Невский проспект. Прогулки по Санкт-Петербургу

Но литературная жизнь Невского проспекта не прервалась. Проспект боролся с наследием прошлого. В первую очередь – виршами уже упомянутого и к тому времени вполне заматеревшего Демьяна Бедного:

Главная Улица в панике бешеной:
Бледный, трясущийся, словно помешанный,
Страхом смертельным ужасно ужаленный,
Мечется – клубный делец накрахмаленный,
Плут-ростовщик и банкир продувной,
Мануфактурщик и модный портной…

Старая жизнь жалобно защищалась. Во всеуслышание заявлять о своих обывательских бедствиях было довольно рискованно. Защищался все чаще фольклор:

Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали
И приказали расстрелять.
Я не советский,
Я не кадетский,
Меня нетрудно раздавить.
Ах, не стреляйте,
Не убивайте —
Цыпленки тоже хочут жить.

По проспетку, постукивая кокетливой тросточкой, прогуливался писатель Юрий Тынянов. Тросточка воспринималась как вызов современному обществу, как протест, как попытка сохранить предметы старого, царского быта. На писателя косо смотрели.

Мало кто знал, что у Тынянова прогрессировал рассеянный склероз, и он просто не мог ходить без палки.

А другой писатель, Хармс фраппировал советскую добропорядочную публику нарочно. Он гулял по Невскому в цилиндре и с диванным валиком под мышкой, задирал прохожих, залезал на фонари. Один из хармсовых знакомых вспоминал: «Однажды я пришел к Даниилу и застал его в задумчивости сидящим у стола. „Пойдем в турне по Невскому, – предложил Хармс, – подожди, зайду только в сарай, возьму ножку от стола“. Он принес большую – двумя руками не обхватить – ножку, перевернул ее и взял в одну руку: в верхней части ножка была достаточно узкой. Даниил подал мне краски, кисточку и сказал: „Займись художеством – разукрась мне физиономию“. Я нарисовал на лбу его кружок, на щеках крестик и кружок, наделал морщин и мы тронулись. Хармс сунул мне в руки блокнот и сказал: „Записывай, что прохожие говорить будут“. Мы вышли на Невский, послышались реплики: „Безумец… футурист… сбежал из сумасшедшего дома…“ Некоторые улыбались: „Каких только чудаков на свете нет“, другие смотрели с неудовольствием».

Совсем не то был Зощенко – еще один завсегдатай проспекта. О нем писал Корней Чуковский: «Увидел третьего дня вечером на Невском какого-то человека, который стоял у окна винного склада и печально изучал стоящие там бутылки. Человек показался мне знакомым. Я всмотрелся – Зощенко. Чудесно одет, лицо молодое, красивое, немного надменное. Я сказал ему: – Недавно я думал о вас, что вы – самый счастливый человек в СССР. У вас молодость, слава, талант, красота – и деньги. Все 150 000 000 остального населения страны должны жадно завидовать вам.

Он сказал понуро: – А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. Лежу в постели и читаю письма Гоголя, – и никого из людей видеть не могу… Люди… я убегаю от них, и если они придут ко мне в гости, я сейчас же надеваю пальто и ухожу… У нас так условлено с женою: чуть придет человек, она входит и говорит: Миша, не забудь, что ты должен уйти…

– Значит, вы всех ненавидите? Не можете вынести ни одного?

– Нет, одного могу… Мишу Слонимского… Да и то лишь тогда, если я у него в гостях, а не он у меня…

Погода стояла снежная, мягкая. Он проводил меня в «Радугу», ждал, когда я кончу там дела, и мы пошли вместе домой. Вина он так и не купил».

* * *

В 1938 году Невский проспект, наконец, полностью заасфальтировали. Спустя год на Невском был, фактически, подписан смертный приговор писателю М. А. Булгакову. Он вышел из гостиницы и понял, что не видит вывески. Он был врач и понимал симптомы. Это был гипертонический нефросклероз – недуг, который лишил жизни отца Михаила Булгакова, а спустя несколько месяцев и его самого.

А затем наступила очередная напасть. Врага мифического, «внутреннего» заменил враг внешний, очень даже ощутимый. Началась Великая Отечественная война, затем – блокада, и вместе с этим – новая, до тех пор не освоенная тема в городской поэзии. Можно ее определить как тему санок.

Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
В кастрюльках воду голубую возят,
Дрова и скарб, умерших и больных.
(Ольга Берггольц «Февральский дневник»)
Пусть дни бегут, и санки с мертвецами
В недобрый час по Невскому скользят.

(Александр Гитович «Ленинград»)

Траурные санки, конечно, являлись в любой части города. Но вид их на некогда фешенебельном Невском проспекте был особенно жутким.

* * *

Однако все самое страшное закончилось – блокада, голод, сталинский террор. В 1952 году с Невского сняли трамвайные рельсы. В 1955-м под Невским запустили первую линию метро.

Литература Невского проспекта сделалась спокойной, темы – отвлеченными. Появились попытки осмыслить проспект как некое многовековое достижение. Ираклий Андроников писал о проспекте: «В целом мире нет такой улицы! Красивой. Широкой. Прямой как стрела. Построенной великими зодчими и всегда полной кипучей жизни. Невский проспект – это чудо градостроительства и, как сказал Гоголь, «всеобщая коммуникация Петербурга».

Нет, это не случайное соседство домов. Это – единое целое. И гармония эта достигнута прежде всего соразмерностью, точно найденными пропорциями. Гляньте! Как отвечают друг другу высота зданий, образующих ровный строй, и это певучая ширина улицы!

Невский проспект – это понятие. Целый мир представлений. Великий памятник русской истории. Русской культуры. Архитектуры. Наша национальная гордость. Проспект, который в продолжение двух с лишком столетий был центром духовной жизни России.

Совместный труд зодчего, скульптора, каменщика, плотника, штукатура, лепщика, позолотчика, слияние усилий, выразивших гений народа, – вот что сообщает Невскому проспекту такой строгий и стройный вид. А впереди, если двигаться к центру города, путеводительный шпиль, Адмиралтейская игла, которую воспел Пушкин».

Соответствовали и поэты. Вот, например, стихотворение Г. Алексеева «Последний Кентавр» (1960-е годы):

Гнедой,
сытый,
с широким крупом,
галопом проскакал по Невскому.
Народ тепло приветствовал его.

Остановился на Аничковом мосту
и долго разглядывал
коней Клодта.
Иностранные туристы
фотографировали его прямо из автобуса.

К чему такая сага – непонятно. Какие такие в то время были проблемы у Невского – непонятно тем более.

А затем, легко, как рысь,
вдоль по Невскому пройдись!

(Лев Горбовский)

Но на Невский, как бывало,
вывел даму удалой ее валет.

(Александр Величанский)

На Невском я встретил друга,
Он как бы пахал без плуга.