Пробуждение

Словно электрик, разбирающий спутанные провода, Максим увлекся рассмотрением кармических связей монстра. Опешивший от открывшейся ему возможной реальности, он потерял бдительность и слишком поздно заметил, нет, скорее, почувствовал зловещий взгляд. Как будто кто-то положил тяжелую увесистую ладонь ему на спину, от которой стало неуютно. Максим обернулся и оцепенел. Три горгундии полукругом обступили его, лишая возможности маневра. Тварь, находящаяся в центре, самая крупная и свирепая, держала на себе седока в черном плаще.

– Не мог даже предположить, что ты окажешься таким настырным, – зло процедил Черный плащ. – Я абсолютно был уверен, что ты в мире ином. Во всяком случае, я все для этого сделал, – черный магистр замолчал и взглядом, полным ненависти, долго смотрел на Максима. – Впрочем, тебе все равно ничего не изменить. Время Жатвы настало, и твои боги уже не помогут тебе, – сказав эти слова, Магистр со злобой вонзил шпоры в ороговелые бока горгундии, и та, вздрогнув, стремительно взмыла в пространстве, угрожающе сократив пространство между собой и своей жертвой. Фланговые горгундии повторили маневр центральной, угрожая Максиму с краев. Не то чтобы Максим испугался, скорее, опешил, совершенно не зная, как действовать, но когда правофланговая тварь внезапно предприняла попытку атаковать Максима, тело заработало само автоматически, вспомнив навыки, полученные у Леонида. Максим вскинул длинный рыцарский меч, едва успев вспомнить необходимую для этого мантру, и могучий ящер поник на мече, напоровшись на неведомо откуда возникшее оружие. Пользуясь замешательством противника, Максим в два прыжка очутился рядом с Магистром и обрушил на него всю астральную силу своего удара, но только в последний момент заметил клинок, вылетающий как молния из-под черного плаща. Астральное тело Максима разлетелось, словно разбитое стекло. Сквозь уходящее от него сознание Максим видел Магистра, рухнувшего от удара, и горгундию с оскаленной пастью, устремившейся к нему. Неизвестно, сколько времени находился Максим в беспамятстве, но когда он открыл свинцовые веки, то увидел испуганное лицо Димы. Максим бессильно сомкнул глаза, но тут же был окачен брызгами воды, которые Дмитрий выпустил на его лицо, сопровождая несуразными звуками напряженных губ, и свежая вода воспрепятствовала очередной потере сознания. Все тело ныло, и о том, чтобы подняться с пола, Максим даже не помышлял.

– Жив! Жив, экспериментатор чертов! – Дима радостно приплясывал вокруг Максима.

– Не поминай черта, вдруг объявится… – простонал Максим. – Открой лучше окно.

– Старик, ты до смерти меня перепугал. Ты, как обычно, сидел как мумия, и я начал уже дремать возле твоего памятника, как вдруг твое тело начало страшно конвульсировать. Ты упал, и изо рта у тебя пошла пена. Я, как ты и сказал, прокричал мантру и облил тебя заговоренной водой.

– Ты спас меня, похоже, дружище, – прошептал сквозь сухие губы Максим. – Видимо, мы уже ничего не успеем сделать.

– Что не успеем сделать, Макс?! – Дима говорил громко, почти кричал, чтобы пробиться к мерцающему сознанию Максима. Время от времени Дима окунал руки в таз с холодной водой и протирал лицо Максима. Тот смотрел на Дмитрия отсутствующим, рыбьим взглядом, и добиться от него какой-либо полезной информации представлялось сомнительным. Именно в этом состоянии и застал их Стас, как взъерошенный воробей, ворвавшийся в семь утра в дом Димы, что само по себе было явлением редким, не говоря уже о странности столь раннего визита. Он посмотрел на распластавшегося на полу Максима, бледно-зеленого цвета.

– Что-то случилось? – спросил он у взволнованного Дмитрия, но за его внешней озабоченностью угадывалась проблема, раздирающая его изнутри.

– Он работал с камнем в астрале. Не могу привести его в чувство.

– Анжела вышла на связь, – едва дослушав объяснения Димы и не придав им серьезного значения, ответил Стас. – Похоже, начинается очень большая заварушка!

