Квирит

К нему уж не приклеится бутылочка.

«Не может смертный быть во всем удачливым:

Один, достойный, погибает в бедности,

Другой, негодный…»

Эсхил: – Потерял бутылочку.

Дионис: – Еврипид!

Еврипид: – Ну, что тебе?

Дионис: – Беда идет.

Опасною становится бутылочка.

Еврипид: – Клянусь Деметрой, не боюсь ни чуточки.

Его обезоружу я немедленно!

Дионис: -Так начинай сначала, без бутылочки.

Еврипид: – «Могучий Кадм, великий сын Агенора,

Сидон покинув…»

Эсхил: – Потерял бутылочку.

Дионис: – Чудак, пусть он продаст тебе бутылочку,

Пока прологи в порох не истер твои.

Еврипид: – Мне у него просить?

Дионис: – Меня послушайся!

Еврипид: – Отнюдь, прологов у меня достаточно,

К которым ни за что он не привяжется.

«Пелоп, дитя Тантала, на лихих конях

Примчавшись в Пису…»

Эсхил: – Потерял бутылочку.

Дионис: – Опять уж он вогнал тебя в бутылочку.

Дионис обращается к Эсхилу: -Милейший, нам по дружбе уступи ее,

За грош другую ты добудешь, лучшую.

Еврипид: – Да нет, прологов у меня большой запас.

«Ойней однажды…»

Эсхил: – Потерял бутылочку.

В какой то момент Дионис прерывает процесс, когда Еврипид наконец читает стихи, в которые невозможно вставить «Потерял бутылочку». Дионис говорит Еврипиду: остановись, потому что Эсхил снова скажет: «Потерял бутылочку». В конце Дионис присуждает победу Эсхилу и выводит его на землю вместо Еврипида.

Театр представлял собой всегда потрясающее место, где всё одновременно живо и мертво. Возможно в нём воплатить любые истории и наполнить постановку зрелищностью от которой невозможно оторваться. Вода, лодки, лягушки, актёры, машины и спецеффекты погоды. Громкие голоса актёров и непередоваемая атмосфера тихой общности всех людей. Бессмертное волшебство людей живых и мёртвых.

В конце пьесы, когда зрительский смех и аплодисменты угасли, а настроение поднялось, заговорил центурион, обращаясь к улыбающийся бабушке с седыми, кудрявыми волосами. Она внушала такое доверие и спокойствие, как те редкие люди, с которыми можно быть знакомыми пару мгновений, но чувствовать теплоту и воздушность, в которые хочется окунуться и всё рассказать:

–Прошёл год с гибели Элизии, а я так и не чувствовал лёгкости со всеми, с кем бы ни общался. Не знаю…возможно, я отстранялся от всех, потому что не видел ни в ком её черт; её мышления и новаторства, открытости. Может слишком привык проводить свободное время в с ней, делиться и разговаривать о собственных чувствах и мыслях, идеях… и каждый раз было что то новое в нашем общении…Я привозил ей с разных земель уникальные травы и шкуры животных, а она с воодушевлением в голосе уже столько о них начинала рассказывать, едва я открывал cумки, что казалось это она занималась охотой и она бродила по полям, собирая новые виды цветов и растений, а не я. Затем я зарисовывал и записывал их в дневник, чтобы в будущем не запутаться во всём многообразии коллекционируемых экземпляров. А если она о чём то не знала, то ходила с этим предметом по всему городу, или писала мудрым людям, чтобы понять как можно больше и затем, вечерами, рассказывать о новым открытие.

–Ох, как мило, Фавст! Она была очень интересной девушкой. Я уверена, что вы ещё встретитесь!

Римлянин слегка улыбнулся смотря на бабушку, скрестил ладони и чуть погодя, продолжил:

