Бульварное кольцо – 2. Прогулки по старой Москве

Именно при Пукаловой появился на бульваре трехэтажный дом с огромным количеством «архитектурных излишеств». Поговаривали, что это якобы была точная копия ее французского особняка. Но точных подтверждений этому факту, увы, не нашлось.

Впрочем, госпожа Пукалова на Тверском бульваре не жила. Она предпочитала сдавать помещения. Здесь, в частности, собирался «Артистический кружок», в котором состояли Александр Островский, Петр Ильич Чайковский, Рубинштейн-младший, Писемский, Садовский и прочие звезды тогдашней московской богемы.

Островский возлагал на тот кружок особые надежды. Он писал: «В учрежденном Артистическом кружке артист ставится в новое положение: здесь он постоянно может пользоваться радушной и назидательной беседой и дельными указаниями специалистов, здесь он постоянно в хорошем обществе и вследствие того приучается к порядочности в одежде и манерах, здесь, в виду почетных семейств и под надзором уважаемых личностей, для него невозможны излишества, – здесь же он сводит хорошие знакомства и получает доступ в семейные дома людей образованных. Музыканты, чтобы исполнять серьезные произведения в стенах Артистического кружка, обязаны предварительно готовиться и репетировать и тем приучаются к строгости и отчетливости в исполнении. Артисты театральные получают здесь возможность наблюдать манеры хорошего общества и вносить на сцену ту порядочность, которой ей недостает. Кроме того, Артистический кружок предлагает артистам свою библиотеку, составленную из книг и журналов русских и иностранных и приноровленную к развитию артиста».

Нечто подобное там, как ни странно, наблюдалось. В частности, А. И. Свиньин писал: «За те ничтожные двенадцать рублей, которые вносились членом кружка в течение года, сколько пищи для ума и сердца получал каждый! Бывало, сядешь за общий чайный стол между таким и колоссами, как Писемский, Островский и другие, и слушаешь, слушаешь без конца их увлекательную речь, которая, что твоя музыка… Остроумию и каламбурам не было конца. По этой части наиболее других отличались Писемский и профессор Усов, оба страстные театралы и блестящие остряки».

Здесь же состоялась своего рода презентация – первый публичный показ – картины Флавицкого «Княжна Тараканова». После чего картину прибрел сам Третьяков.

А в соседнем доме (№19) в 1890-е годы жил знаменитый хирург Склифасофский.

Иоанн Богослов и студенты

Церковь Иоанна Богослова в Бронной слободе (Богословский переулок, 4) построена в 1665 году.

От внешней стороны бульвара начинается короткий Богословский переулок. В нем, по сути, уместилась только одна церковь – Иоанна Богослова. Этот храм в сознании москвичей был связан с публикой довольно неожиданной – со студенчеством, среди которых были в большой моде нигилисты. Дело в том, что в окрестных кварталах любила селиться университетская и консерваторская молодежь (квартиры в непосредственной близости от этих учебных заведений были сравнительно дороги. Таким образом храм сделался своего рода символом студенческой вольности. Ему даже песню посвятили:

Есть в столице Москве
Один шумный квартал —
Он Козихой Большой прозывается.
От зари до зари
Лишь зажгут фонари
Вереницей студенты шатаются.
Они пьют и поют,
Разговоры ведут,
И еще кое-чем занимаются.
А Иван Богослов
На них глядя без слов
С колокольни своей улыбается.

Увы, после революции этот храм постигла общая участь. Надежда Мандельштам писала: «Где-то в Богословском переулке – недалеко от нашего дома – стояла церквушка. Мне помнится, что именно там мы заметили кучку народа, остановились и узнали, что идет „изъятие“. Происходило оно совершенно открыто – не знаю, всюду ли это делалось так откровенно. Мы вошли в церковь, и нас никто не остановил. Священник, пожилой, встрепанный, весь дрожал, и по лицу у него катились крупные слезы, когда сдирали ризы и грохали иконы прямо на пол. Проводившие изъятие вели шумную антирелигиозную пpoпaганду под плач старух и улюлюканье толпы, развлекающейся невиданным зрелищем. Церковь, как известно, надстройка, и она уничтожалась с прежним базисом».

Затем церковь закрыли. А под конец тысячелетия открыли вновь.

* * *

Отдельная тема – атмосфера Козихи – студенческого района, названного так в честь Козихинских переулков. Как уже упоминалось, селилось здесь студенчество не из богатых. Комната часто снималась на четыре человека, при этом на всю такую «коммуну» имелось только два костюма и две пары обуви. На занятия ходили по очереди. Вместо чая, а, тем более, кофе, заваривали дешевенький цикорий. Тем не менее, студенческая гордость не позволяла самостоятельно убираться в номере и стирать белье – для этого существовали приходящие горничная и прачка.

Бытописатель П. Иванов примечал: «Узкие, преузкие улицы… Небольшие колониальные лавочки с немытыми окнами. Отталкивающего вида ворота. Безобразные дворы – антисанитарные до последней возможности. И всюду вонь, смрадная вонь подвалов, отхожих мест и помойных ям. В воздухе словно носятся ядовитые испарения… Население почти сплошь состоит из пролетариата – людей без определенных занятий, мелких канцелярских служащих, вдов и женщин разного типа. Весь состав богемы Тверского бульвара имеет убежище в этих местах. Здесь обитает пьяное веселье рука об руку с вечной нуждой».

Тут-то и селилось бедное московское студенчество.

Чем только оно ни подрабатывало. В частности, в одной из московских газет было опубликовано неожиданное объявление: «Студент 3-го семестра утешает вдов и разводит сирот. Согласен за стол и квартиру. Б. Бронная, д. Чебышева, студенту Андрееву».

Впрочем, московский жулик даже здесь иной раз находил, чем поживиться. «Московский листок» сообщал в 1896 году: «1 октября по Малой Бронной улице какой-то оборванец тащил две кастрюли с горячим супом; оборванца задержал городовой и отправил в участок, где неизвестный назвался крестьянином Пономаревым, не имеющим пристанища; кастрюли с супом он похитил из коридора кухни в доме Чебышевой».

Дом Чебышева (он же Чебыши, он же Чебышевская крепость) считался одним из самых популярных студенческих пристанищ. С ним конкурировали разве что корпуса Гирша, стоявшие в начале Малой Бронной. Они были столь же нарицательны, и М. Осоргин писал в романе «Сивцев Вражек»: «На углу Малой Бронной студент покупал моченые яблоки и шел домой в Гирши, локтем прижимая распавшиеся листы Римского права».

Он же описывал типичную для здешнего студенчества картину быта: «Вернулся домой, в Гирши. На столе груда книг и немытая чашка. В остатках жидкого чая – несколько мух и немытый желтый окурок. Завтра нужно отдать прачке белье. И вообще нужно куда-нибудь на лето уехать».

Не удивительно – такой быт угнетал.

Чехов писал про студента, главного героя своего рассказа под названием «Припадок»: «Васильев жил в одном из переулков, выходящих на Тверской бульвар».

Складывалось впечатление, что все окрестные кварталы заселялись именно студенчеством. Что, разумеется, отражалось на жизни бульвара. В частности, в 1902 году газета «Московский листок» опубликовала короткую заметку под названием «Задержанный безобразник»: «11 июня кр. С-в, находясь в нетрезвом состоянии, явился на Тверской бульвар, где стал валяться на траве, а затем быстро разделся. Безобразника отправили в участок».

Наверняка «крестьянин С-в был из студенчества.

В этих же кварталах находилась и дешевая студенческая столовая (для тех, у кого вдруг появлялись какие-то деньги). Не удивительно, что это место использовали для всякого рода агитаций. До революции – антимонархических и антибуржуазных, а после революции – наоборот, промонархических и прорелигиозных. Один из православных активистов, некто Марциновский писал в своих воспоминаниях: «Весной 1920 г. мной был прочитан цикл лекций по вопросам этики и религии в Студенческой столовой на Малой Бронной улице. Одна из них была на тему: «Наука и религия».

Перед началом этой лекции подошла ко мне знакомая дама и тихо сказала: «Имейте в виду, что здесь находится тот самый чекист, который засадил в тюрьму профессора Кузнецова»…

Приблизительно в 3-м ряду сидел человек с гладко выбритым полным лицом и, ухмыляясь, что-то записывал.

Когда я окончил, он попросил слова.

В своей речи он говорил, что вся эта «проповедь носит буржуазный характер, и работа эта ведется на средства буржуев»… Говорил и еще что-то, переходя уже прямо на мою личность и насмехаясь надо мной.

Публика стала возмущаться, требуя, чтобы оппонент говорил на тему; потом стала посмеиваться над ним.

Я встал и предложил присутствующим выслушать говорившего терпеливо, после чего я буду иметь возможность ответить.

«Передние ряды недовольны мной», – насмешливо-спокойно сказал мой оппонент и продолжал ту же язвительную речь. Поднимается шум: «Довольно! Не хотим слушать»…

Ему пришлось кое-как закончить и уйти.

Получилось впечатление, как будто оппонент не имел свободы слова. Как я ни старался отстоять его, все же он ушел, и, конечно, с недобрым чувством.

Через некоторое время мои лекции в Студенческой столовой были прекращены, так как против них восстала так называемая местная «коммунистическая тройка».

Подобные события в то время проходили по всей стране.

Квартира Сумбатова-Южина и ее окружение

Доходный дом (Большой Палашевский переулок, 5/1) построен в 1882 году.

Богословский переулок упирается в Большой Палашевский. При советской власти он носил название Южинского, в честь актера Сумбатова-Южина. Проживал этот актер в доме №5/1.

Актриса А. А. Яблочкина вспоминала: «Год за годом, сезон за сезоном, от одной постановки до другой шла жизнь Малого театра; молодое зрело, старики один за другим уходили на покой. Александр Иванович приобретал в жизни театра все большее и большее значение: он был прекрасным организатором, защитником прав актера. По своему положению, недюжинному уму и способностям он мог бы сделать в любой области блестящую карьеру, но он ничем так не гордился, как званием актера, и не было у нас более верного друга, чем Александр Иванович.

Во всех своих выступлениях, во всех статьях Южин всегда горячо доказывал, что первое место в театре должно принадлежать актеру. Малый театр был за ним как за каменной стеной. Что бы ни случилось, в какое бы тяжелое положение мы ни попадали, мы знали, что поможет Южин, его ум, такт, умение обходиться с людьми, знание театра и вера в его назначение. С Южиным мы обходили все мели и рифы, он выводил нас на широкое русло. Актеры других театров говорили: «Хорошо вам – у вас есть Южин».

Южин понимал значение и роль русского искусства, понимал необходимость связи театра с общественной жизнью страны, его назначение быть полезным и нужным народу».

Южин был назначен управляющим труппой Малого театра в 1909 году.

* * *