Последний отзыв
Так получилось, что книга ко мне попала в тяжелый эмоциональный кризис и многое мне дала. Написано актуально, тут многих полезных вещей, никакого злоу...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Взбаламученное море
Год написания книги
1863
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Я детей и люблю, а разлюбил только жену.
– Да ведь и все не целую жизнь пылают к женам страстью, а руководствуются в этом случае чувством дружбы, уважения к женщине, – чувством наконец собственного долга.
– Хорошо чувство дружбы! – воскликнул Бакланов. – Ты знаешь ли, – прибавил он уже полушопотом: – что я последнее время говорить не мог без злобы с женой, звука шагов ее слышать без ужаса.
– Что ж, она нехорошая разве женщина?
– Напротив, ангел по душе и собой красива.
– Так отчего же?
– А оттого… Я, например, человек вовсе не злой, а бывали минуты, когда готов был совершить преступление и убить ее.
– Господи помилуй! – воскликнул Варегин.
– Да, да! – повторил Бакланов.
Варегин несколько минут усмехался про себя.
– Никогда бы вы никакого преступления не совершили, – проговорил он: – и, вероятно, к этой госпоже получите точно такое же чувство, потому что вся ваша любовь и нелюбовь есть не что иное, как развращенное воображение и стремление к чувственному разнообразию…
Замечание это было слишком верно. Бакланов почесал у себя только в затылке.
– Никогда я к этой женщине не чувствовал ничего подобного, – проговорил он глухим голосом.
– Ну, так будете чувствовать! – сказал спокойно Варегин.
– Может быть, – отвечал Бакланов.
Он заметно обиделся.
– Все это я говорю, опять повторяю, – продолжал Варегин: – потому, что мужики прямо сказали: «мы, говорят, его изобьем, если он командовать нами начнет».
– Да я никем и не командую, – отвечал, как бы оправдываясь, Бакланов: – наконец я и совсем могу уехать к себе в имение.
– Это, я полагаю, самое лучшее!
– Для спокойствия этой женщины уеду…
– Для спокойствия этой женщины уезжайте! – повторил Варегин.
Едва заметная усмешка пробегала в это время у него по лицу.
Софи наконец возвратилась с детьми с прогулки.
– Не пора ли нам? – спросила она.
– Теперь можете ехать-с; все уж, вероятно, утихло, – отвечал Варегин.
– Merci, monsieur Варегин, merci, – говорила Софи.
Во всю обратную дорогу Бакланов был задумчив и ни слова не проговорил. Беседа с Варегиным произвела на него сильное впечатление, и, по преимуществу, его беспокоила мысль, чтобы крестьяне в самом деле чего-нибудь не затеяли против него: тогда срам непоправимый для него и Софи!
Возвратившись в Ковригино, они нашли, что в комнатах, кроме Прасковьи, сидели еще две горничные, а в залу были внесены разные вещи из амбаров, сушилен и кладовых.
15. По-прежнему бодр и свеж
На другой день с красного двора из Ковригина один экипаж с Баклановым уезжал, а другой, с Петром Григорьевичем, которого Софи оповестила о своем приезде, въезжал.
– А-а! – произнес было равнодушно Басардин, узнав старого знакомого.
– Здравствуйте и прощайте! – отвечал ему тот скороговоркой, не велев даже остановиться своему кучеру.
Петр Григорьевич однако долго еще смотрел ему вслед.
Бакланов и Софи в это утро поссорились. Напуганный и образумленный словами Варегина, Бакланов решился уехать к себе в деревню и сказал о том за чаем Софи. Та надулась.
– Как же вы оставляете меня в этаком положении? – сказала она.
– Что ж положение?.. Теперь все тихо… Мне надобно же в своем имении побывать… Жена узнает, если я совсем не буду.
– Ну, так вы бы и ехали к своей жене!.. Зачем же со мной поехали?
– Как ты странна! Тут не о жене дело, а у меня наконец дети есть… В твоем положении ничего нет страшного. Я тебе, пожалуй, револьвер оставлю.
– Благодарю!.. Револьвер! Дурак этакий! – проговорила, не утерпев, Софи и вышла.
Бакланов сам почувствовал, что сказал величайшую глупость; однако не отменил своего намерения и в тот же день собрался.
– Я приеду через неделю, много через две, – говорил он, прощаясь с Софи.
– Как хотите, – отвечала ему та, сидя на диване со сложенными руками и не поднимаясь даже с места.
«Ну, слава Богу, развязался, – думал Бакланов, садясь в экипаж: – как приеду домой, так сейчас же напишу жене длиннейшее письмо».
Софи осталась тоже сильно взволнованная.
– Хорошо, Александр Николаевич, хорошо! – говорила она, кусая свои розовые губки.
Небольшое отхаркиванье и негромкие шаги в зале прервали ее досадливые размышления.
Входил, растопырив руки, Петр Григорьевич, совершенно уже седой, но по-прежнему с большими глазами и с довольно еще нежным цветом лица.
– Ах, папа! – воскликнула Софи, радостно бросаясь ему в объятия.
– Совсем не ожидал; вдруг получаю письмо… ах ты, Боже мой! – думаю. Лошадей, говорю, скорей мне лошадей, – бормотал Петр Григорьевич, с навернувшимися на глазах слезами.
Под старость он сделался несколько почувствительней.