–Вообще я познакомился с ней когда однажды отдыхал в риме. К тому моменту, уже после многолетной службы, я начинал задаваться вопросами о чём то более высоком и постепенно отстранялся от товарищей. Почему у одних больше прав чем у других. Почему люди ведут себя чаще следуя не разуму, а по воле эмоций. Почему впадают в очевидно неадекватные умозаключения и как человечеству научиться жить в согласии с собой и соседями? В такой плодородный момент жизни я, по приглашению нескольких боевых друзей, посетить вечером одну гетеру, что собирала в своём доме разных людей вокруг себя. Хотя солдаты и наслаждались игрой музыкантов, историями о мифах и новых технологиях, чтением книг. Они всё же не столько расчитывали на милые беседы и лекции, cколько на последующие увесиления и секс. А беседы и музыка способствовали большему возбуждению. К тому моменту я отказывался от алкоголя всё чаще и чаще, не видя в нём особого смысла. На нескольких таких вечерах я знакомился с трудами Марка Аврелия, Эпикура в латинском переводе, Эпиктета, и углублял свои знании Аристотеля, Платона, Cенеки, Диогена Лаэртского, Cексат Импирика, Апулея и других. Многие имена мне были до этого даже не знакомы. Это было мужи разных эпох и взглядов. Красота и образованность Элизии, её открытость, харизма и улыбка с ямочкой на щеке поразили меня мгновенно. В ней было что то очень редкое. Элизия подчёркивала важность знания и знакомства не только с тем, что кажется близким и приятным, но и, возможно, более важно научиться принимать и узнавать что-то далёкое и чужое. Со временем мы с Элизией сблизились и поженились. Описание всего торжества нашей свадьбы заняло бы очень много времени, но не могу молчать о том, как прекрасна она была! Свадебная причёска и наряд меня просто поразили, как молнии Юпитера. Это были несколько уложенных вокруг головы кос, которые перевивались красной лентой. Причёска украшалась жемчугом и голова была повязанна платком огненного цвета четырёхугольной формы. С боков и сзади он спадал мягкими складками, оставляя лицо открытыми. Тело её покрывала особая, праздничная, длинная туника, а её перехватывал шерстяной белый пояс, который завязывался сложным «геракловым узлом». Макушку украшал венок из цветов, собранных ею самой. Я помню как опускал свой взор ниже, осматривая весь наряд, поражённый её красотой и без сил сказать что либо. А жёлтая обувь так подходила к её припорошенным золотистой пудрой волосам и яркому макияжу на манер египетской моде. Ах, жаль, не могу угостить тебя теми свадебными пироженными, которые подавались на последующем пиру. Они невероятные! Мостачоли назывались…Фактически её дом стал и моим домом. К праздникам, если я был дома, мы готовили хлеб и покупали сезонные продукты чтобы раздавать нищим и нуждающимся. Элизия затем давала им возможность обучаться с ней, если они захотят, бесплатно. Позже нас заметили меценаты и со временем наше домашнее увлечение перерасло в настоящий бизнес хлебопекарни и продовольствия в целом.

–Ах, очень красивая история, Фавст!

–Так получалось, что майские праздники по почитанию богини Флоры я каждый год праздновал дома. Перед тем, как пойти на шумные улицы мы одевались во всё яркое, украшали одежду цветами, а на головах красовались гирлянды из роз и фиалок. Я, Элизия, несколько друзей и рабов. Во время Флоралий двери домов украшались цветочными венками и повсюду звучала музыка. Этот праздник был полон радости и безудержного веселья. В городах работали театры, выступали танцоры, акробаты, мимы и фокусники. К вечеру начинались эротические выступления, когда большинство уже не стеснялось пить даже не разбавленное вино. На такие выступления приглашали и Элизию. Её выступления часто проходили уже под рыжими облаками и она очень любила поэтическую красоту момента, когда последние движения финального танца строго совпадали с заходящим солнцем и началом сумерек. Каждый год реакция толпы была полна экстаза. К концу выступления вся сцена была украшена золотой пудрой, которой она посыпала свои волосы перед праздниками. Спускаясь со ступенек, Элизия прыгала ко мне на руки и уже вместе с ней мы танцевали посередине улиц. К нам присоединялись наши рабы, зрители, и простые незнакомцы. Затем она принимала подарки, обнимала желающих, тысячи раз благодарила за тысячи комплиментов и не переставала улыбаться, словно впитав последние лучи света от солнца – сама становилась им. Затем деньги и подарки отдавали организаторам фестиваля, относили в храмы Флоры и других богов. Особенности коринфского ордера храма Флоры, с удивительной истории растения аканта, как из зала Персефоны, отлично вписывались в виду нежности и благообразия. Сам храм был стройный, цветистый, повсюду украшенной листьями и завитками. Весь фестиваль воздух наполнялся запахами еды, цветов и ароматических масел. Тут и там люди пели, танцевали, целовались и просто наслаждались музыкой. Чуть дальше от оживлённых улиц, в храме Флоры мы оставляли мёд и молоко со словами “Славься Флора, богиня весны!”. Ароматы клумб окружали открытые стадионы, где проходили спортивные игры с участием женщин, а ближе к лесу, около речки, отдыхали в тени спортсмены и уставшие от веселья и солнца люди. Когда праздничный день заканчивался и основная масса людей расходилась, мы никогда не упускали финальной традиции. Десятки людей собирались на цветочной поляне, вокруг реки, на мостике и даже залезали на деревья, чтобы одновременно прокричать “Да здравствует весна!” и поцеловать возлюбленную душу в одну щёку. Затем сплестись ладонями , прокричать “Да здравствует Флора!” и поцеловать в другую щеку. Затем под крики “Добро пожаловать!” растаять во множестве долгих и коротких поцелуях близких губ. В последний такой праздник, держась за руки, она сказала, что “Мы с тобой в розах и фиалках, а цветочные гирлянды отмечают тех, кто их носит, как празднующие и служат выражению красоты друг друга и краткости самой жизни”…

Последняя фраза показала всю злую шутку судьбы. Центурион сидел на ступеньках театра призрачного города, на его голове был цветочный венок, улицы заливались музыкой, но вместо тёплого солнца была одинокая луна, а поцелуи сменились ночным холодом. Фавст закрыл лицо ладонями и облокотившись на колени, всхлипывал.

Бабаушка закачала головой и медленно хлопая по рукам Фавста, говорила:

–Боль помогает понять то, что нам ценно и даже даёт силы к жизни. Благодаря ей находят муз в поэзии и отправляются в опасные путешествия. Занимаются науками и философией, желают совершенствовать собственную душу или исследовать причины самой боли. Ей так полезно научиться управлять, так полезно. А она часть тебя, Фавст! Так же как и любовь. А значит нельзя научиться обладать собой, не научившись управлять болью. Слёзы тоже не существуют просто так. Они помогают облегчить её. Ох, cынок, это такой хитрый механизм! Они есть внутри нас как обезболивающее, которое защищает, и благодаря ему приходит временное спокойствие. Нам даётся время на подготовку и нужно пользоваться такими моментами, чтобы подчинять боль и приготавливаться к следующей волне. Образно говоря, построить волнорезы и увидеть, что проработанная рана превращается в шрам, напоминающей о собственной силе, победе и прошлом, которое ты не просто пережил, но и поставил на собственное служение. Но это не просто шрам, а ухоженный, проработанный шрам. Такой проработанный шрам будет не болезненным напоминанием и раной, а записью о личной победе! – бабушка приобняла Фавста и сопережевающе гладила его по спине, а затем помахала внукам чтобы все вместе, c разных сторон, обняли его. Всхлипывания постепенно прекратились и он слышал банальные, но ласкающие голоса: “Мы в тебя верим!, Ты сильный! Не сдавайся!”.

Центурион расправил спину, воспрянул и поблагодарил каждого из окружавших его и приобнял, хлопая ладонью по спине.

–Ещё ты забыла, что важно учиться радоваться мелочам! Например, не сидеть под крышей во время дождя, а сорваться, взять кого нибудь за руку и выбежать на улицу танцевать. Укрепляет тело, душу и отношения! – говорил центурион, смахивая слёзы и пытаясь вернуться к нормальному состоянию.

–В зимних походах, если они выпадали на неделю Сатурналий, между солдатами мы дарили друг другу подарки. Людей было много и каждым праздничным вечером, перед сном и сменой патруля, мы собирались вместе вокруг кострища, под украшенным снегом штандартом с орлом и тянули несколько жребиев на десяток счастливчиков. Затем избранные получали подарки и так всю неделю. К подаркам мы приписывали коротенькие пожелания или весёлые сообщения. Это были и книги, и глиняные фигурки, и золотые зубочистки, чесалки для спины и игральные кости. Я помню лишь некоторые подарки с подписями:

Широкополая шляпа с папирусом:

“На представленье пойдешь ты в театр Помпея со шляпой:

Часто без тента сидеть нас заставляет мандат”

Бумага большего формата с папирусом:

“Ты отнюдь не считай ничтожным даром,