Ключи счастья. Том 2

С жестом отвращения она закрывает глаза.

– Куда уйти от людей, Марк? – шепчет она с тоской.

– Уедем нынче в Тироль! У нас две недели до твоего выступления в Лондоне. Ты отдохнешь.

Она думает. Потом взгляд ее падает на «Illustration».

– Нет, Марк. Подождем немного, еще немного.

Без стука в дверь и доклада входят фрау Кеслер и бонна с Ниной на руках.

– Мы едем в лес. Погода чудная, – говорит фрау Кеслер, здороваясь со Штейнбахом.

Нина тянется к нему и сердито бьет маленькими ножками бонну по животу за то, что та повернула к кушетке.

– Ma… Ma… Kx… – кричит она. И прелестно улыбается.

Штейнбах берет ее из рук бонны. Нина вцепилась ручкой в его бороду и звонко, торжествующе смеется.

– Вечно так! – ревниво шепчет Маня, опуская на колени руки, которые тянулись к ребенку.

Он несет девочку к кушетке и наклоняет ее над сердитой Маней.

– Теперь поцелуй му… – примиряюще говорит он.

– С твоего разрешения? – бросает Маня, сверкая глазами.

– Му… – снисходительно лепечет ребенок и подставляет матери щечку.

– Не надо! – говорит Маня, холодно отстраняясь.

– Как ты нынче расстроена! – огорченно замечает он. – Но зачем срывать на ребенке твои нервы?

Девочка равнодушно отворачивается от матери и крепко обнимает ручонкой шею Штейнбаха.

Он осыпает ее поцелуями и спускает на пол. Бонна оправляет на ней платьице. Ребенок важно подает ручку фрау Кеслер. Нина идет гулять, не оглянувшись.

– Настоящая женщина! – с горечью срывается у Мани.

– Вся в мать, – подхватывает Штейнбах. И губы его морщатся.

Маня вдруг вскакивает.

– Нина! Ниночка! – кричит она жалобно. И кидается к двери.

Она отворена. Штейнбах видит странную картину.

В салоне Маня опускается на колени перед девочкой. Она страстно обнимает ее, покрывает все ее лицо поцелуями, полными такого отчаяния, как будто в этом ребенке – все, что осталось у нее в жизни.

«Однако это серьезнее, чем я предполагал», – думает Штейнбах с растущей тревогой.

– Му-у… – протестует Ниночка, недовольная тем, что смяли ее лебяжий пух.

– О чем ты плачешь, глупая? – по-немецки спрашивает фрау Кеслер. – Что за сцены перед ребенком?

Маня машет рукой и бежит назад. Она опять падает на кушетку лицом вниз, и плечи ее вздрагивают.

Задумчиво ходит Штейнбах по комнате. Все затихло в доме. И оба они молчат. Но тревога все растет.

Как страшно все неведомое, что грозит отнять у него эту женщину, ее капризное чувство! Все, что грозит нарушить его привычки. О, эта сладость привычки, знакомая только усталым людям! Этот страх перед новизной и переменой.

Утром, на другой день, Маня еще в постели требует все газеты. Ей приносят целый ворох.

– Почему ты не встаешь? – тревожно спрашивает фрау Кеслер, входя в спальню. – Больна?

Маня не отвечает. Словно не слыша, глядит она перед собой в одну точку.

Фрау Кеслер садится на постель.

– Манечка, что случилось? Говори. Тебе будет легче.

Словно просыпаясь, глядит на нее Маня. Потом берет с одеяла газету и протягивает ее. На второй полосе портрет девушки. Она совсем юная, худенькая, с наивными глазами. Прелестная, доверчивая улыбка озаряет это миловидное лицо.

– Кто это? – с недоумением спрашивает фрау Кеслер.

– Возлюбленная того анархиста.

– А, вот что! – Фрау Кеслер с новым интересом разглядывает портрет. – Она еще девочка… И какая милая улыбка!

– Теперь она уже не улыбается.

Фрау Кеслер быстро поднимает голову. Глаза Мани глядят вверх все с тем же выражением.

– Несчастная! Где-то она теперь?

– В тюрьме, – тем же странным голосом отвечает Маня. – Ее арестовали как сообщницу. Она помогала делать бомбы…

– Она? – В третий раз фрау Кеслер хватается за газеты. Теперь в глазах ее ужас.

– Такая молоденькая… и такая преступница? Ах, как обманчивы лица! Она мне казалась кроткой и женственной. Что за люди пошли! Что им нужно? Такие юные оба…

– И любили друг друга, – вставляет Маня однозвучно.

В час дня, к завтраку, приезжает Штейнбах. Маня лежит на софе в той же позе, с тем же лицом, что и вчера. Как будто для нее жизнь остановилась.

– Ты читала газеты, Маня? – спрашивает он, целуя ее руку.

– Д-да…