Неоконченная исповедь Богу. Непридуманные истории

Было время, конец времени СССР и начало перестройки – конец прошлого века, 1986—2000 годы. Я тогда с семьёй ездил в Псковскую волость, Великолукский район, на Жижицкое озеро вблизи деревни Спичино.

Удивительные места: песчаный пляж в три километра дугой с дюнами и кривыми соснами среди мха. Там мы и устраивали свои лагеря – мы это москвичи и питерцы – любители парусных досок и катамаранов, грибов, ягод и рыбалки, да глухих безлюдных мест вдали от цивилизации. Само озеро – это блюдце диаметром 11,5 километра с постоянным почти ветром западных направлений – от заката, средней глубиной пять метров и постоянно теплой водой 22—26

С.

Через 4—6 дней после приезда и установки лагеря к нам «вся живность в природе привыкала» и уже заходили утки на чай, а местные боровые птицы развлекались, скатываясь с конька палаток по полиэтилену, как мы с горок зимой, ежи наведывались и белки пробегали. Вдали от нас на водопой приходили лоси.

Постоянный шум прибоя и крики чаек, как на море. Единственное, что связывало нас с цивилизацией, был магазин сельпо и почта в деревне в 5—7 км от озера, куда мы ездили за хлебом – больше ничего практически не покупали, все везли с собой.

Незабываемое ощущение вечности – эти магазин и почта, казалось, что они стоят вечно с времен царей, под стать им и строения вокруг.

На хуторах были дома, крытые дранкой, с земляным полом без электричества – лучины, печка…

Но люди какие были, старики, бабульки и их взрослые дети – все неопределенного возраста – морщины на их лицах и спокойные, застывшие на месте под нависшими веками глаза передавали всю тяжесть пережитого и испытанного, так типичного и привычного для них в этих лесах и болотах, где еще оставались окопы и оружие времен ВОВ, да останки бойцов лежали тут и там.

На почте мы отправляли письма на «большую землю в Москву» и получали «до востребования», делали мелкие покупки да иногда звонили по телефону, делая заказ и ожидая, а телефон, еще довоенный, стоял прямо на прилавке перед работницей почты. А ещё на прилавке были выложены милые открытки, конверты и марки. Огромные печки и в магазине, и на почте, стояли в углу, были круглыми, железными.

А запахи на почте и в магазине какие – запах веков, истории, основательности, все пропитано неспешностью, время там останавливалось. И действительно, из местных никто никуда не торопился – видимо, они познали этот мир и жизнь.

Выходишь на улицу, а рядом водокачка с журавлями на башне… И воздух насыщен запахом навоза, луговых трав, свежего сена, пролитой солярки, смородины, что растет в каждом дворе. Чуть поодаль, ближе к лесу, сочно пахнет смолой хвойных деревьев и грибами.

Мы приезжали на озеро к 25 июня и оставались на два месяца до 25 августа. Из туристов приезжали первыми. У нас был флагшток и, приехав, мы поднимали свой флаг, а когда уезжали, то снимали его до следующего года.

Чтобы прожить два месяца, невзирая на погоду, надо иметь хороший лагерь и массу увлечений, чтобы было чем заниматься. У нас была большая палатка с двумя спальнями и закрытой верандой с прозрачными стенками, которую мы дополнительно накрывали полиэтиленом от затяжных ливней и притягивали к земле дополнительными веревками от сильных ветров. Перед палаткой стояла кухня в 35 м

 – крыша брезентовая, а стенки из полиэтилена. Все это было так укреплено, что не боялось ни ветра, ни дождя. От кухни, под углом в лес, уходила стенка из брезента метров на 15, закрывая палатку от ветра. Получался некий внутренний двор, где было выложено из валунов кострище, в котором лежали, сваренные из арматуры, сетки для ведер с водой и валунов для бани. В самой кухне был кухонный стол в два этажа, а к нему примыкал стол с газовой плитой, укрытой высокими стенками с трех сторон. Стояли столы и кресла, где мы кушали, и еще автоприцеп. Идиллия и порядок, все продумано и под рукой. При входе на кухню на сосне висел умывальник, полочка для туалетных принадлежностей и зеркало. За палаткой были кусты, а за кустами стояла баня – квадратная полиэтиленовая комната со стороной 2,5 метра и высотой в 3,5 метра, куда мы затаскивали ведра с водой, холодной и горячей, да валуны из костра, и парились с березовыми вениками. Еще чуть дальше в кустах стояло чудо удобств – брезентовая кабинка с полиэтиленовой крышей, сиденье с пластиковым стульчаком, а под ним большая яма. Пол был из досок, висел рулончик туалетной бумаги и стоял баллончик аэрозоли от комаров и мух. Недалеко от палатки стояла машина под чехлом, а за машиной мы ставили теннисный стол.

