Судьба – тени прошлого

Но резко Зельман встал. Скинул с головы капюшон, и умчался к выходу с одной лишь фразой: «Всё, достаточно. Я много времени упустил, пора всё менять». Эйдэнс от удивления на миг замер, но тут же ринулся за ним. Трактирщик и мужчина по имени Альберт косо посмотрели на них, но затем, подумав, что им обоим показалось, продолжили сидеть как ни в чем не бывало.

Тем временем Златогривый будто вновь ожил. Его глаза снова горели огнём надежды и веры. Он скинул плащ, запрыгнул на коня и поскакал. Ошарашенный неожиданно кардинально сменившимся поведением товарища Леонардо Эйдэнс направился вслед за ним.

IV.

Тем же временем Вэйрад и Фирдес прибыли к крепости Мартемар. Здесь их уже встречали офицеры Невервилля с сообщениями, что их указания не были выполнены. В подобные новости в такой час не сразу и было возможно поверить. Как можно ослушаться верховных указаний, когда речь идёт о непосредственной подготовке к бою не только за отдельную часть земель, но и за все государство в целом. Кроме того, от исхода первых стычек зависела судьба целого континента. Ибо поражение и последующая немедленная капитуляция Лерилина означала бы потерю Невервиллем последнего геостратегического преимущества. А последствия проигрыша в войне северной сверхдержавы ясны даже далекому от политики трубадуру или торгашу. Это – полное господство Игъвара на всем континенте. И тогда страшно было бы представить, как начал б себя вести не сдерживаемый ничем король – или, вернее, уже в гипотетической ситуации император. В таких реалиях серьёзно воспринимать отчёты офицеров о неповиновении невозможно. Так, по крайне мере, полагали и надеялись генералы Невервилля. Однако правда оказалась пугающей…

– Какого, мать его, черта… Вы, никчёмные офицеришки! – грозно, своим басовым голосом зарычал Отсенберд, протирая глаза в уповании на то, что зрительный орган ему лжет. – Вам было приказано прорыть окопы! Вам было выделено самими Богами милостивыми время на это. И весьма предостаточно. Вообще невразумительно, как Дэрган ещё не ввёл свои войска! Но вы и этим не смогли распорядиться! Где рвы?! Где, мать вашу, я повторяю, рвы! – всё яростнее и изумлённее вопил генерал.

Вэйрад стоял поодаль, сухо глядя в пустые просторы граничных территорий. По его пустому и беспросветному взору стало ясно: он смирился с положением и уже думал над незамедлительным решением внезапно возникшего осложнения.

– Дело в том, товарищ… – осекся боязливо офицер, старающийся увести глаза от одичавшего Фирдеса, и поправился незамедлительно: – господин генерал, командующий самым крупным дивизионом армии княжества отдал приказ… полностью бойкотировать указания и Его Величества князя Гефеста Гербинского, и всех генералов армии Невервилля… – он стал говорить ещё тише и еще более неуверенно, когда поймал устрашающий взор генералов, но всё же докончил: – В общем, саботировать войну вздумали, господин генерал.

– Кто он? – спокойно, но не без гнева в очах спросил Вэйрад.

– Командующий Фрон, господин генерал… Он сейчас вместе с ещё несколькими командирами и офицерами Лерилина сидит в форпосту Хайрок, что восточнее нашего на четыре мили.

Вэйрад, услышав это, тут же двинулся ускоренными шагами к лошадям, коих генералы Невервилля оставили у стен крепости. Фирдес, ещё раз обратив взгляд на лона полей, где, как ни удивительно, вновь не обнаружил необходимых рвов, плюнул и зашагал за товарищем.

– Где генерал Фрон? Мне немедленно нужно его увидеть! – воскликнул Вэйрад, только зайдя в штаб-квартиру командования военными подразделениями Лерилина.

