Люди

– Я поговорю с твоей мамой.

– Не поможет…

Он был прав, это действительно не поможет. Она была из тех, у кого все всегда как положено, правильно, как у всех одинаково идеально. Одинаково прилежные дети, одинаково уютные дома, одинаковые тона в интерьерах, не удивлюсь, если даже одинаковые салатники. И ее не волновало, что за идеальной картинкой не было сути. Вырисовывалась какая-то тревожная тенденция. Моя сестра всегда была бессознательным барометром социальных изменений. Над нами сгущались кислотно-синие тучи, но в тот момент я этого еще четко не понимала.

– Вот ты одна нормальная, – вдруг сказал мелкий. – Все остальные какие-то странные, помешанные на своих фантазиях, чуть ли не дерутся за них. Одна девчонка чуть не ударила меня линейкой, когда я назвал ее кофту розовой, а не цвета Барби.

– А есть такой цвет? – удивилась я. – Видимо, у той девочки очень тонкий художественный вкус…

Мелкий хмыкнул, и мы отправились ужинать.

*

На следующее утро я проводила мелкого в школу и отправилась на работу. Люся, наша вечная заводила, глава профсоюза, с самого утра бегала то к начальнику, то к себе за стол и что-то очень быстро и нервно выстукивала на клавиатуре. В какой-то момент Люся победоносно вскрикнула, потом ее принтер что-то напечатал, и она снова умчалась в кабинет начальника. Сегодня она была какой-то по-особенному возбужденной.

Она вышла от начальника и стала подходить ко всем по очереди. Все что-то читали на бумажке и подписывали. Люся, наконец, подошла и ко мне, я сделала вид, что усердно работаю.

– Тут вот, пожалуйста, ознакомься и подпиши, – как-то чересчур командным тоном сказала она.

Я нехотя оторвалась от работы и взглянула в бумажку, которую она мне подсовывала.

– Это что? – машинально спросила я.

– Согласие на замену предметов интерьера.

– А с каких это пор у офисного планктона спрашивают согласие на смену предметов интерьера?

– Тут дело в цвете, хотим поменять лампы и шторы на синие.

«Синий, опять синий», – в голове всплыло тревожное воспоминание о сумасшедшем в синем пиджаке.

– А что, если мне больше желтый нравится? Он не такой мрачный, как синий, и более жизнерадостный. Да и для зрения полезнее.

Люся вдруг переменилась в лице, ее подчеркнуто добрая улыбка резко исчезла. Кажется, моя шутка не удалась.

– Если не подпишешь, то лишишься премии, – прошипела она.

– Ой, Люси, чего сразу пугаешь? Как будто имеет значение, какого цвета у нас будут шторы. Да я бы и так подписала эту дурацкую бумажку. Чего вы все как с цепи сорвались?

Люся резко выхватила бумажку, как только я поставила подпись, и скрылась за дверью кабинета начальника.

Остаток рабочего дня прошел относительно спокойно. Разве что теперь на меня неприятно косились несколько коллег, в том числе и Люся.

*

Дома мелкий снова рассказывал о школьных неурядицах.

– А ты знала, что цыплята не желтого цвета? – спросил он у меня.

– А какого же? – удивилась я.

– Цыплячьего! Потому что цыплята бывают разных цветов, и поэтому для них решили придумать единый цвет – цыплячий.

Я начала возмущенно бубнить себе под нос, как вдруг мое внимание привлек телевизор. Обычно он работал фоном, и на него никто не обращал внимание. Но сейчас меня зацепили слова, подозрительно часто звучащие в последнее время. Это был повтор дневных новостей. Женщина-диктор с темно-малиновыми волосами комментировала происходящее на видео:

– Сегодня днем на центральной улице столицы произошла стычка четырех группировок: красных, синих, зеленых и желтых. Каждая из группировок пришла с краской своего цвета. Их целью было перекрасить остальных в свой цвет. Они стали кидаться шариками с краской, началась полнейшая неразбериха. В итоге все стали одинакового цвета. Огонь раздора тушили и одновременно отмывали нарушителей от краски вовремя подоспевшие пожарные…

Дальше пошла заставка программы новостей: семь шариков всех цветов радуги прыгали друг за другом. Я нашла все цвета, и в глубине души вдруг стало легче: я верила, что эта передача не соврет.

«Интересно, что они будут делать, когда наступит осень?» – злорадно размышляла я по пути на работу. И наблюдала, как люди в масках и защитных костюмах чем-то поливают пышно зеленеющие деревья. Обрабатывают, что ли, от вредителей? Они поливали все посадки: и деревья, и кусты, и клумбы, и даже газон. Если это яд, то он же при первом дожде растечется по всему городу. Тут гуляют люди, животные, птицы…

– Чем это вы поливаете деревья? – не удержалась я и спросила у ближайшего работника.

Он зло глянул на меня из-под защитных очков.

– Какое тебе дело, иди отсюда!

– Это яд? – не унималась я.

– Нет!

– Так а зачем вы тогда поливаете их? Дождь же обещали.

– Какое тебе дело? Хочешь, чтобы я и тебя облил? – мужчина повернул в мою сторону пульверизатор и угрожающе им потряс. Я отстранилась – ну его – и поспешила на работу.

Я вышла на проспект, чтобы его пересечь, и от удивления остановилась. Глаза округлились, рот открылся сам собой. Огромная растяжка висела над дорогой. «Если ты не за синий – ты против нас», – гласила она. Я осмотрелась, прохожие будто не замечали этих слов. Правда, я тут же отметила, что вокруг стало слишком много синих одежд.

*

Наступило лето, мелкий закончил учебу, они с моей сестрой улетели к бабушке на море. Я погрузилась в работу. В конце августа у меня выдался отпуск, и я на некоторое время присоединилась к родственникам. Мелкий пошел в четвертый класс, ну, а мне настала пора возвращаться в город и на работу.

Я прилетела поздним сентябрьским вечером. Лил дождь, но мне все равно было радостно от мысли, что я скоро увижусь с сестрой и мелким.

– Всего доброго! – пожелала я водителю такси, доставившему меня прямо к подъезду.

Таксист промолчал и слегка нахмурился.

– Эй, есть кто не спит? – громко прошептала я в темной пустой прихожей, надеясь увидеть сестру.

Не дождавшись ответа, я прошла в кухню и села на синий стул. В проеме появилась сестра.

– Как добралась? – без особого участия спросила она.

– Неплохо. Вымокала, правда. И устала очень. У тебя что-то случилось? – поинтересовалась я, заметив, что она находится в какой-то не свойственной ей особенно мрачной задумчивости.

Она покачала головой.

– Нет, день просто выдался трудный.