Я катался на парусной доске и на швертботе «Мева». Мы играли в теннис, занимались резьбой по дереву, читали книги – это пока одни.

А когда приезжали туристы и коса заполнялась лагерями, бывало, до пятнадцати палаток, становилось весело. Днем гонялись на досках, проводили соревнования. Словом, ходили под парусом. Вечером все прогуливались парами по кромке песка у воды, заходили друг к другу в гости на чай, на расписать пульку или просто поболтать. Почти каждый вечер устраивался большой костер, вокруг которого собирались «дикари» с гитарами. Пили чай и что-то крепче, были гитары и песни бардов. Без этого нельзя! Посиделки затягивались до глубокой ночи.

Полно было детей, от двух-трех лет и старше. Никто не скучал. Разыгрывали индивидуальные и семейные чемпионаты по теннису – у нас, играли в волейбол через сетку и было команд 6—7 по 4 человека. Дети не отставали от взрослых и во всем их копировали. Целыми днями они бродили босиком в одних трусах и купались, и ничего их не брало! И не было мамашек, которые их загоняли «домой» из воды, с солнца, и вообще…

Берег жил полноценной жизнью курорта. Когда погода портилась, ехали в лес по грибы и ягоды, делали заготовки. Рыбаки ставили сети и сидели с удочкой на утренней и вечерней зорьках – рыбы было много. В основном судак, окунь, щука, красноперка и ряпушка. Иногда на берег выходили лоси, а иногда и медведи попить воды, довольно далеко от лагерей.

Все дни рождения мы отмечали всем берегом. Придумывали подарки и песни имениннику. Было общее застолье. Вообще, мы тогда так плотно общались, с таким удовольствием – есть ли сейчас такое? Там было интересно. Дети там закалялись и очень быстро развивались, взрослели, проходили школу выживания. С детьми ходили на байдарках, на катамаранах, учили их ходить на доске. Все учились играть в волейбол и теннис, и это все помимо обычных детских игр в войну, в куклы и дочки—матери… Для детей делали качели и вешали гамаки. Мы для дочки ставили отдельную палатку для игр с детьми, у них даже была своя кухня. Для нас это было и раем, и «полиэтиленовой дачей». Сейчас дочь говорит: лучше отдыха придумать нельзя – супер было!

Обычно к 15 августа берег пустел, и мы оставались одни еще дней на десять, как и в начале отпуска, до приезда туристов. Хоть и грустно остаться одному, но полезно. 550 км от Москвы – другой Мир, мир свободы и счастья.

Зимой часто собирались с друзьями и смотрели фотографии, вспоминали чудесные дни, пели любимые туристические песни. Огромный кусок жизни – лучший кусок жизни!

А вы прогуливали уроки в школе?

Совершенно неожиданно у меня на глазах столкнулось продвинутое настоящее в виде ТРЦ и давно забытое прошлое времен СССР – я встретился со своим школьным другом, которого не видел со времен начала перестройки. Мы сидели на лавочке для уставших от бутиков мужей в ожидании жен, лицами в разные стороны, но разом повернулись на шум, наши глаза встретились и осторожно ощупали лицо «незнакомца» рядом…

– Бааа, Серега, ты, что ли?

– Лёха, Ушаков… Ну, тебя не узнать вообщеее, глаза и голос, а внешне – неее.

– …

Мы с Серегой вместе играли в хоккей, и, хотя не были хулиганами и шалунами – спокойные были, но нас часто выгоняли с уроков – учителя были строгие. Выгоняли за отсутствие формы, за забывчивость, за невнимательность, за шепот – мы рисовали хоккеистов в тетрадях, я давал списывать, а Серега списывал. У Сереги была феноменальная память – он мог прочитать страницу и тут же её воспроизвести, правда, интонация у него была такой, как будто страница была закодирована, словом – пономарь. А у меня наоборот —памяти не было совсем и рассказать стих у доски было мучением. А уроки истории и географии вообще сплошное мучение.