– Это я, чем обязан? – выступил темнокожий мужчина в военном мундире с многочисленными орденами на белом воротнике. Осанку он держал статную, однако на щеках – с трудом – но виднелись алые пятна. Его состояние выдавал и ром в стеклянной бутылочке, который тот держал в левой руке, в то время как правой он держался за рукоять сабли, висящей на его белом кожаном поясе. – Давайте пройдёмся, здесь довольно душно. – В помещении, правда, дышать было тяжеловато. На шеях генералов из Невервилля проступали капли пота.

Они прошли молча аж до нижнего яруса форпоста. Прохлада слегка сбила градус напряжённости, однако группы солдат в момент заглохли, хотя до прихода господ (можно было слышать ещё со второго уровня) без умолку и громко голосили. И с немалым недоверием окинули Вэйрада и Фирдеса холодными взглядами. Но Леонель подобного сомнительного жеста не признал и всё же, несмотря на опасения его товарища, продолжил недосказанное:

– Я желаю знать, господин Фрон, почему же ваши отряды не выполнили моего приказа, одобренного самим князем Гефестом Гербинским? Неужто времени не хватило?

Фирдес отступил на шаг и быстрым взором пересчитал количество воинов, находящихся в помещении.

– О, не сочтите за личную неприязнь, милостивый белый наш генерал, – с явной издевкой и презрением начал Фрон, – я Вас, конечно же, бесконечно уважаю и почитаю всем сердцем, но увы! мы с моими ребятами не хотим выполнять эти приказы.

– Как это понимать, господин генерал? – бросил на сей раз Отсенберд, насчитав уже около пятидесяти двух вооружённых бойцов.

– Вы же понимаете, что выступаете против воли вашего князя? И вы дали обещание, что мы вместе дадим отпор врагу у ваших границ. Войну объявили вам, а мы добровольно и чистосердечно отправили ценнейшие единицы военной мощи, ослабив тем самым и наше положение. Это наглость и лицемерие с вашей стороны, генерал Фрон, – выговорил Вэйрад, сжав кулаки. По дёргающемуся веку вполне различимо было накаляющееся волнение генерала звания Золотых Львов.

– Видите ли, – спокойно стал отвечать Фрон, глядя прямо на Вэйрада и потрепав его по эполетам, – у нас иной взгляд на эту ситуацию. Мы вынуждены принять то, что каким-то немыслимым для добрых вояк образом к престолу пришёл некий юнец, мало что понимающий в высокой политике, и который, видно, забавы ради захотел поиграть в героя и принять сторону вашего государства. Подписал некие соглашения с вашим государем, и всё прочее. Но! Мы-то здесь не участвовали. Нашего мнения не спросили. А оно на данный момент такое: мы сразу после наступления Дэргана ли, Игъвара ли поднимаем белые флаги и с миром принимаем наших южных собратьев. Они нам ближе, чем вы. Простите, опять же, без предвзятостей. Глаголю лишь фактами, не более.

– Это предательство! – завопил Вэйрад. Отсенберд, поняв, к чему всё идёт, хлопнул по плечу генерала Леонеля. Это был знак.

В ту же секунду Вэйрад со всей мощи ударил кулаком по нагло ухмыляющемуся лицу Фрона. Тот покачнулся, но не смог удержать равновесие и припал. Началась потасовка. Со всех сторон к генералам Невервилля ринулись, оголяя клиники и хватаясь за топоры, воины армии Лерилина. Вэйрад и Фирдес также вынули мечи и стали спиной друг к другу.

Бой продлился долго. Правда, причиной этому служит тот факт, что оба генерала не желали причинять реального вреда юным и, верно, не до конца понимающим сути своих действий солдатам, большинство из которых и до звания лейтенанта не доросли. Хотя и сами бойцы не стремились вести достойный бой и нарывались целыми кучами с обнаженными клинками. Благо, что Фирдес, что Вэйрад – закалённые в тяжких боях, матёрые уже в деле ведения нечестных сражений с ограниченными перспективами мастера. Они показали юнцам истинную красу благородной силы генералов, имеющих собственные стойкие идеалы и знающих цену званиями, которые они получают, и понимающих цели, которым следуют.

– Итак, мальчики, – тяжело дыша, но по-прежнему ровно и уверенно обратился Фирдес, – у вас есть два варианта решения сложившейся досадной ситуации: либо вы идёте под трибунал, что, на мой взгляд, правильнее; либо, что в данном случае будет милосердно, вы откидываете подальше в сторону своё наивное ребячество и чётко, как и положено воину, выполняете приказы и, как и полагается мужчине, защищаете честь и целостность вашей Родины. В вашей воле сделать выбор. Те, кто предпочтут милосердие, пусть сложат оружия и встанут на колено, словно бы давая новую присягу. Те же, кто хочет сиюминутного правосудия, пусть, стоя на ногах, скажут мне это в лицо. Я жду.

И, как уже и было ясно, большинство выбрали более мягкий исход своей судьбы. Правда, сам Фрон и парочка солдат промедлили с ответом. И в конце концов выбрали милосердие.

– Простите, генерал Фрон, – внезапно произнёс Леонель холодным, почти безумным голосом, – но вы не имеете права выбора. То, что ваши подчинённые могли ещё рассчитывать на наше сострадание в силу их неопытности и незрелости, не говорит о том, что генерал сможет избежать своего наказания.

Фрон весь дрожал. И не только от слов генерала Невервилля, но и от того, что тот стоял прямо перед ним – статный, могучий, благородный воин, в глазах которого не было ничего, кроме вопиющей силы чести и бескрайней нравственной свободы.

– Вы арестованы и предстанете перед военным судом, – отрезал наконец Леонель.

Вечерело. Вэйрад и Фирдес сидели в штаб-квартире крепости Мартемар, попивая дорогое южное вино, и это было несколько ново для них, учитывая, что в их родных краях, где летом было столь же жарко, как и здесь, но только зимой, вина не отличались особенным вкусом и уж тем более разнообразием. Во всяком случае, судя по скорости опустошения стеклянных сосудов, напиток господ, как было принято его величать простым людям, пришёлся по вкусу генералам. Вокруг было тихо. Отсенберд всё возмущался, как возможно было допустить столь нелепое и в то же время губительное фиаско. Но со временем он угомонился.

– Фирдес, можно поинтересоваться? – обратился к товарищу Леонель. – Почему ты смилостивился по отношению к солдатам Лерилина?

Отсенберд рыгнул, почесал лысую макушку, поморщился и сказал:

– Да черт его знает! – неожиданно бросил он. Вэйрад ухмыльнулся, точно ожидал подобного ответа. – Ну а что с них взять? – продолжил старший генерал. – По-хорошему, в общем-то, да… стоило и им трибунал обеспечить, но я подумал, салаги они все. Войны не видели. Они же жили в мире, и потому понятия не имеют, зачем им класть свои жизни на алтарь победы, от которой для них ровным счётом ни холодно, ни тепло. Вот я и решил, что лучше уж вместо того, чтобы судить их по строгости военного кодекса, дать шанс и вложить в их котелки хоть какую-никакую мотивацию. Ну, я и сам, по правде, в неведении, какая у них может вообще быть мотивация…

Вэйрад промолчал. Сделал глоток и спросил в ответ:

– Какая у тебя мотивация?

Отсенберд рассмеялся.

– Ну, я не знаю! – выдал он, чем и на сей раз не смог удивить напарника. Оба умолкли на время, Фирдес смотрел на тлеющий огонёк в камине. Искорки взлетели, кружили, дрожали, вновь взлетели, теряли высоту, пропадали, за ними – новые искорки, обречённые на ту же участь, что и их предшественники. Вдруг Отсенберд продолжил: – Знаешь, Вэй, вот не было бы тебя и Нильфада в моей жизни, то тогда бы и, пожалуй, резона не имелось. Ведь под словом смысл того или иного мы часто понимаем что-то чрезмерно значимое, масштабное, что обязательно должно иметь под собой многогранное основание. Ты понимаешь? – Вэйрад озадаченно воззрел на друга. – Нет у меня стимула. Я мог бы жить как какой-нибудь Ригер Стоун и поиметь приличное состояние и уехать с континента. Но я здесь. Не потому, что я стремлюсь добиться грандиозных целей и выполнить какие-то титанические задачи, проставленные на жизнь по примеру литературных персонажей. Нет. Всё куда прозаичнее: я здесь и сейчас бьюсь и живу за тех, кто мне дорог и близок. Не за семью, которой у меня нет, а за друзей.

