Немир

И они с достоинствам удалились, а Гоблин остался. Он стоял на дороге, размахивая руками, и, видимо, слал проклятия на одному ему ведомом языке. И вдруг произошло нечто кошмарное: у Гоблина отвалился знаменитый хвост! Спустя мгновение хвост вообще исчез, а ещё через несколько секунд появился у короля Галахада! Берн застыл, кажется, только сейчас сообразив, что избавился от величайшего и проклятия и – вот парадокс! – величайшего счастья в своей жизни…

А Галахад просто ничего не заметил. Они с Ароном шли и шли, пока не скрылись из вида, и их следы на песке быстро растаяли…

Картина исчезла. Монтернор сидел рядом с Ленни и грыз ногти. Он был крайне недоволен.

– Простите меня. Не могу смотреть спокойно, – буркнул он и почти зарычал: – Галахад, чтоб его! Не догадаться, что тот сон был вещим! Вот так и наживают «хвосты», теперь ему будет нелегко от него избавиться!

– И что это значит?

– Во сне – ничего. Но проблема в том, что именно тогда в реальности произошло существенное смещение Равновесия, которое сделало последствия… скажем так, более материальными.

Магистр внезапно смолк.

– Впрочем, вполне возможно, это не Ваша забота, – гораздо более спокойно продолжал он, обращаясь вроде бы к Ленни, но глядя совсем в другую сторону. – Да, скорее всего, не Ваша. Очень хорошо.

Ленни не знал что подумать. Похоже, у Монтернора тоже завёлся голос в голове – и даже не один…

– Так Вы не хотите книгу о привидениях? Нет?

Ленни вздрогнул, не вписавшись в резкий поворот разговора. Магистр с хитрым видом вынул из-под подушки тоненькую книжицу в бледно-зелёной обложке, и, раскрыв его наугад, ткнул пальцем в середину страницы:

«Магистра не было. Ленни сидел на том самом надгробии с удивительной эпитафией, которое увидел несколькими днями ранее. Он почувствовал, что продрог до костей».

Ещё не закончив читать эти слова, Ленни проснулся. Поймав на лету ускользающий смысл фразы, он затравленно огляделся. И холм, и он сам были на месте, но Магистр с шезлонгом пропали без следа. И лишь поясница настойчивыми покалываниями напоминала о том, что последний час он провёл, сидя на холодной могиле…

Между тем главные герои драмы с участием Гоблина Берна и не подозревали о том, какой фурор вызвали в высших сферах. Дни, наполненные для Ленни Мантуера столь эпохальными событиями, оказались очень спокойными для Галахада и его спутника, хотя последний, признаться, был не слишком этому рад. Не считая торжественного въезда, инсценированного по большой просьбе Магистра, оба были предоставлены сами себе. Почти сразу по прибытии в Город они перебрались на постоялый двор, отклонив приглашение Магистра остаться; можно было не сомневаться, что, поступая таким образом, король отвечал любезностью на любезность. Редкостное трудолюбие журнальной братии вскоре сокрушило его инкогнито, и теперь в общении с прессой Галахад счёл за благо держаться формулировки «визит частного порядка». Это избавляло Магистра от необходимости оглашать официальный комментарий и давало ему необходимое время выждать, как желчно выразился Арон, «пока Немир не треснет по швам и осколки не посыплются согражданам за шиворот».

Сам Галахад не разделял этих пессимистичных настроений. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы лишить короля сильфанеев его обычного боевого настроя. А Беспредел никак не являлся чем-то «из ряда вон выходящим»: он был предсказан много лет назад.

И всё же Арон беспокоился. Целитель не привык сидеть сложа руки, но Магистр, как назло, затягивал их отъезд по разным туманным причинам. Изо дня в день напряжение внутри Арона вулканически возрастало; видимо, это чувство также передавалось Монтернору по каким-то астральным каналам, ибо однажды он передал с посыльным записку, в который значилось: «Держитесь. Я обнаружил кое-что интересное!»

– Везёт ему! – ехидно заметил Арон, с которым король поделился содержанием записки. – Хоть бы намекнул – чего секретничать! Не маленькие.

За недели вынужденного бездействия целитель растерял всю свою лояльность к властным структурам. Но ему неожиданно повезло. Вдохновлённый героическим видом Галахада, посыльный расчувствовался и детально обрисовал друзьям встречу Монтернора с Инферналисом, упомянув про знакомство Магистра с очень примечательным архаиком. Этот архаик, похоже, навёл такого шороху в резиденции Магистра, что сохранить его деятельность в секрете не представлялось никакой возможности. Ну а всё остальные «детали», как водится, были плодом коллективных домыслов челяди Монтернора.

– А, понятно. Магистр в таком восторге, что ему не до нас! – неумолимо диагностировал Арон, отпустив посыльного с ответом, содержащим заверения в бесспорном и нерушимом уважении к адресату.

– А может, и секрета никакого нет, – ответил Галахад, пожав плечами. – Просто проверка связи.

– Ох, боюсь, ты прав.

Следующая записка была ещё лаконичней: «Скоро ветер подует в Ваши паруса».

– Нет, он издевается! – негодовал Арон. – Какие паруса?!! Мы с тобой сидим тут ахинея знает сколько. Скоро заплесневеем, как древесные грибы под июньским ливнем.

– А по мне тут неплохо, – возразил король, с удовольствием оглядывая апартаменты.

С жильём им и вправду повезло. На постоялых дворах существовали свои законы гостеприимства, и хозяин изо всех сил старался не заострять внимание на двух посетителях, закутанных с ног до головы. Но всё же он не удержался и крякнул, когда Галахад попросил предоставить им комнату «со сносными условиями за умеренную плату». Здесь окончательно стало ясно, что таиться дальше бессмысленно; Галахад лишь выразил надежду, что его белая лошадь, подаренная Магистром накануне и с почётом опредёленная в стойло, доживёт до отъезда в мире и покое и не будет разорвана на автографы.

– Давным-давно у меня был конь Галарих, Вороной Вихрь, – поделился король с другом, вспоминая тот вечер. – Его ещё называли «Затмевающий Звёзды». Вот за кого я не стал бы переживать! Этот конь мог лягать обидчиков всеми четырьмя ногами, кусать их и одновременно пытаться сбросить того, кто осмелился залезть ему на спину. То есть меня. Понятно, что с таким характером ему не удалось просуществовать долго. Я молился Творцу и просил даровать Галариху бесконечную жизнь, но мои молитвы не были услышаны, и я не виню Всевышнего. Немир с самого сотворения стал для него большой проблемой, которую не стоило увеличивать за счёт лошадей и их жертв.

– Вы уже приступили к Вашим мемуарам? – поинтересовался Арон.

Галахад озадаченно посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним. От нечего делать он нет-нет да и принимался творить, но желанные плоды не спешили сыпаться с ветвей древа фантазии. У короля не было вдохновения, и окружающая обстановка тому способствовала. «Комната со сносными условиями за умеренную плату» была лишена небрежного очарования, свойственного жилищам пишущих людей. Всюду прибрано, ни складок, ни вмятин, обои хоть и в цветочек, но сравнительно новые и, главное, вызывающе чистые стёкла на окнах. Последние не оставляли никакого шанса свободному творчеству. Рисование пальцем по стеклу, очень помогающее мыслительному процессу, было здесь невозможно. Оставалось только бестолково марать бумагу, чему королевское сердце упорно противилось.

– Не могу же я начать свою биографию с истории про лошадь! – пожаловался Галахад.

– Какая разница, с чего начинать книгу, которую гарантированно издадут миллионными тиражами! – заметил Арон и зевнул. – Если я Вам больше не нужен…

Галахад отпустил его чисто королевским жестом, и Арон удалился в свой угол.

Желтоватый круг, прорисованный светом настольной лампы, становился всё отчетливее по мере того, как сгущалась темнота. Галахад продолжал сидеть, пытаясь вызвать в памяти потрескивание костра, журчание лесного ручейка, шёпот ветра в кронах деревьев и другие звуки, сопровождавшие его в те минуты, когда внутри что-то просыпалось, и он мог тотчас же начать писать… мог, но не начал! Такое повторялось сотни раз, но не теперь. Отчаявшись воскресить утраченное вдохновение, Галахад поднял голову, взглянул в окно и увидел её.

Луна мягко сияла в прямоугольной раме окна и была точно такой же, как всегда. Её лучи достигли дна взирающей снизу души, древней, как она сама. Галахад придвинул к себе бумагу. Из небытия на свет выплыла первая строка.

«Я бессмертен. Для меня не существует времени, заключённого в часах. Поэтому, когда я прошу Арона разбудить меня в семь тридцать, то всегда чувствую неловкость, ведь на самом деле я не знаю, что это значит. Это не время, а реальность в самых разных воплощениях протекает сквозь меня, отражаясь и преломляясь в клетках моего тела. Правда, теперь эта реальность всё убыстряется и уплотняется, а мне приходится становиться всё прозрачнее и невесомее. Однако это не разлучает меня с землёй, скорее наоборот… Ведь я родился на стыке времени и пространства и обитаю здесь, среди смертных, потому что являюсь лишь частным подтверждением, а не опровержением законов великого Творца.

Я совершенен. Говорю спокойно, ибо это – факт. У меня нет необходимости шлифовать душевные качества путём упорного самовоспитания; всё было дано мне однажды вместе с вечной жизнью. Мне никогда не узнать смертельной агонии, в которой человеческая душа очищается, принимая в дар космическую бесформенность, чтобы впоследствии воплотиться вновь в новомкачестве.

И, однако, я стараюсь не думать об этом.

Я не всегда был бессмертен. Теперь-то я понимаю, что телесные существа могут обрести вечную жизнь, стоит им войти в синхронность с каким-либо процессом, идущим бесконечно. Эта синхронность реализуется через их дела и идеи; чем выше уровнем процесс, тем он длительнее, тем больше шансов удлинить свою жизнь…

Я не ставил неумирание в качестве основной цели. Но я всегда жаждал помогать другим и направлял все силы в это русло, оставляя для себя лишь самую малость. И вот к моменту наступления старости я обнаружил, что силы мои не убывают, а восполняются Творцом, и ещё прибывают. Это происходит по сей день».

Перечитав написанное, Галахад недовольно изогнул бровь. Бумага, заключившая в себе его мысли, сделала их плоскими. «Но выжечь прямо в сердце огненные руны способен лишь Творец», – подумал король. С этой мыслью он отложил ручку и погасил лампу.

– Сегодня мне опять привиделся тот повторяющийся сон, – поделился Галахад, завершая утреннее умывание. – Помнишь, мы будто шли с тобой песчаной дорогой чёрт-те куда, а потом повстречали макаку с колючим хвостом. Гляделки – что твои плошки, желтушные такие… Там ещё Монтернор был. Всё показывал на нас пальцем откуда-то сверху. Представляешь?

Арон, углубившийся в чтение утренней газеты, поднял на короля воспаленные глаза. Несмотря на усталость, он почти не спал эту ночь: вчерашнее совещание у Верховного Магистра произвело на целителя самое удручающее впечатление. А речь Монтернора была просто шокирующей. В таких обстоятельствах колючие макаки как-то не укладывались в голове.

– В этом сновидении, бесспорно, присутствует некий символический смысл, – запинаясь, с усилием произнёс Арон, – и, если Вашему Величеству угодно, я могу…

– Нет, нет! Я вовсе не хочу, чтобы ты рылся в своих астрологических книжках! Прошу тебя, не напрягайся!

Пробормотав что-то насчёт свежего воздуха, король подошёл к окну и распахнул его. Арон прислушался: ему померешился странный шорох, который стих мгновением позже. «Наверно, мантия волочится по полу, – подумал он. – Галахад вылез из старых дорожных сапог на платформе и красуется в парадных, а мне постоянно что-то чудится».

«Надо подкоротить», – заключил целитель со свойственной ему практичностью. И сделал пометку в ежедневнике.

Глава десятая

В мире нет ничего страшнее нас самих.

Туви Янссон

Неудивительно, что после всех приключений Ленни решил покончить с уборкой в доме. Амбер горячо поддержал его и даже присутствовал при торжественном водворении в кладовку уборочного инвентаря. По мнению Хранителя, «наведение красоты всегда требовало слишком много сил, времени, здоровья и денег». И всё бы ничего, но это чересчур затягивало…

Ленни уже не доискивался чужих тайн. С тех пор, как у тайны появилось имя, он счёл дальнейшее расследования недопустимыми. Единственное, что он себе позволил – беззлобно поддразнить Рамзеса, который явно побаивался архаика. Обычно тот смущался, если Ленни удавалось подловить его на чём-то неподобающем; но не теперь. Практикант лишь посмотрел на него хмуро и заявил, что от таких типов лучше держаться подальше.