Судьба – тени прошлого

Так продолжалось порядка часа. Участников убедительно просили не покидать основной зал и ожидать. Они это послушно и делали.

Артур Дебелдон без умолку трепался с новообретенным другом о чём попало, но не о турнире. Он рассказывал и про поэзию, и про различные книги, и про девушек (про них более всего), и про еду. Не обошёл он стороной и политику. На этом моменте Адияль резво обрезал диалог. Он напрямую сказал, что устал слушать этот бессмысленные трёп. И тут же спросил нервным тоном:

– Ты знаешь, что сейчас мы, видимо, начнём бои, а по итогу этих боев мы можем погибнуть?

Из его уст это прозвучало парадоксально, ведь он и сам в большей мере не понимал, что и зачем он тут делает. Правда, себе эти вопросы он потому и не задавал.

– Да, я знаю, – сказал уже несколько подбито Дебелдон, – и я хочу погибнуть.

Эти слова подкосили Леонеля. По его телу пробежала дрожь. Он с тяжестью сглотнул слюну.

– Что?! Зачем? Что ты такое говоришь, Артур? – надорванно трепетал Адияль. В глубине души он прочувствовал раскол, будто давняя зашитая рана спешила вновь раскрыться. Он боялся. В лице Дебелдона Адияль видел того, кто смог бы восстановить дыру в его жизни. И знал: если он потеряет и его, то жизнь его рухнет окончательно и бесповоротно. Он не мог себе представить, что наивная голубизна его очей может погаснуть. Голубизна, символизирующая в сердце Адияля яркий солнечный свет, обнажающий до того скрытый ему подземной тьмой простор ярких и насыщенных жизнью долин бытия.

– Посмотри на меня! – резко бросил Леонель, оттолкнув Дебелдона к стене и прижимая его. Другие ребята злобно и с омерзением наблюдали за новой сценой с участием этих двоих. – Пообещай мне, твоему другу и товарищу, сейчас, что ты не погибнешь! Понял? – продолжал он. – Я знаю, тебе было нелегко, но поверь, со мной ты станешь счастливее! Доверься мне! Я ведь тоже совершенно один! И ты это знаешь, чувствуешь – я вижу! И не говори, что нет! Это все равно ложь!

Артур смотрел прямиком в голубые глаза его друга. И был ошарашен, поняв, что в них видит чуть ли не полное отражения себя, – но, если только, более мрачное и серое – ту же боль, обиду, недосказанность. И всё, что было поведано этой ночью ему, находило свои отголоски в этих зрачках – зеркалах сердца.

Он кивнул. Адияль отпустил его.

Полковник Зиррен произнёс громко и звучно:

– Первый бой начнётся незамедлительно в эту самую минуту! Лем Фарль и Хорест Ибраг, проследуйте за мной.

И эти двое следом за полковником ступили на лестницу и готовились к смертельной схватке между друг другом. Отворился люк и до тёмной и глухой подземной залы долетели звучные возгласы толпы, удовлетворённой тем, что дождалась наконец первого боя дня. Дождалась часа пролития крови, часа поединка на смех, часа бесплатной смерти и жуткой безразличности.

Зендей, стоя на трибунах, с ужасом наблюдал за происходящим и ждал выхода брата. В его мыслях была одна лишь идея: спрыгнуть в нужный миг с высоты зрительских мест на арену и спасти Эди от его детского ребячества.

Вэйрад получил письмо от сына. И тут же, бросив все дела и обязанности, бросился галопом в сторону столицы Лерилина, где на Центральной Арене с минуты на минуту произойдёт акт истления ипостаси существования и боевой чести при непосредственно опасном для жизни участии его младшего отпрыска.

VII.

В это же время в кабинете генералов армии Игъвара проводился консилиум по дальнейшим военным действиям, которые предполагалась необходимым предпринять к их прямому северному противнику и косвенному его союзнику, более географически близкому.

Советом Генералов было предложено наступление на княжество Лерилин совместно с армией Дэргана, так как, по мнению большинства, захват этой территории станет переломным мотивом для дальнейшей полной и безвыходной блокады Невервилля. Ко всему прочему, оставался риск, что Зельман Златогривый решит начать наступление в момент, когда часть войск будет задействовано в Лерилине. Но несколько членов Совета тут же откинули эту мысль, ссылаясь на данные извне, что король северного государства сбежал из столицы. Во всяком случае, решающее слово оставалось всегда за Верховным Главнокомандующим армии Игъвара – за Его Высочеством лордом Дезевоном.

И слово короля шокировало всех генералов. Однако спорить с гением лорда никто не осмелился, поэтому решение оказалось безапелляционным.

– Да… слышал новости, Ригер? Король-то наш пропал давеча! Нет нигде! Из столицы как сбежал, так и ни слуху, ни духу. Видать, сгинула страна-то… Глянь, что творят воины наши, защитники! Ни трезвой души не сыщешь на всем фронте! Кто дерётся, кто девок имеет, кто валяется, кто байки травит. Что ж творится-то, голубчик!