– Да ведь и все не целую жизнь пылают к женам страстью, а руководствуются в этом случае чувством дружбы, уважения к женщине, – чувством наконец собственного долга.
– Хорошо чувство дружбы! – воскликнул Бакланов. – Ты знаешь ли, – прибавил он уже полушопотом: – что я последнее время говорить не мог без злобы с женой, звука шагов ее слышать без ужаса.
– Что ж, она нехорошая разве женщина?
– Напротив, ангел по душе и собой красива.
– Так отчего же?
– А оттого… Я, например, человек вовсе не злой, а бывали минуты, когда готов был совершить преступление и убить ее.
– Господи помилуй! – воскликнул Варегин.
– Да, да! – повторил Бакланов.
Варегин несколько минут усмехался про себя.
– Никогда бы вы никакого преступления не совершили, – проговорил он: – и, вероятно, к этой госпоже получите точно такое же чувство, потому что вся ваша любовь и нелюбовь есть не что иное, как развращенное воображение и стремление к чувственному разнообразию…
Замечание это было слишком верно. Бакланов почесал у себя только в затылке.
– Никогда я к этой женщине не чувствовал ничего подобного, – проговорил он глухим голосом.
– Ну, так будете чувствовать! – сказал спокойно Варегин.
– Может быть, – отвечал Бакланов.
Он заметно обиделся.
– Все это я говорю, опять повторяю, – продолжал Варегин: – потому, что мужики прямо сказали: «мы, говорят, его изобьем, если он командовать нами начнет».
– Да я никем и не командую, – отвечал, как бы оправдываясь, Бакланов: – наконец я и совсем могу уехать к себе в имение.
– Это, я полагаю, самое лучшее!
– Для спокойствия этой женщины уеду…
– Для спокойствия этой женщины уезжайте! – повторил Варегин.
Едва заметная усмешка пробегала в это время у него по лицу.
Софи наконец возвратилась с детьми с прогулки.
– Не пора ли нам? – спросила она.
– Теперь можете ехать-с; все уж, вероятно, утихло, – отвечал Варегин.
– Merci, monsieur Варегин, merci, – говорила Софи.
Во всю обратную дорогу Бакланов был задумчив и ни слова не проговорил. Беседа с Варегиным произвела на него сильное впечатление, и, по преимуществу, его беспокоила мысль, чтобы крестьяне в самом деле чего-нибудь не затеяли против него: тогда срам непоправимый для него и Софи!
Возвратившись в Ковригино, они нашли, что в комнатах, кроме Прасковьи, сидели еще две горничные, а в залу были внесены разные вещи из амбаров, сушилен и кладовых.
15. По-прежнему бодр и свеж
На другой день с красного двора из Ковригина один экипаж с Баклановым уезжал, а другой, с Петром Григорьевичем, которого Софи оповестила о своем приезде, въезжал.
– А-а! – произнес было равнодушно Басардин, узнав старого знакомого.
– Здравствуйте и прощайте! – отвечал ему тот скороговоркой, не велев даже остановиться своему кучеру.
Петр Григорьевич однако долго еще смотрел ему вслед.
Бакланов и Софи в это утро поссорились. Напуганный и образумленный словами Варегина, Бакланов решился уехать к себе в деревню и сказал о том за чаем Софи. Та надулась.
– Как же вы оставляете меня в этаком положении? – сказала она.
– Что ж положение?.. Теперь все тихо… Мне надобно же в своем имении побывать… Жена узнает, если я совсем не буду.
– Ну, так вы бы и ехали к своей жене!.. Зачем же со мной поехали?
– Как ты странна! Тут не о жене дело, а у меня наконец дети есть… В твоем положении ничего нет страшного. Я тебе, пожалуй, револьвер оставлю.
– Благодарю!.. Револьвер! Дурак этакий! – проговорила, не утерпев, Софи и вышла.
Бакланов сам почувствовал, что сказал величайшую глупость; однако не отменил своего намерения и в тот же день собрался.
– Я приеду через неделю, много через две, – говорил он, прощаясь с Софи.
– Как хотите, – отвечала ему та, сидя на диване со сложенными руками и не поднимаясь даже с места.
«Ну, слава Богу, развязался, – думал Бакланов, садясь в экипаж: – как приеду домой, так сейчас же напишу жене длиннейшее письмо».
Софи осталась тоже сильно взволнованная.
– Хорошо, Александр Николаевич, хорошо! – говорила она, кусая свои розовые губки.
Небольшое отхаркиванье и негромкие шаги в зале прервали ее досадливые размышления.
Входил, растопырив руки, Петр Григорьевич, совершенно уже седой, но по-прежнему с большими глазами и с довольно еще нежным цветом лица.
– Ах, папа! – воскликнула Софи, радостно бросаясь ему в объятия.
– Совсем не ожидал; вдруг получаю письмо… ах ты, Боже мой! – думаю. Лошадей, говорю, скорей мне лошадей, – бормотал Петр Григорьевич, с навернувшимися на глазах слезами.
Под старость он сделался несколько почувствительней.
Другие электронные книги автора Алексей Феофилактович Писемский
Другие аудиокниги автора Алексей Феофилактович Писемский
Последний отзыв
Так получилось, что книга ко мне попала в тяжелый эмоциональный кризис и многое мне дала. Написано актуально, тут многих полезных вещей, никакого злоу...
Далее