Боярщина

Мановский ничего не отвечал.

V

Время шло. Анна Павловна очень грустила об отце, считая себя виновницею его смерти; но старалась это скрыть, и, когда слезы одолевали ее, она поспешно уходила и плакала иногда по целым часам не переставая. Положение Эльчанинова, в свою очередь, тоже делалось день ото дня несноснее; он, не скрываясь, хандрил. Анна Павловна начинала окончательно терять в его глазах всякую прелесть, она стала казаться ему и собой нехороша, и малообразованна, и без всякого характера. Он не находил, что с нею говорить; ему было скучно с нею сидеть и даже глядеть на нее. Уединенная и однообразная жизнь, к которой он вовсе не привык и на которую обречен был обстоятельствами, сделалась ему невыносима. «Хоть бы выехать куда-нибудь к соседям, – думал он, – стыдно… да, пожалуй, встретишься еще с Мановским». Уехать куда-нибудь с Анной Павловной, где бы он мог по крайней мере выезжать из дому, но на это не было никакой возможности, потому что у него ни копейки не было денег. Однажды, это было поутру, Анна Павловна сидела в гостиной на креслах. Савелий стоял и смотрел в окно. Эльчанинов лежал вниз лицом на диване.

– Что ты, Валер, все лежишь? – проговорила Анна Павловна.

– Так, – отвечал Эльчанинов и позевнул. – Кажется, и не дождешься этого счастливого дня, – продолжал он, – когда выберешься отсюда. Мне, наконец, никакого терпения недостает здесь жить.

– Тебе скучно? – проговорила Анна Павловна. Голос ее дрожал.

– Нет, мне не скучно, с тобой я никогда не могу скучать; но это ожидание, эта неопределенность положения – это ужасно!

– Чего же вы ожидаете? – спросил Савелий.

– Места, которое могло бы обеспечить мою и Анны Павловны будущность и которое обещал мне дать граф.

– Отчего же он не дает? – заметил Савелий.

– Ах, господи боже мой, да разве это можно заочно сделать? Это не то, что определить куда-нибудь писцом или становым приставом.

– Но какое же вам хочет дать место граф?

– Какое? Я не знаю, собственно, какое, – отвечал с досадою Эльчанинов, которому начинали уже надоедать допросы приятеля, тем более, что он действительно не знал, потому что граф, обещаясь, никогда и ничего не говорил определительно; а сам он беспрестанно менял в голове своей места: то воображал себя правителем канцелярии графа, которой у того, впрочем, не было, то начальником какого-нибудь отделения, то чиновником особых поручений при министре и даже секретарем посольства.

– Я знаю только то, – присовокупил он, – что граф может дать место и выгодное и видное.

Савелий, кажется, хотел что-то возразить ему, но, взглянув в это время в окно, вдруг остановился и проговорил каким-то странным голосом:

– Михайло Егорыч, кажется, сюда едет!

Эльчанинов вскочил и побледнел как мертвец. Анна Павловна задрожала всем телом.

– Эй, люди! Не пускать там, кто приедет! – вскрикнул было Эльчанинов.

– Нельзя не пускать. Ступайте туда и задержите его в зале; говорите, что Анны Павловны у вас нет, – перебил Савелий и, почти вытолкнув приятеля, захлопнул за ним дверь, а сам взял проворно Анну Павловну за руку и увел в задние комнаты. К крыльцу подъехал Мановский, с которым рядом сидел исправник, а на передней скамейке помещался у них стряпчий, корявейшая физиономия, когда-либо существовавшая в мире. Все втроем они вошли в залу. Эльчанинов, бледный, но насколько возможно владея собой, встретил их и спросил, что им угодно.

Исправник начал сконфуженным голосом, показывая на Мановского:

– Мы приехали по поданному прошению Михайло Егорыча, что супруга их проживает в здешней усадьбе.

– Что ж вам, собственно, угодно от меня? – болтнул Эльчанинов, и сам не зная хорошенько, что говорит.

– Приступайте к следствию; что тут разговаривать? – проговорил Мановский и сел.

– Конечно, лучше к следствию, – подтвердил стряпчий и нюхнул, отвернувшись в сторону, табаку, причем одну ноздрю зажал, а в другую втянул всю щепотку, а потом, вынув из бокового кармана бумагу, подал ее исправнику, проговоря: «Вопросные пункты». Исправник некоторое время переминался.

– Не угодно ли вам, – начал он, подавая Эльчанинову бумагу, – ответить на эти вопросы?

Эльчанинов взял. Кровь бросилась у него в голову, он готов был в эти минуты убить всех троих, если бы достало у него на это силы.

– Может быть, вам угодно, чтобы я здесь при вас отвечал? – проговорил он с некоторою гордостью.

– По закону следует здесь, в присутствии господ следователей, – произнес стряпчий и опять нюхнул.

Эльчанинов взял чернильницу, поставил ее на ближайший стол, сел и начал писать. На вопрос: как его зовут, какой он веры и прочее, он ответил сейчас же; но далее его спрашивали: действительно ли Анна Павловна бежала к нему от мужа, живет у него около года и находится с ним в любовном отношении? Эльчанинов остановился. Что было отвечать на это? Припомнив, впрочем, слова Савелья, он поставил одну общую скобку и написал: «Ничего не знаю». Исправник взял у него потом ответы дрожащими руками и начал читать. Стряпчий заглянул ему через плечо.

– Стало быть, госпожа Мановская и теперь проживает не в вашем доме? – спросил он, обращаясь к Эльчанинову.

– Я уже на это ответил и с вами разговаривать больше не желаю, – сказал тот, с презрением взглянувши на стряпчего.

Мановский встал; молча взял ответы у исправника, прочитал их и произнес ровным голосом:

– Я прошу вас, господа, сделать обыск в усадьбе и в доме.

Исправник пожал плечами и обратился к стряпчему, проговоря: «Следует ли?»

– Без сомнения, следует; желание истца на то есть, – отвечал тот и как-то значительно откашлянулся и плюнул в сторону, как бы желая этими движениями намекнуть Мановскому: «Помни же мои услуги».

Следователи и Мановский пошли по дому. Эльчанинов потерялся: он прислонился к косяку окошка и не мог ни говорить, ни двинуться с места.

– Это шаль моей жены! – говорил Мановский, проходя по гостиной и видя лежавший на диване платок Анны Павловны. – Запишите, – отнесся он к стряпчему.

– Помню и так, без записки, – подхватил тот.

Пройдя наугольную и чайную, они пошли в спальню.

– Это женин салон, – сказал Мановский стряпчему.

– Вижу, вижу, – отвечал тот.

– Женино платье, – заключил Михайло Егорыч, отворив шкаф и вынув оттуда два или три платья Анны Павловны.

Из спальни следователи перешли в другие комнаты. Михайло Егорыч осматривал каждый угол, заставляя отпирать кладовые, чуланы, лазил в подвал, и все-таки Анны Павловны не нашли.

Осмотрев дом, Мановский пошел по избам, лазил на полати, заглядывал в печи – и все ничего.

– Где моя жена? – спросил он, проходя по двору, попавшуюся ему навстречу бабу.

– В горнице, поди, чай, батюшка, – отвечала та, простодушно и низко кланяясь.

– Записать это надо? – сказал Мановский, обращаясь опять к стряпчему.

– Непременно, непременно, – отвечал тот.

– Куда уехала Анна Павловна? – озадачил Мановский проходившего мимо эльчаниновского кучера.

– Ничего я не знаю-с, – отвечал тот бойко.