Нас выгоняли, а мы шли в спортзал на четвертый этаж школы и играли там вдвоем на всю площадку в баскетбол по хоккейным правилам – с силовыми приемами. Мяч нам всегда давал наш учитель по физре, он был первым чемпионом СССР по акробатике. Кстати, у него был коронный приём: он вставал в центр площадки, брал баскетбольный мяч и кидал его в кольцо сзади себя и 100% попадал. Ему нравилось, что мы шли в спортзал, а не куда-то там в туалет покурить – мы и не курили. На нашу игру он смотрел с любопытством, колошматили мы друг друга знатно.

Жили мы в домах напротив, на улице Ленина. Зимой к 8:00 я заходил за Серегой, его отец, вертолетчик, точил нам коньки, и мы шли на стадион, нет, бежали. «Коробки» хоккейной на стадионе не было, там заливали футбольное поле, на котором разыгрывался чемпионат по русскому хоккею среди военных. После снегопадов, когда не приходила «поливалка» чистить лед, мы брали два больших металлических скребка шириной около двух метров и начинали чистить поле – ох и трудная это работа, бегемота тащить из болота, но справлялись и шли в раздевалки отдыхать, а там топили печку и пахло хвойными дровами и лыжной мазью, да еще папиросным дымом от сторожа-истопника. Потом ставили ворота, а к этому времени и пацаны подтягивались и начиналась рубка. Еле в школу успевали.

Позже мы начали играть с Серегой за местные клубы: «Насосный завод», «Биокомбинат», «Совхоз им. Ленина», потом поехали записываться в ДЮСШ «Локомотив» и ЦСКА.

Кстати, Серега, выпускник Плехановки, работал директором ресторана.

Это я пишу о том, о чем успели вспомнить. Серегу так же почти не узнать. Дааа, постарели мы… И вот, посмотрев друг на друга и, вероятно, подумав об этом, мы замолчали и отвели глаза в стороны. Вдруг Серега спросил:

– А помнишь, мы с тобой сбежали с уроков весной, в мае… Пекли картошку на костре в лесу у стадиона. Ты еще мечтал стать врачом или геологом и поехать в партию, сплавляться по рекам, жить в палатке… Как, что-то осуществилось?

– В какой-то степени ДА. Но не врач и не геолог я точно, сколько я себя помню, хотя врачеванием занимался в походах.

– Ну, это ты еще в школе и команде нас лечил.

– Да ладно!

– Точно.

– В походы ходил, на яхте ходил, в палатке жил, а все остальное – не помню…

– А наши как, класс всё собирается? А как там Дрон, Бэн, Марчелло?

– Зэба похоронили в прошлом году… Ира погибла, Света умерла, Серега Здобнов ушёл…

Вспомнили физичку Руфину Пантелеевну – она в свое время заканчивала МИФИ, облучилась, болела и пошла работать учителем, а её дети заканчивали ФИЗТЕХ. Вот и мы…

– А математичку помнишь, она у нас ещё классной была?

– Барсукову? Помню, как же, мы её ещё ЕФЭ звали – Евгения Федоровна.

– А историчку помнишь – Полулях?

– Нууу, она нас с тобой дрючила и выгоняла – Зинаида Афанасьевна.

– А Русалку-то нашу Лепщикову помнишь – твой любимый предмет, у тебя одни двойки были?

– Ааа, русский и литература – Зоя Леонтьевна, да, она молодец была. Мои тройки и двойки у неё это 5+ сейчас для многих. А Лисенкову Людмилу Васильевну, географичку, помнишь? Вот крови нам с тобой попила. Мы её Лисой звали.

– Мы сами козлы были. Помню ещё Гуслянникову, биологичку, и химичку Вахрушеву.

– Да, Варвара Фёдоровна, её сын у меня на яхте тут недавно был…

Тут за Серегой пришли и оборвали наши неожиданные воспоминания. Меня узнали по голосу – с женой Сереги я часто разговаривал по телефону. Обменялись телефонами и расстались. Уходя, Серега сказал: