Немир

– Напомнить, что тебе пора заняться аутотренингом, – машинально отозвался Нандоло. – Кстати, если серьёзно, у него был повод поговорить.

– Неужели?

– Тот тип, которого мы отправили на общественные работы, застрелился.

– Это ты виноват, – отрешённо заметил Сантариал, глядя куда-то вдаль.

– Я думал, ему не повредит, если он поработает немного на общество, как работал на себя.

– Ты был чересчур убедителен, – голос Сантариала звучал так же невозмутимо. – Впрочем, всё правильно: ему это действительно не повредило.

Нандоло досадливо поморщился, потирая пальцем правую бровь, что свидетельствовало о крайней степени нервозной раздражённости.

– Разве не лучше искупить вину добрыми делами, чем гнить в казематах несколько лет? – поинтересовался он.

– Это ты так считаешь.

– В том-то и дело!

Они обменялись сердитыми взглядами.

– Ему ещё повезло, – довольно резко заявил Сантариал.

– Ага. Больше, чем тому фабриканту, которого по твоей наводке обвинили в торговле людьми. Ему пришлось выплатить кучу денег разным инстанциям, чтобы откупиться. Я, конечно, не против прибавки к жалованью, но он разорится окончательно!

– Нет, – сказал Сантариал. – Он такая сволочь, что вряд ли.

– Всё равно. Если так шевелить всех богатеев, скоро у нас не останется совсем никакого рынка. Его предприятие потребляет сорок процентов шерсти, идущей из Порто-Фенко. А машинный магнат, живущий напротив, залпом скупает то, что теперь называется художественными произведениями. На что будут жить люди творчества?!!

Последнее прозвучало словно вопль погубленной души, который улетел никуда. Легче было привить на мысе Аджано сильфанейскую моду, чем выжать из Сантариала хоть какую-нибудь эмоцию.

– Извини, – сказал Нандоло. – Увлёкся.

Сантариал откинулся на спинку сиденья, рассеянно вертя на пальце кольцо принадлежности к высшему эшелону.

– Я иногда задумываюсь, – произнёс он, – почему в Незапамятные Времена из Немира выслали всех поэтов, а художников и музыкантов оставили? По-моему, это несправедливо.

Нандоло долго и пристально смотрел на напарника.

– А я иногда задумываясь, – в тон Сантариалу ответил он, – почему, когда я так говорю с тобой, мне хочется поверить в существование ангелов, демонов и…

– Творца?

– Вот не надо мне тут про Творца! Творец – это суровая реальность, рабочие будни. Только про него и слышу. Я хотел сказать, во Всеобщее Благо, которое греется где-то на песочке и машет нам лапкой.

Сантариал лишь кивнул, но ничего не сказал. Вопросы веры в Немире обычно не обсуждались: этот принцип соблюдался всеми (ну, кроме новаторов вроде Рамзеса). Слишком эфемерной была граница, отделяющая самый первый из сотворённых миров от некоего запределья, где обитали лишь тонкие структуры и где материя и мысль существовали в неразделимом единстве.

Правда, в свете последних событий всё больше граждан Немира традициями пренебрегали, и это тоже было понятно. Чем страдать в одиночестве, куда как проще поделиться своими сомнениями и страхами с соседом, чтобы тот передал другому, и пошло-поехало. Тем хуже для них, тем хуже…

– Кстати, о буднях, – сказал Нандоло деловито. – Сегодня, кажется, праздник у некоторых. Исхода Весны, или нечто вроде. Народ гуляет и развлекается. У меня предложение: двинули к центру. Небольшая потасовка с парочкой смертельных исходов – как раз то, что нужно.

Сантариал взглянул на часы, украшавшие приборную доску. Стекло давно отлетело и болталось на одной пружинке, но часы, неизвестно чьими молитвами, продолжали трудиться, дробя немирскую вечность на секунды, минуты и часы.

– Половина шестого, – сказал он. – Мы можем не успеть.

– Что ж, тогда нам представится редкостная возможность насладиться обществом тех, кому хорошо.

Поначалу Сантариала развлекали человеческие дрязги: они казались ему переборами расстроенного инструмента. Но потом он понял, что по тональностям, регистрам и набору мелодический вариаций люди инструментам в подмётки не годятся. И вообще, они – самые банальные существа во всех мирах.

Возьмём хотя бы этих. Обожают сидеть друг у друга на голове. За столько сотен лет не уяснить, что толпа всегда более управляема.

Точкой обзора архаики выбрали площадку на небольшом возвышении, откуда неплохо просматривалась городская площадь и скопление народа. Навскидку Сантариал насчитал человек пятьдесят. Пятьдесят человек слонялись туда-сюда с важным видом, ничем особенно не занимаясь. У них не было ни идеалов, ни просто ценностей, понятных представителям высших рас, к которым архаики, естественно, причисляли себя. Нандоло был прав. Он всегда прав.

– Привет, крошка! Отлично выглядишь. Одеваешься в детском магазине?

Девушка, переходившая улицу перед экипажем, шарахнулась куда-то в сторону, спасаясь от насмешливых выкриков Нандоло. Вдохновлённый довольным взглядом Сантариала, тот уже озирался в поисках следующей жертвы. У Нандоло всегда отлично получалось доводить людей. В служебном ресторане на мысе Аджано он частенько собирал целые толпы, закатывая необычайно талантливые импровизации на тему разговоров, подслушанных в Городе. Он сыпал фразами, не задумываясь ни на секунду: это и было самым комичным. Наверно, Нандоло с успехом заменил бы всех оставшихся в Немире деятелей культуры и искусства, если бы слова «лояльность» и «политкорректность» хоть что-то значили для него.

Благодаря покровительству Магистра, во всём соблюдавшего нейтралитет, архаиков в Городе всё же терпели, если, конечно, не ловили за руку на провокационной деятельности. От немедленного шельмования их спасала уникальная способность отвлекать от себя внимание и становиться практически незаметными. Наряду с чтением мыслей талант этот присутствовал абсолютно у всех.

– Ты считаешь, это нормально, когда женщина хочет похудеть, чтобы соблазнить мужчину, выйти замуж, родить и снова стать толстой? – спросил Нандоло, тяготясь вынужденным бездельем, пока улица пустовала. Такие риторические вопросы были вполне в его духе. Не получив ответа, он обычно задавал следующий и мог продолжать так до бесконечности.

– Ты представляешь, их называют неотмирками, как и нас, только прибавляют «люди», – снова подал голос Нандоло, с отвращением разглядывая вызывающе лазурное небо. – А мы, значит, нелюди. Гуманоиды! Правящие круги без конца нас унижают!

Сантариал жестом прервал этот гневный монолог, указав на толпу, в которой что-то происходило. Нандоло тут же насторожился.

– Ахинея задери его за хвост, – пробормотал он в качестве комментария, вглядевшись, – Никак это Рамзес, лаборант нашего дорогого…

Улыбка снова коснулась губ Сантариала, теперь она была мечтательной и почти нежной, – так бабочка задевает крылом цветок, пролетая. Нандоло, однако, предпочёл бы ей самую зверскую гримасу.

– Итак? – начал Сантариал, подняв бровь, – с чего начнём?

– Нет уж, – отказался Нандоло, – отбой. Против такой конкуренции мы ничто.

– Ну, хоть посмотреть?

– А у тебя истерикон не начнётся? Лично я пас. Пойду куплю кефиру, и домой.

Вздохнув, Нандоло взял деньги и, путаясь в полах длинной одежды, выбрался из экипажа. Спустя минуту он возвратился и со словами «Подержи пока» вручил Сантариалу кефир, а сам полез на заднее сиденье и принялся шарить в коробке с инструментами. Делал он это с известной опаской: на их родине бытовало убеждение, что, сунув руку в любое отверстие, неизвестно что оттуда вытащишь. Жители мыса Аджано даже постель перестилали с известной осторожностью.

А всё оттого, что чёрные пески лишь издали казались безжизненными. Говорят, там водились даже скорпионы, только они не жалили, а плевались, но приятного тоже мало. Хранитель Архива однажды сказал, что пустыня отыгрывается так за отсутствие верблюдов. Природа, дескать, не любит пустоты.

Вечно шутит этот Хранитель Архива. Какие такие верблюды?!

– Кажется, колесо прокололось, – поморщившись, сообщил Нандоло. Сантариал согласно кивнул: обычно, если в машине архаиков что-то прокалывалось, значит, его прокололи. К таким вещам следовало проявить максимум внимания. Вскоре Нандоло выпрямился, держа в руках инструменты.

Тут-то всё и произошло.

…они выскочили на ровную площадку полукруглой формы, окружённую невысоким каменным парапетом. Отсюда начинался крутой склон, поросший соснами, и спуск прямиком к морю. Но Ленни увидел совсем другое.