Розалина снимает сливки

– А время для общения нашла.

В каком-то смысле это было так, но у него не было никаких фактических доказательств.

– Ты про Алена? Мы просто стояли на одной парковке и ждали, пока за нами приедут.

– А мне показалось, что вы разговаривали.

По правилам дорожного движения отец был обязан смотреть прямо перед собой, пока говорил с ней. Но Розалина была уверена, что он бы так делал, даже если бы они не ехали.

– Просто из вежливости. Я думаю, он… приятный, не правда ли?

– «Приятный». – Ее отец презирал многие вещи, но по какой-то причине особенно сильно злится на ограниченный набор слов, который Розалина всегда считала совершенно произвольным. – Раньше у тебя был такой хороший словарный запас.

– Он создает впечатление очень старательного, способного, умного и… – она подумала, что ее отец будет против слова «сексуальный», – элегантного молодого человека.

– Не ребячься, Розалина. Это ниже твоего достоинства. Или, по крайней мере, должно быть.

Она вздохнула.

– Прости.

Последовало такое молчание, которое обычно дает ложное чувство безопасности.

– Честно говоря, – продолжил Сент-Джон Палмер, – я несколько удивлен, что такой человек пришел на шоу… Как оно называется?

Он знал, как оно называется. Ему просто нравилось заставлять произносить название.

– «Пекарские надежды».

– Так вот, полагаю, что когда карьера состоялась, можно заниматься любимым хобби. Оно не так уж отличается от гольфа, не так ли?

Ее отец не любил гольф, но это было одно из немногих развлечений, на которое он не смотрел свысока. Наверное, этот пример был бы больше похож на поддержку ее выбора, если бы не было так мучительно заметно, что он одобряет участие Алена потому, что тому ничего не было нужно от шоу. Розалина же, напротив, отчаянно нуждалась в нем, тратила время и позорила свою семью.

– Не отличается, – ответила она. – Оно словно гольф, только изюма больше.

Сент-Джон Палмер не ответил. Возможно, так он наказывал Розалину за ее постоянное легкомыслие.

И через минуту-другую включил «Радио 4», чтобы успеть послушать конец прогноза относительно грузооборота.

Вторая неделя. Пирожки

Пятница

В некотором смысле возвращение на вторую неделю было еще удивительнее, чем приезд на первую. Как только Розалина уехала, Пэтчли Хаус и все, что в нем находилось, стало казаться странно правдоподобным сном. Но теперь она вернулась, и время, которое провела дома – отвозила Амели в школу, ходила на работу, пекла бесконечные пирожки с курицей, – потекло в том же русле. Это означало, что у нее никак не получалось отвлечься от своего выступления на первой неделе. Выступления, на котором она сходила с ума от тщетности происходящего. Еще и приготовила посредственный торт перед всей страной и выставила себя полной дурой перед тем, кто, похоже, был ей интересен. «Три с минусом, Розалина. Старайся лучше. Увидимся после уроков».

Успешно сориентировавшись в общественном транспорте и бросив сумку в номере, она отправилась в беспокойное блуждание по территории. Она не умела строить машину времени из хрустящего теста, замешанного на кипятке, и шоколадного ганаша, который стоило приготовить на прошлой неделе, а значит, ничего не могла поделать с историей о Малави. Но она могла изменить свое отношение. Ведь хоть победа в конкурсе «Пекарские надежды» не превратит ее волшебным образом в квалифицированного кардиохирурга, Корделия и Сент-Джон Палмер учили ее не бросать дело, едва его начав.

И хотя они не одобряют ее участие в реалити-шоу, они, скорее всего, отрекутся от нее, если она вылетит в середине шоу.

Поэтому она должна сосредоточиться. Работать. Стараться изо всех сил. Не отвлекаться на парней. Готовить такую выпечку, которая заставит зрителей, сидящих у экранов, сказать: «Ого, впечатляет для второй недели».

И пока она пробиралась через лесок, примыкавший к дому, чувствовала, что неплохо справляется со своей задачей, настраивая себя на то, чтобы стать опасной и целеустремленной машиной-пекарем. Пока не увидела Алена, который шел в противоположную сторону.

Черт, черт, черт.

К сожалению, спрятаться было негде. На самом деле таких мест, где можно было спрятаться, было много – можно было забраться на дерево или прыгнуть в кучу листьев, но если целью было избежать еще одной неловкой ситуации, то бегство подобно потревоженной белке ей, скорее всего, в этом бы не помогло.

– Ну, что, – сказала она, – привет?

Он одарил ее ухмылкой.

– Розалина.

Они смотрели друг на друга сквозь заросли орляка. И она в очередной раз поразилась тому, насколько Ален был неброско стильным в рубашке, брюках-чинос и, как сегодня, в легком пиджаке, который казался частью образа, а не уступкой вечернему ветерку. Это было похоже на тот момент в конце телепередачи, когда открывают дверь номер три, чтобы показать, что ты могла бы выиграть, если бы не была лживым мешком дерьма.

Она подумала, стоит ли ей снова извиниться. Или это вызовет раздражение. Поэтому открыла рот, чтобы попрощаться, и обнаружила, что извиняется за что-то другое.

– Прости за отца.

– Не стоит. – Он откинул прядь волос, которая выбилась из укладки. – Он явно очень тебя оберегает.

«Оберегает» – не то слово, которым бы выразилась Розалина. Но лучше пусть он думает так, чем поймет, насколько она подвела отца.

– Да. Он… да.

Снова долгое молчание.

– Может быть, прогуляемся? – спросил Ален.

Ладно. Это же хорошо, правда? Не то чтобы она этого ожидала. Или на это надеялась. Ну, не то чтобы особенно.

– Ты… точно этого хочешь?

Он насмешливо поднял бровь.

– Вовсе нет, Розалина-эм-Палмер. Но, может, все-таки пройдемся?

– Вдруг из этого получится еще одно приключение.

– На этот раз с настоящей тобой?

Это было словно увидеть спасательную ветвь или оливковый плот.

– Обещаю.

– Тогда идем. Речка в той стороне.

Она рискнула улыбнуться.