Вэйрад прослезился и сквозь скосившееся лицо улыбнулся, как улыбаются самым близким людям, и когда искренне счастливы, что они сейчас рядом.

– Выпьем за это! – воскликнул Леонель, утерев струйки со щеки. – Красивые и поразительно верные слова, друг мой! За близких!

Они выпили.

V.

Сутки спустя настала ночь перед тем самым днем, когда все желающие юные воины будут созваны и разместятся в специальных казармах, где будут ожидать начала турнира.

Адияль, зная то, что этой ночью во всем дворце установлен повышенный особый контроль, уже успел за день разработать план по побегу за его пределы. Он хоть и был сыроват и в крайней степени рискован, но иного выбора брат ему не оставил. Утром, когда Зендей покинул комнату и пошёл завтракать, Леонель-младший отворил засовы на окнах и позаботился насчёт того, чтобы не уйти с пустыми руками. Он спрятал внизу в кустах его комплект доспехов, купленных специально на случай вынужденных сражений на поле боя, и меч, подаренный ещё когда-то давно дядей Отсенбердом и который он ещё ни разу не опробовал. И вот пришло время действовать. Ночью, когда в городе воцарила полная тишина и темень, гораздо проще стало провернуть побег. Зендея в комнате не было, он сказал, что всю ночь вынужден будет переписывать все отцовские отчёты, в которых обнаружили ошибку. Адияль, ясное дело, в это не поверил и прекрасно понимал, что брат лишь прикрывается внезапно возникшими делами, дабы лично контролировать работу стражи. Кроме того, очевидно, Зендей время от времени будет навещать якобы спящего Адияля и ни за что не допустит его ухода. Даже если ценой окажется полный разрыв товарищеских отношений с братом, чего он будет, конечно, до последнего избегать Адияль заготовил куклу, которая издалека вполне бы сошла за мирного младшего брата. Расчёт был на то, что Зендей не отважится проверять Адияля, подходя вплотную, как в прошлую ночь.

Была не была, – произнёс про себя Адияль и открыл окно практически бесшумно. – Всё же учения дяди Эверарда в разведывательном лагере не прошли напрасно.

Адияль закрыл за собой форточку, едва держась за выступы над оконной рамой, пробрался по карнизу незамеченным (всё это время под ногами Леонеля разверзалась пропасть в шестнадцать ярдов) и благополучно дополз до уголка, с которого вполне легко было перепрыгнуть на ветвь старого дуба, растущего в дворцовом саду. Сойдя с дерева, он пробрался к кустам шиповника, где были запрятаны его заготовками, проскочив мимо двух стражников, разгоряченно беседующих о политике. Одновременно с этим Зендей, который действительно не выполнял никакие особые поручения, а просто караулил у дверей покоев его семьи, решил наведаться к брату. Ставка сыграла: Зендей ничего не заподозрил и не пробирался дальше узенького зазора, увидев силуэт спящего человека.

Пронесло, – подумал Адияль, засев на скамье в отдаленном от столичного дворца городском парке. – Осталось лишь дождаться утра и успешно добраться до места.

По утру Зендей объявил тревогу. Он велел группе стражников, что ночью должны были стеречь все возможные выходы за пределы дворца, немедленно отправиться на поиски сбежавшего брата. В противном случае он сделает всё возможное, чтобы наказать служащих за их халатность. Однако, понятно, от этого толка бы во век не сыскалось. И вскоре он успокоился, смирился со своей неудачей и выслал срочное письмо отцу с покаянием, где во всех красках и деталях объяснил положение и поспешил утешить его словами, мол, не допустит его участия и непременно свяжется с поручиком, который организовал сие мероприятие. Однако письмо задержалось и Вэйрад узнал о случившемся лишь в тот самый день, когда уже начинались бои.

До того момента Зендей от лица прямого представителя одного из самых значимых генералов пытался добиться немедленного отзыва участника с фамилией Леонель. Однако без уточнения того, кем являлся сам Зендей, его просьбы звучали дикими и абсурдными. Потому никто не воспринимал их всерьёз, полагая, что это очередной тронувшийся умом юноша.

Тем же чередом в казармах под Центральной Ареной Лерилина были собраны все участники предстоящего турнира. Адияль сидел на сыром полу в отдалении от остальных. Его поражало, что, по видимому, некоторые из ребят уже знали друг друга. И первым же делом – не прошло ещё и часа с того момента, как их фактически заперли в этих катакомбах – все взялись за оружия и начали заранее практиковаться между собой. Поначалу зрелище было несколько скомканным и нелепым: разбившиеся попарно юные воины, среди которых, к слову, по какой-то причине не было ни одной девушки, устроили дружеские поединки. Хотя от безобидного слова дружеские так и осталось одно название. Юноши сражались словно уже были на арене и от исхода матча зависела их жизнь. Впрочем, Адияль с интересом наблюдал за происходящим. Он пытался почерпнуть их боев его будущих оппонентов какие-то интересные комбинации и приёмы. Помимо того, он находил это прекрасной возможностью и подготовить себя к столкновению с самыми лучшими из собравшихся. И, безусловно, ярчайшим фаворитом являлся парень с длинной кучерявой шевелюрой цвета воронова крыла и золотой серьгой в ухе. Среди всех он единственный сражался без страховки в виде доспех. Его роскошный могучий торс был полностью оголен. Он скакал, прыгал, порхал с такой скоростью, что Адияль уже было усомнился в своих способностях. Его выпады были сверхточны. В купе с его реакцией все эти факторы делали из него противника чуть ли не равного покойному Джеймсу (а он в глазах Адияля был одним из гениальнейших воинов, которых только видел в своей жизни). Отринув все перечисленное, можно также было заметить его качества, которые определённо портили общий портрет юноши. Парень оказался чрезвычайно надменен и самодоволен. После каждого побитого партнёра он твердил одно и то же. Неужели все здесь присутствующие настолько жалкие и не могут показать хоть толику своих боевых навыков. Пару раз после того, как его оппоненты пасовали, он с презрением плевал в сторону лежачего, делая вид, будто так выходило совершенно случайно. Но после очередного спарринга, когда его противник уже находился на каменном полу, признав свое поражение, он вновь отправил в полет свою ротовую мокроту, которая на сей раз приземлились уже прямиком на щеке проигравшего парня. По неведомой для Адияля причине юнец проглотил столь открытое унижение его достоинства и чести.

Однако один из зрителей терпеть этого не стал. Это был парень, чья внешность кардинально отличалась от остальных. Оттенок его кожи был не настолько светлым, как у Адияля, но отнюдь не тёмно-коричневым, как у других ребят. Однако цвет и форма волос были схожи с общей массой, а в его глазах Леонель увидел безгранично высокую, недосягаемую, простую и вместе с тем загадочную голубизну небесной лазури. В них, был уверен Адияль, крылась такая же чистая и бескрайняя душа, таящая столько же тайн, сколько и само небо. И этот юноша, не слишком-то и крепкий на вид, осмелился, один единственный на всю толпу собравшихся юных дарований в сфере военных искусств, восстать против этой наглости и дерзости, которая словно отголосок дальнего шторма веяла от парня с голым торсом.

– Стойте же! Ну что за бестактность!.. Вы где находитесь? Вы обязаны извиниться перед ним, я настаиваю!.. Вы что же, не знаете, как положено вести себя в обществе? Я к Вам обращаюсь, господин голый пресс! – малость дрожащим и неуверенным голосом обратился он.

– Чего тебе? Подраться хочешь? Так давай, я ещё не устал, – со всей присущей ему наглостью и безразличием ответил боец.