Ригер Стоун с показательным нежеланием слушал жалобы старшего офицера. Ему давно безразлична стала и судьба его Родины, и его собственной тоже.

– Что ж поделать! Видно, судьба такая Богом предначертана нам. Что мы можем? Требовать нечего. Все было до нас, на нас же, поверь, и кончится. Не готово наше государство с его северным упрямым суровым народом, не желающим и не способным к свершению подвига, было к подобному вызову, – ответил Стоун, желая лишь поскорей уйти от общества старомодного офицера с многолетним стажем служения.

– Прав ты, верно, голубчик. Прав. Даже наш любимец офицер Альберт Дорн ушёл со службы…

– Да, – сухо промолвил Стоун. Эти слова, видно, задели его.

Ригер Стоун вышел из палатки, служащей командным пунктом для его батальона. Как и сообщал офицер, гордому и преданному защитнику отечества смотреть на беспредел в рядах армии без слез было невозможно. Один служивый, не посчитавший нужным одеть теплую одежду в зимний период, расхаживающий в рубахе и меховой безрукавке, орал на всю округу, не жалея своего басистого голоса:

– Эй! Демьян, а ну, иди сюда! Я жажду реванша! Я тебе морду, сука, раскромсаю за Нэтэли! Чего крысиный нос прячешь? Думаешь, я его не замечу? Не учую по мерзопакостной вони, витающей вокруг твоей противной натуры? Ну, иди же! Выйди на бой!

Юный паренёк, на лет восемь младший орущего мужика, ускорил шаг и, накрыв свои русые волосы капюшоном, спешил втиснуться в толпу беспорядочно расхаживающих его сослуживцев. Однако безуспешно. Мужик в безрукавке и без головного убора выцепил его, как и обещал, и, схватив за капюшон, откинул в снег. Затем тут же ногой выбил ему челюсть. Кровь красными пятнами брызнула на белоснежные сугробы. Он уже хотел было продолжить избиение юноши, обозванного Демьяном, но тут его удар прервал мужик грозного вида с густыми усами и маленькой косичкой, свисающей прямо над левым глазом.

– Стой, брат, младов бить не надо, стыдно… Давай лучше меня бей, а я тебя бить буду, – произнёс он и с безумной улыбкой, демонстрируя все свои двадцать четыре жёлтых зуба, ударил ему прямо в лицо.

Началась потасовка. К обеим сторонам присоединились другие солдаты, хотя в самом деле никто не разбирал, кого можно колотить, а кого нет – все били без разбора, лишь бы бить. А сам виновник торжества успел скрыться в соседнем корпусе лагеря, где народ ещё не успел напиться до такой степени, как ближайшие соратники (по крайней мере пока). Те лишь танцевали, пили и скуривали, вероятно, последние лечебные травы, дарующие эффект ментального наслаждения, оставшиеся в Невервилле. С недавних пор был объявлен запрет на какие-либо медикаменты, неодобренные Комитетом Безопасности.

Ригер Стоун стоял чуть поодаль них, возле замерзшей речушки. Он смотрел на свой батальон, на своих ребят, которые находились в его прямом подчинении уже около пяти лет к ряду. За это время он успел повидать с ними и провалы, и успехи, как хорошее, так и плохое. Он знал каждого из них по имени, кроме, разве что, новобранцев, коих конкретно в его части было совсем мало. Но улыбки на лице не виднелось. В его сухих, безжизненных очах таилось безмерное чувство фрустрации. Генерал, в последнее время известный скандалами и спорам вокруг его персоны, испытывал окончательное разуверение во всех идеалах, которые он всё хотел достичь, но думал, что в его молодом возрасте не стоит спешить с подобными вещами. В конце-то концов впереди ещё столько времени! Но, глядя на его детище, на себя, сознавая те грехи, что он навлек на свою душу, он всё глубже и достовернее убеждался в том, что, в действительности, ничто не может быть так же важно, как жить честно и праведно с самого первого вздоха, а не с искомого момента, когда душа и разум будут готовы к очищению. По правде, очернять её и не стоило – заключил он наконец.

Он увёл взгляд от батальона, который таковым уже и назвать-то нельзя было, и пошёл по спуску заледеневшего ручья. Остановился он возле маленькой берёзки, которая этой весной уже дала бы новые побеги. А затем взглянул на себя в лезвии меча. Он был ещё молод, но мир, что внутри него, уже загнил. Ни веры, ни правды, ни желания жить.

Он свалился, обливаясь горячей кровью, изо рта хлынула ещё. В этот короткий миг, последний на этой земле, он наконец ощутил себя по-новому. Он понял, что не только жил неправильно, но и умер зря с пустым наследием и никчёмным остатком. Но больше ему не предстояло думать об этом.

Его подчинённые нашли труп лишь спустя несколько часов, когда обнаружили пропажу. Его отправили в столицу. Дабы лежал он в местечке достойном его, – писали соратники в письме к Высшему Гвардейскому Составу с сообщением о гибели генерала.

Зельман тут же был осведомлён о гибели Ригера Стоуна. Он был разочарован, хоть и знал его грешок в суде и знал, каким человеком он был на деле. Но одного отнять было нельзя: генералом он славился достойным. А смерть все же всегда трагична. Тут же незамедлительно он лично отправился в лагерь ушедшего генерала, завершив необходимые государственные дела во дворце Урвалл.

VIII.

Приехав тайным экипажем, состоящим из двух лошадей, Златогривый обнаружил лишь беспечную толпу пьянчуг, занимающихся чем угодно, но не службой.

Он застал драку двух мужиков, на удивление, тех же самых, что и прежде, но уже изрядно разукрашенных синяками, ссадинами, царапинами и ушибами. Вокруг них кучковались и другие. Все с воплями, визгами сопровождали бойцов. Кто-то делал ставки, кто-то просто пил. Зельман Златогривый, не понимая, что творится в одной из самых численных фронтовых частях армии Невервилля, протеснился на импровизированный ринг, оголил лицо и голову. Однако пьяная толпа не поняла этого жеста и вряд ли была способна различить в этом лице короля.

Один из бойцов, тот что до сих пор не смог отыскать тулуп, обратился к королю:

– Эй, чудак! Ты чего здесь забыл? Не мешай драться, иди с остальными гляди, как я этому бедолаге нос ломать буду… Ха-ха!

Златогривый обернулся и с упрёком, ненавистью прошипел:

– Пасть захлопни.

Мужик этого не стерпел и бросился на него с кулаками, вопя чего сказал?!

Чтобы уложить упившегося в хлам солдата, Златогривому потребовался всего один удар. Толпа примолкла. Затем свалился – уже сам по себе – и второй боец на ринге. Король заговорил:

– Пьяные свиньи! Вы не видите даже того, что перед вами стоит ваш король! Чего вы устроили? Мордобой? Прямо на пороге вторжения недруга, желающего спалить дотла ваши дома, изнасиловать ваших женщин, а вас самих поработить? И это тот самый батальон генерала Ригера Стоуна? Которого я велел признать посмертно Героем Родины, вопреки запрету постулатам Всебожества? – До этих слов солдаты не воспринимали всерьёз ни слова из уст короля, не веря и тому, что перед ними и впрямь может стоять само Его Величество. Но после они переменились. Их недоверчивые, критические мины превратились в стесняющиеся, конфузные. – Я, видать, ошибался, когда счёл этот сброд гордыми защитниками отечества. Это не опора страны, это её позор. Неужели настолько дешёвая для вас ваша мать, что вы готовы бросить её? Чего рты прикрыли? Я вас спрашиваю! Чего вы стоите, если бросаете свой дом на произвол захватчиков?

– А чего нам этот дом? Мы и под флагом Игъвара жить можем! Может, хоть тогда бедствовать перестанем! – крикнул кто-то из толпы, после чего последовала цепь из поддерживающих возгласов.

– Идиоты! – бросил неожиданно король. – Да как только лорд Дезевон заполучит эти земли, вас вместе с вашими друзьями и семьями тут же отправят в шахты, карьеры, в лесорубы, в проститутки и говночисты! Никто не будет заботиться о вас, а если даже и будет, то не стыдно ли вам станет глядеть в зеркало? На себя смотреть как вы станете? когда вы продали себя и свою свободу за надежду на лучшую жизнь, когда сами не готовы были и палец о палец ударить ради этой самой лучшей жизни! Вы все лишь кучка алкашей, колотящих друг другу рыла потехи ради! Да, дом сгорит, можно и новый отстроить, но поймите вы наконец: дом… Родина – это не место, и не место виной вашим бедам и неудачам. Дом и Родина – это вы сами… ваша семья, родные, близкие, товарищи. И то, каким будет ваш дом и какой будет там жизнь зависит ни от названия, ни от положения, ни от короля, а от вас самих. Да, и я грешен. Я делал недостаточно ради блага страны, но сейчас я буду лучше. Никогда не поздно становиться лучше! И я обещаю вам, все те, кто будут сражаться рядом со мной – а я не собираюсь отсиживаться во дворце – увидят рассвет новой страны! Увидят триумф! Может, не сразу, может, разольются сперва моря крови, но мы выиграем! Потому что нет ничего и никого страшнее человека, защищающего свой дом и свою мать!

Завершив речь, весь воспылав и покраснев, король очаровался тому, как все в один голос уже орали одну единственную фразу. Ура! Но в этом коротком и бессмысленном слове таится сила, воля и решимость. Всё то, что и желал привнести Зельман. Леонардо Эйдэнс, наблюдавший за происходящим со стороны, улыбнулся, довольный и счастливый.

Наконец, впервые за несколько месяцев, выглянуло и солнце. Поразительно, как погода постоянно подлавливает идеальные моменты для своих проявлений. И всегда точно в тон настроения. Поразительно! – подумал про себя Леонардо Эйдэнс, князь Тзильета и десница короля Невервилля.

IX.

– Гони же кучер, гони! Родный, гони! Бог сегодня не милостив. Гони, прошу, гони! – привычным для себя тоном блеял Отец Святейшества Мариус Ольд.