Ирокез

– Дурак! Какой дагестанец жене штукатурить разрешит?!

Действительно.

– А ребёнок? – не унимался я.

– К сожалению, я бездетная, – она развела в сторону руки как для объятий.

Целую секунду я всматривался в её чёрные глаза с неразличимыми зрачками. Нина искренне сожалела? Шутила? Или делилась радостью? До сих пор не знаю.

Обед пришлось организовывать наспех. Я заранее занял будущую душевую комнату, разложив в ней свои вещи: сменную одежду и собранный мамой паёк. Две доски я уложил на три шлакоблочины – получилась скамейка. Столик: покрышка, накрытая гладким шифером, не слишком очищенным от налипшего раствора. Лишний мусор я выволок ведром на улицу, а дыру в стене завесил мешковиной, чтобы не сквозило. Эта комнатка, ещё не отштукатуренная, с торчащими из бетонного пола подводками для воды, приглянулась мне сразу. В ней не воняло мочой, и располагалась она в самом дальнем уголке нашей стройки.

– Романтишно, – похвалила Нина.

– Приятно такое слышать, мадам, – ответил я, принимая набитый едой пакет и термос.

Это было первое в моей жизни свидание. Нина сказала, что я «чистоплюй».

– Как ты отдыхаешь от работы? – спросил я, уплетая холодную курицу под сыром и майонезом.

– Я очень люблю читать.

Мне никто не говорил этого прежде! Казалось, что книгами на всём свете увлечён лишь я. С возрастом выяснилось, что в городах, где всего больше, существуют реальные читающие существа. В посёлках, а тем более в деревнях, давно таких не водится – вымерли, а новые не народились. Исключения не в счёт. (Обычно это забитые мальчики в дешёвых свитерах. Библиотекарь узнаёт их по скрипу обуви.) Учителя за сорок пять способны вживить в беззащитные детские мозги Пушкина и Лермонтова, но далее, класса с восьмого, и они бессильны. Толстого, Достоевского, Шолохова и даже крошечного Чехова никто в моём посёлке не читал в десятые годы, а сейчас дела ещё хуже. На территории, сопоставимой с платоновским полюсом, не появилось ни одного книжного магазина за все те годы, пока я существую, если я существую вообще.

– А что ты любишь читать?! Современную литературу или классику? Нашу или зарубежную? А может стихи? Или, может… комиксы?

– Да ну нет, – сказала она, глотнув молока. – Я читаю мифы. Мне очень нравится про древних богов. Это я в последнее время увлеклась. Раньше пофигу было.

– И чем тебе мифы нравятся?

– Мужики там настоящие! Мужественные, сильные, смелые…

– И говорят скупо, – перебил я.

– Да. Не треплются, как бабы.

– У тебя молоко под носом, – я поднял руку, но не дотронулся до Нины. – Мне очень нравится миф о Прометее. Читала?

Нина кивнула головой неопределённо. Я высказался:

– Первый ссыльнокаторжный. Я часто размышляю о том, как ему там было одиноко на этой горе. Наверное, когда вновь и вновь прилетал ненасытный орёл, Прометей радовался ветерку от его крыльев. Кстати, он дождался освобождения. Позитивный, в общем-то, финал…

Мы помолчали. Где-то близко заработал мотор крана дяди Пети.

– Всё. Закончился обед, – сказала Нина и ушла, оставив мне пирожок с яйцом и луком.

Мы встречались случайно, но эти случайности я хитро планировал. Иногда у мокрого шланга – мы там смывали раствор с ног. Иногда за столовой в тени уцелевшего тополя. Порой я поджидал Нину у кабинета директора, где нам рисовали «восьмёрки». Однажды мы столкнулись у туалета. Я Нину по-джентельменски пропустил и отошёл к забору, чтобы не слушать.

Служебный роман, в общем. Я не умел ухаживать за девушками и сейчас не умею. Делать что положено – стыдно. Делать то, чего по-настоящему хочется, – нельзя. Нужно всё время откупаться, а откупаться нечем.

Однако уже к середине лета сложилось кое-что романтичнее. Большую часть строителей разогнали в связи с приездом какой-то инспекции. Украинцев вывезли в посадку, немногочисленных таджиков закрыли в котельной, а местных оставили. Понятно, что работать никто не хотел. Раздавались привычные строительные звуки, но они не составляли оркестр. Там бахнуло – тут гухнуло. Запела и умолкла бетономешалка, единожды кашлянул перфоратор.

В последнее время я помогал строгому каменщику, похожему на Максима Горького, но он куда-то исчез. Зарплату стали задерживать, и возникла катастрофическая текучка. Помню день, когда на всю стройку остался только один человек, способный возвести стенку, и тот – перегретый на солнце Аркадий Глушко. Даже украинцы в качестве протеста однажды бросили всё и уехали. (Их потом лично Алексей Сергеевич, наш самый главный по финансам, уговаривал вернуться.)

Чудесным образом Романович не отправлял меня к Костику, будто чувствуя возникшую между нами неприязнь. Старый прораб, перевидавший всякое, моего ирокеза не чурался. Он поручил мне ответственную работу – откосы. Крановщик дядя Петя возносил нас с ведром к окнам третьего этажа, глушил кран и закуривал. А я, балансируя в дырявой люльке, суетливо гнал откос, черпая густой раствор надломленным мастерком. «Вот оборвётся люлька, и позвоночник в щепки, – думал я. – Но ничего. Зато заработаю. И август уже скоро. Дембель!»

В тот день, незадолго до обеда, я услышал крик с земли:

– Пацан! Пацан! Быстрей! Пацан!

Я выглянул из люльки:

– Падаем?!

– Не! Слушай, посиди, пока я по делам сбегаю, а?

Дядя Петя стоял у крана с вечной сигаретой под усами и хрипел от напряжения.

– Что случилось?

– Да телефон оставил, а на него щас блядища моя звонить будет. Ты ляпай тут, а я побежал, ладно?!

Не дождавшись моего согласия, он заправил льняную рубашку в брюки со стрелками и понёсся со двора.

Прежде я не знал, что у таких мужиков, как дядя Петя, бывают любовницы. Мне казалось, что любовь – это дело молодых, а молодость, считал я, заканчивается лет в двадцать пять. Смешно, конечно. Дядя Петя – усатый мужик под два метра ростом. У него есть кран, и его никогда не видели пьяным на работе. Естественно, у него есть любовница! Возможно, их несколько.

Настал обед. Стройка затихла. Солнце напоминало сигаретный ожог на васильковом платье. Хотелось многого: есть, пить и по-маленькому. Дядя Петя не появился. Двор опустел, как перед выносом покойника. Только рыжий кобель Серёга метил штаб Алексея Сергеевича, лениво задирая ногу.

С высоты наш муравейник казался трогательным. Не верилось, что школьники, такие же, как я вчерашний, проживут здесь первые радости и несчастья, а стареющие учителя станут смотреть в окошко, позволяя глазам отдохнуть.

– Эй, Дракоша!

Я вскинулся и глянул вниз – Нина. Она держала ладошку у бровей, как богатыри на картине.

– Привет! – крикнул я. – Висю вот!

– А дядя Петя?

– Он по семейным обстоятельствам.

– К блядище своей убежал?

Все, оказывается, были в курсе.

Нина подошла ближе – её ноги скрылись под грудью.

– Как же ты без обеда?

Я поднял на мастерке раствор: