Хэк! – локоть без размаха въезжает в нижнюю челюсть.

Зубы клацают со звуком ружейного затвора. Я чуть не прикусываю язык, голова откидывается назад. Во рту появляется металлический привкус крови, от боли возникает знакомый гнев. Что говорить? Как выкручиваться?

Голубев прекрасно знает: эти убийства не моих рук дело, но, чтобы убрать с дороги соперника, постарается свалить всё на меня. А я ещё сам к ним собирался! Правильно Вячеслав сказал – дурак и есть.

Когда же это закончится? Непонятные смерти, непонятные люди, непонятные оборотни, непонятный следователь и причем же тут я?

Широкая ладонь сержанта держит за шею. Он придерживает меня, когда от следователя прилетело ещё два удара в грудь, потом тоже присоединяется к веселью. Задние тонированные стекла закрывают нас от глаз прохожих, поэтому удары сыплются без оглядки на посторонних.

Я закрываю голову и грудь, но тычки попадают по спине, ногам. Хорошо ещё, что из-за тесноты мужчины не могут сильно размахнуться. В лобовом стекле мелькают проплывающие дома, деревья, люди. Выскочил бы наружу, но с двух сторон вращаются вихри из кулаков и локтей.

Не дать им понять, что мне страшно. Держаться, не показывать… Им не сломать меня. По носу…

Блин!!! Как же больно.

Очередной удар, попавший в челюсть, обрывает что-то внутри. Меня захлестывает волна бешенства, кровь ударяет в лицо, пылают щеки. Гандоны! Я открыто смотрю в лицо Голубева.

В здоровом глазу следователя возникает интерес. Жесткие костяшки врезаются в мою челюсть, хлещут по носу, срывают кожу со скул. Но я не чувствую боли, лишь ярость взрывает мозг изнутри. Ноздри бешено раздуваются и у него, и у меня. Руки сами собой начинают блокировать удары. У него, кроме интереса, показывается ещё и изумление. Сержант роется в кармане куртки.

– О-о-о, терпила ещё и рыпается! Дайте-ка, я ему тоже навезу! – поворачивается милиционер спереди.

– Не лезь! – хрипит Голубев.

Сжатые кулаки трещат от нахлынувшего гнева. Тело напрягается, превращается в сплошной комок мышц. Удары не чувствуются. Мутная красная пелена завешивает взгляд. Звук урчащего мотора, глухие хлопки по телу, отдаленный разговор милиционеров – все сливается в одну сплошную волну шума, который удаляется и в то же время присутствует рядом.

Внутри горит ярким пламенем клубок огня. Капли раскаленной лавы распространяются по всему телу. Что-то рвется наружу, ломает тонкие преграды сознания. Что-то незнакомое, гневное и разрушительное. Руки наполняются силой, ноги превращаются в стальные столбы, позвоночник сгибается дугой.

Ненавижу! Убить! Уничтожить!