Розалина снимает сливки

– Может быть. Но откуда мне знать это, если я даже не знаю, кто ты такая?

– Ты прав. Я все испортила. Прости меня. Просто ты мне нравишься, и я не хотела, чтобы ты… о господи… думал обо мне всякое.

– В каком смысле «всякое»? – спросил он резко.

– Такое… – Она уставилась на свой сэндвич, который был единственным предметом в радиусе десяти футов, которому она могла доверять, не имея четкого мнения о своей жизни. – Такое, что обычно думают о девушках, которые забеременели в университете.

– Я… я не понимаю.

– Просто я… – Слова жалобно вываливались из нее, как грязные носки из корзины с бельем. – Я просто не хотела, чтобы ты не думал обо мне как о низшем сорте.

Он бросил на нее взгляд, который был холоднее, чем от него можно было ожидать.

– Так тоже лучше не стало. Потому что ты не только солгала мне, но и, видимо, считаешь меня человеком, который осудит тебя за ошибку, совершенную, когда ты была еще подростком.

В его словах не было ничего нового, чего бы она не слышала раньше. Но в слове «ошибка» было что-то, от чего ее всегда тошнило. «Я не планировала, что так случится» было слишком похоже на «этого не должно было случиться», и тогда это переставало быть прошлым Розалины и становилось будущим Амели. И дело было в том, что она не могла сказать ни того, ни другого. Потому что здесь и сейчас Ален был прав. По всем стандартам, которым ее учили, она испортила себе жизнь. У нее все было хорошо, а она выбросила все на ветер из-за легкомысленной ночи с парнем, который ей даже не нравился. Хуже того, она так долго стыдилась себя, что теперь проецировала свои проблемы на того, кто, возможно, оказался бы хорошим человеком, если бы у нее хватило смелости ему довериться.

– Прости, – сказала она. – Я очень об этом жалею.

Рот Алена, с его манящими изгибами, был особенно выразителен, когда он был расстроен.

– Ты все время это повторяешь. Но что мне с этим делать? Или с тобой?

Она все испортила. Совершенно все.

– Не знаю. Мы можем… начать все заново? Ведь я – это по-прежнему я. Просто я не была в Малави.

– Ты сидела рядом со мной вчера вечером и позволила мне говорить, что участие в этом шоу не помешает тебе получить несуществующее медицинское образование. Ты в самом деле так отчаянно нуждаешься в… я даже не знаю в чем… что тебе приходится газлайтить людей ради того, чтобы тебя утешали?

Господи. Неужели это правда? Она не хотела, но разве это имеет значение? Если бы это был фильм, где главные герои запутались в поводках в парке для собак, то неловкая ложь кому-то, кто ей нравится, обернулась бы в причуду или шутку и была бы прощена поцелуем под проливным дождем. Но она повела себя так, как повела, и это было… это было больно.

– Прости, – повторила она еще раз. – Я не знаю, что сказать.

Он резко рассмеялся.

– Что бы ты ни говорила, будет ли это правдой?

– Ален, я…

– Прости. Я на это не пойду.

Он развернулся и ушел прочь. В мягкий полуденный солнечный свет.

И Розалине ничего не оставалось, как последовать за ним, потому что техническая команда торопила их вернуться в бальный зал.

* * *

Хоть это и казалось эгоистичным и самоуничижительным, Розалина была не в том состоянии, чтобы обращать внимание на судейство. В основном все сводилось к тому, что у всех было понемногу по обе стороны от «отлично». Дэйв, однако, достаточно сильно отклонился в сторону «не очень», и Розалина стала чуть увереннее в своих шансах продержаться первую неделю.

Несмотря на то что он подал двухъярусный торт вместо трехъярусного, как должно было быть, ему каким-то образом удалось выглядеть одновременно дерзким и побежденным. Как будто он всем телом говорил: «Давайте, признайте, что это дерьмо. Мы же все это видим».

– Значится, с одним из слоев у тебя нелады, – начал Уилфред Хани, улыбаясь своей самой дедовской улыбкой. Словно был таким дедом, который весь был сделан из молочных карамелек. Она в самом деле была очень дедовской. – Но это неважно, если вкус такой, как надо.

Они разрезали его, и Марианна Вулверкот откусила кусочек.

– Вкус не такой, как надо.

Дэйв немного покачался на пятках и кивнул.

– Да пошли вы оба на хрен.

Съемочная площадка затихла, как будто все слышали, что в комнате есть оса, но никто не знал, где она. В данном случае осу звали Дженнифер Халлет, и было вполне понятно, кого она ужалит.

– Дэвид, – сказала она голосом, который мог бы разделить тесто для бисквита и разложить безе, – на пару слов.

После этого судейство пошло как обычно, прерываясь случайно подслушанными фразами типа «договорное обязательство», «щелочью будешь ссать» и «быстрее, чем ты побежишь гадить после пирожка с сальмонеллой», доносившимися извне.

Как только Дженнифер Халлет закончила вежливо объяснять Дэйву, почему его поведение было непрофессиональным и могло иметь негативные последствия, она привела его обратно и указала на место перед судейским столом.

– С последней фразы Марианны. Спасибо.

– Вкус не такой, как надо, – повторила Марианна Вулверкот с той же интонацией, что и в первый раз. – У розовой воды деликатный вкус, с которым легко переборщить, а ты явно с ней переборщил.

Последовало очень долгое молчание.

Дейв забрал две трети своего торта.

– Ага. Спасибо.

И все продолжилось. Анвита справилась, а Розалина была вполне сосредоточена, чтобы порадоваться за нее. Затем подошла ее очередь, и с каким-то отстраненным облегчением она поняла, что слишком эмоционально разбита, чтобы нервничать.

Марианна Вулверкот рассматривала свою порцию с видом знатока, которым, подумала Розалина, она и была.

– Выглядит хорошо, но довольно простой, и поэтому я не знаю, будет ли это достаточно «хорошо».

Плечи Розалины опустились. Она уже знала: если не станет посылать судей вслух, то, скорее всего, пройдет, но «Достаточно хорошо – это не достаточно хорошо» было неофициальным семейным девизом Палмеров. И она снова и снова показывала свою «недостаточную хорошесть».

Судьи разрезали ее торт, и Марианна Вулверкот ткнула в него ножом так, что Розалине, и без того расстроенной процессом, Аленом и всем остальным, это почему-то показалось неприятным.

– Нежная легкость, – сказал Уилфред Хани, увлеченно жуя. – Вкусный и с очень гладкой, влажной текстурой.

Отложив вилку, Марианна Вулверкот стала серьезной.

– Но на этом, к сожалению, почти все. Если бы он был идеальным, он мог бы стать лучшей выпечкой дня, но здесь он немного неровный… – Она указала на линию вдоль основания торта, где тесто осело и было плотнее. – И, похоже, ты передержала его в духовке на самую чуточку.

– Кроме того, – добавил Уилфред Хани, – он мог быть красивее, если бы ты сделала хороший ганаш. Или, например, использовала масляный крем, чтобы его украсить.

Ой, ну конечно. Запишите это в бесконечный список вещей, которые она могла бы сделать в своей жизни иначе.