Глава 40. Виктория

Анжела развернулась вполоборота к Дэвиду, нарочито открывая ему глубокий вырез декольте довольно эпатажного вечернего платья. Ее взгляд был обращен не на Дэвида, а сосредоточен на великолепии открывающегося с террасы роскошного пентхауса вида на Вестминстерский мост и Биг-Бен, обозначая тем самым демонстративную холодность к своему собеседнику. Вечер выдался нехарактерно теплым для Лондона, и Дэвид, желая сгладить свою вину за долгое отсутствие, пригласил Викторию в свои лучшие апартаменты, заблаговременно распорядившись о том, чтобы стол был накрыт изысканно и романтично. «Что за строптивая кобылица эта Виктория? – рассуждал Дэвид Ротшильд языком опытного наездника. – Сколько женщин вымаливали мою благосклонность?! Какие изысканные интриги сплетались ими в борьбе за мое сердце, да и деньги, что греха таить? Но эта! Финансово независима, и, похоже, на мои деньги ей наплевать. Умна и совершенно противоположна лондонским безмозглым курицам, наводнившим светский бомонд. И главное – чертовски красива!». Дэвид, конечно же, видел, как филигранно Виктория пользуется своим женским оружием, то распаляя его страсть сладострастными нашептываниями и соблазнительной демонстрацией своего изящного тела в облегающих и полупрозрачных нарядах, то демонстрируя неподдельные равнодушие и холодность. Применяемые уже не однажды Анжелой женские хитрости во времена прежних внедрений стали со временем идеально отточены и производили на Дэвида эффект, который производит на сталь закалка. Чувство к Виктории, бросающее его то в жар, то в холод, превращало притяжение в страсть, бесконечное обожание, – словно сталь, приобретая закалкой новые качества, превращается в булат. То она качнет бедром или оголит его, то ее глаза нальются бездонной любовью… – и Дэвид на седьмом небе от счастья раствориться в ней – и тут же безжалостно оттолкнет от себя. Чувство, проявляемое ею, походило на танго, в котором партнерша то отдавалась во власть партнера, податливо сливаясь с ним, то отталкивалась, и партнеру приходилось вновь овладевать строптивой партнершей.

«Стерва!» – резонно закончил ход своих рассуждений Дэвид, глядя на открывшуюся его взору сквозь вырез платья налитую грудь Анжелы.

– Это вино из семейных погребов Ротшильдов. Я попросил подготовить его к нашей встрече, – Дэвид, наполняя бокал Виктории, заглянул в ее глаза, надеясь найти в них отклик.

– Да, действительно, наша встреча – редкое событие. Думаю, мы не сильно опустошим семейные погреба.

– Дорогая, ты же знаешь, есть обстоятельства, требующие моего присутствия. Дядя уже стар и понемногу начинает знакомить меня с делами, которые рано или поздно мне придется принять, если не в полном, то уж точно в частичном объеме.

– Мне нужен ты, а не твои амбиции. Хотя мужчина без амбиций не мужчина, и тем не менее мне важно твое внимание, Дэвид, – Анжела проникновенно посмотрела в его глаза и, поднявшись, облокотилась на перила, изящно изогнув стан. Дэвид волнующе раздул ноздри, как боевой конь, предчувствуя сладострастное перемирие в постели после драматической перепалки.

– Что у вас там за судьбоносные дела, Наполеон ты мой? – в голосе Виктории зазвучали шутливо-примирительные нотки. Она частенько так называла его, снисходительно и шутливо относясь к его заседаниям по обустройству мирового порядка. Правда, потом она с удовольствием включалась в разговор, а то и дискуссии по обсуждению тем, поднятых на секретных совещаниях. Джейкоб Ротшильд, дядя Дэвида, множество раз говорил племяннику о недопустимости такой открытости с женами, а тем более с женщиной, с которой даже не обручен. Но Виктория была особенной женщиной. С ней можно на равных обсуждать злободневные вопросы. Причем она всегда придерживалась независимого взгляда, и ее трудно было переубедить, что позволяло взглянуть на проблему в новом свете. Дэвиду как будто открывался взгляд со стороны на интересующие его события. И именно поэтому он очень ценил мнение Вики. Эти две недели, прошедшие в бешеном ритме, он скучал по Виктории, но важность обсуждаемых вопросов носила особую ценность и требовала его присутствия.

Он тоже поднялся и, подойдя к ней, обнял и прижался всем телом. Виктория почувствовала, как возбужденно напряглось его тело, и, игриво поцеловав Дэвида в губы, выскользнула из его объятий.

– Давай по полной, мой жеребец, я чувствую, что твое нетерпение не даст мне насладиться этим замечательным вином из семейных погребов, – Анжела игриво улыбнулась. Дэвид быстро наполнил бокалы, неосторожно окропя багряным вином скатерть, обнажив тем самым для Анжелы свое нетерпение. Но она явно не торопилась упасть в его объятия.

– Надеюсь, твои труды будут вознаграждены, мир изменится к лучшему, и ты в скором времени будешь сам определять формат этого мира, – Анжела своевременно сыграла на самолюбии Дэвида, и он, возбужденный до предела ее игрой, обыкновенно открылся, стараясь быстрее удовлетворить ее любопытство и подтвердить свое реноме, увлекая ее в спальню.

Из спальни Анжела вышла, обладая бесценной информацией, оставив обессиленного Дэвида почивать на помятых простынях. Необходимо было передать сведения Стасу, воспользовавшись возможностью покинуть спящего возлюбленного и его золотую клетку. Но как это сделать? Анжела прекрасно знала об установленной за ней слежке, и сейчас топтуны ждали ее неподалеку от холла пентхауса. Если Анжеле и удалось заручиться доверием Дэвида, то бдительность Ротшильда-старшего ей никогда не удастся усыпить. Стреляный волк.

Анжела вышла на террасу, методично обдумывая возможные варианты действий. В Лондоне было уже позднее утро, и вместе с ним пришла чисто английская погода – облака и легкий туман. Анжела съежилась и поплотнее запахнула легкий шелковый халатик. Лихорадочно обдумывая план дальнейших действий, она пересекла пару раз террасу, а затем облокотилась на перила, и ее безучастный взгляд уткнулся в машину, остановившуюся у пентхауса. Внизу кто-то замешкался у дорогого авто, помогая беспомощному инвалиду переместиться на инвалидную коляску, после чего провожатый с коляской отправился к зданию пентхауса. Анжела переменилась в себе и, мгновенно переодевшись, бесшумно покинула номер. Ей удалось застать привлекшую ее внимание парочку в холле. Анжела не стала проходить дальше и привлекать к себе внимание. Теперь она, наблюдая из-за угла, могла получше рассмотреть интересующих ее субъектов. В кресле, сгорбившись, сидела престарелая госпожа, неподвижно глядящая в одну точку перед собой. Ее сопровождала молодая рыжеволосая особа с лицом, не обремененным интеллектом, неброско, можно даже сказать, бедно одетая. Анжела предположила, что это служанка, приставленная для ухода за инвалидом. И если ее предположения верны, то это упрощает дело. Анжела дождалась, когда объекты наблюдения проследуют к лифту, и как бы случайно присоединилась к ним. Девушка проследовала в лифт и нажала кнопку двадцатого этажа. Анжела стояла чуть сзади, сверля глазами попутчицу, лихорадочно пыталась определить статус молодой особы.

– Мисс, прошу прощения, – решив все же рискнуть, спросила Анжела у девушки. Та удивленно вскинула брови. Старушенция в коляске не отреагировала на голос никоим образом. Возможно, она даже не услышала обращения Анжелы, продолжая неподвижно сидеть, как мумия. – Дело в том, что… у меня очень ревнивый муж. Он приставил ко мне охрану, и я не могу инкогнито покинуть пентхаус, а мне… ну очень нужно. Я Вам заплачу пару тысяч фунтов стерлингов за небольшую услугу, – Анжела достала из сумочки деньги, соблазнительно покрутив ими перед носом опекунши. Во всяком случае, расчет был именно на эту приманку. В противном случае Анжела просто попадала в неловкую ситуацию. Девушка удивленно посмотрела на Анжелу, просканировав ее грозным взглядом с головы до ног, и беглянка решила, что ошиблась, но вдруг взгляд девушки просиял.

– Я помогу Вам. Вы знаете, у меня однажды был подобный случай, когда мне пришлось ретироваться от одного надоедливого ухажера из студенческого общежития. Если Вы подождете меня в коридоре пару минут…

– Конечно, конечно, – просияла в ответ Анжела, оставшись довольной своим расчетом и благоприятным оборотом дела.

Через несколько минут девушка появилась с пустой коляской и одеждой, небрежно перекинутой через руку.

– Меня зовут Джуди, – представилась она на бегу, цокая по коридору высоченными каблуками. В ее движениях даже чувствовался некий азарт. – Я захватила Вам пальто с капюшоном. Так проще будет скрыться.

Анжела накинула на себя пальто и сморщилась, с трудом перенося старческий запах, пропитавший собой одежду.

– Вывезите меня на любую соседнюю улицу, – сказала Анжела и решительно сунула деньги в карман Джуди. Та утвердительно кивнула и ловко переместила деньги в переполненный содержимым лифчик. Анжела не поднимала голову во время всего маршрута, максимально сгорбившись и осунувшись в инвалидной коляске.

– Моя миссия выполнена, мисс, – известила Джуди Анжелу об окончании операции побега. – Удачно поозорничать! Я часто появляюсь в этом здании. Миссис Бловер только с виду в предсмертном состоянии, но я за ней ухаживаю уже три года и ее состояние не меняется в худшую сторону. Дай бог ей долгих лет. Мне хорошо, слава богу, платят. Так что обращайтесь, – Джуди панибратски подмигнула и хотела было уйти.

– Благодарю Вас, Джуди, но не могли бы Вы не торопиться и погулять еще часа три, не появляясь возле отеля, – так же по-дружески улыбнулась в ответ Анжела. – Мои опекуны очень проворны, – пояснила она и сунула еще несколько купюр в карман подельницы. Она понимающе улыбнулась, и Анжела, не теряя времени, скрылась в толпе, полагаясь на дружеское участие Джуди.

Пройдя пешком пару кварталов, Анжела с таксофона набрала номер Стаса, что нарушало инструкцию безопасности.

– Господи, дорогая, куда ты пропала? Я уже и не знал, что думать… – раздался взволнованный голос Стаса в трубке таксофона.

– Когда не знаешь, что думать, спроси меня. Времени мало, по телефону разговаривать не будем. Встретимся на нашем месте завтра.

– Пока. Целую, – в голосе Стаса чувствовалась радость, смешанная с волнением.

Анжела, не мешкая, взяла такси в аэропорт. Дорога была каждая минута, и она очень рассчитывала на порядочность Джуди. Чем дольше она погуляет, тем проще ей будет улизнуть от топтунов. Взяв билет на первый же рейс, проходящий регистрацию на материковую Европу, Анжела покинула Туманный Альбион. Через три часа она приземлится в Мюнхене. Оттуда до Лугано рукой подать. Там, среди снежных вершин и голубой глади Луганского озера, они со Стасом любили проводить свободное время. Об этом месте не знал никто, даже друзья. Поэтому Анжела была уверена, что преследователи, если и обнаружат вскоре ее след, то он оборвется в Мюнхене. Вечером того же дня, когда она оставила Дэвида, одиноко спящего в своих апартаментах, она прибыла в Лугано. Номер, мило напоминающий ей о встречах с любимым, оказался, к счастью, свободен, хотя август – месяц, активный для туризма.

– Вам повезло. Постоялец только что съехал, а брони на номер не было, – седой швейцар заносил дорожную сумку Анжелы, развлекая, по многолетней сложившейся привычке, вновь прибывших постояльцев разговорами. – А я Вас помню. Вы останавливались в этом номере. Ваш… – швейцар на секунду замялся, – спутник дал мне хороших чаевых. Такое откладывается даже в моей старческой памяти.

Анжела щедро отблагодарила старика и откинула плотно задернутые шторы. Яркий свет наполнил комнату. Прямо напротив отеля стояли на причале белоснежные, в цвет альпийских вершин, яхты, своим водоизмещением сравнимые, пожалуй, с небольшими морскими яхтами.

«Как хорошо, как красиво. Обрыдла уже эта слякотная, промозглая Англия. Надоело притворяться, рисковать, жить чужой жизнь. Но где же Стас? Он должен был прибыть раньше меня?» – подумала Анжела и направилась на выход, решив справиться на ресепшне об информации, возможно, оставленной для нее.

Она открыла дверь … У двери стоял Стас. Он не постучал. Просто стоял у двери и, похоже, слушал, что происходит в номере. Его взгляд, наполненный любовью, излучал одновременно тревогу и с трудом демонстрируемое хладнокровие.

Желанием Анжелы было тут же броситься в объятия Стаса, забытые ею за полтора года разлуки. За это время лишь несколько раз ей удалось связаться с ним для передачи информации. И вот долгожданная встреча, но Стас напоминал дождевую тучу перед грозой.

– Я предполагала, что ты опередишь меня с бронированием нашего любимого номера, но ты где-то задержался, – первой нарушила молчание Анжела, вложив в голос максимум мягкости и тепла, но все же сохраняя дистанцию, обозначенную Стасом.

– Я прибыл давно, но решил проверить, нет ли за тобой хвоста? – сухо ответил Поплавский и шагнул через порог. Не разуваясь, он прошел в комнату и вальяжно развалился на кресле, закинув руки за голову. Для Анжелы, столь близко знавшей Стаса многие годы, эта поза говорила только об одном. О том, что у Стаса есть к ней претензии. Причем они настолько велики, что даже та пропасть времени, что пролегала между этой встречей и последней, не заставила его броситься в ее объятия.

– Не вижу я, дорогой, чтобы ты был рад нашей встрече, – забросила тестовую реплику Анжела.

– Я стал немного сомневаться, дорогая, в преданности нашему делу…

– Скорее, ты ревнуешь, и речь идет о преданности тебе.

– За полтора года ты лишь несколько раз вышла на связь. Думаешь, у меня не было повода усомниться?

– А если и был, то ты дурак! – вспылила Анжела. – Ты знал, куда я иду, и что за этим последует. И согласился. Так о чем ты говоришь сейчас?! Речь не мужа, а мальчишки!

– Ты много раз проходила внедрение. Такова твоя работа. Я всегда тяжело переживал это время, но всегда чувствовал сердцем, что ты со мной, а сейчас у меня нет этого чувства.